- Сарай -

Войдем уже в сам дом через "новую" веранду и попадем в первую по счету комнату - "сарай". Не могу толком объяснить, почему она называлась "cараем", но по сути это была прихожая, или есть еще такое отвратительное русское слово - "сени". "Ласточка с весною в сени к нам летит" - в школе учили такое стихотворение. Я ненавидел заучивать наизусть стихотворения, потому что у меня плохая память. Оттого и к слову "сени" отношусь предвзято. К ласточкам, впрочем, нормально отношусь. У нас было множество гнезд ласточек - на нутрятнике и веранде. Скорее всего, название "сарай" осталось от старой планировки дома, когда здесь, возможно, и вправду был какой-то сарай. На самом же деле, "сарай" служил нам кухней - здесь была печь, которую мы топили дровами и углем и варили на ней буряки и кашу из дерти для свиней. У печи любил сидеть дед, куря "беломор" и попивая чай - дед выкуривал две пачки "беломора" в день и выпивал какое-то страшное количество чая, потому что курил дед всегда, часто прикуривая одну папиросу от другой, а чай пил все время, когда не работал или не был на рыбалке (на рыбалку мы брали с собой молоко или воду из фонтанчика на пляже) - чашка чая всегда была при нем, когда он лежал в своей дальней комнате, читая книгу или газету (тогда дед посылал меня в "сарай" заварить ему свеженького чайку).

"Сарай" также служил местом приема важных посетителей: когда заходили клиенты пропустить стаканчик или купить вина на вынос, бабушка обычно наливала им на веранде, не приглашая дальше (исключением был, пожалуй, только Тито Ивахненко - он нахально просачивался с веранды в "сарай", усаживался там на табуретку и, бывало, торчал целый час, выпивая далеко не один стакан вина. "Маруся, налей", - говорил он бабушке. Иногда за Тито приходили младшие Ивахненки, вытаскивали за шиворот и выговаривали бабушке за то, что она его спаивает - у Ивахненок виноградник был не меньше нашего, вина они делали тонну, но Тито предпочитал ходить к нам, чтобы избежать репрессий со стороны родственников), а вот, например, бабушкин брат, дядя Миша Ловелас, всегда был приглашаем "в сарай", где бабушка иногда даже накрывала ему стол, когда он был голоден. Они там подолгу сидели вдвоем и говорили по-гречески - никто из нас не мог понять ни слова из их разговора, потому что бабушка и дядя Миша Ловелас были последними носителями греческого в нашей семье.

Здесь же в "сарае" стояла электроплита, на которой мы готовили для себя, и стол, за которым мы кушали "по-быстрому". Термин "По-быстрому" включал совершенно определенные случаи, которые можно перечислить на пальцах одной руки: 1) мы с дедом (или с дедом и дядей Вовой) собираемся на рыбалку, и бабушка нажарила нам сковородку картошки - которую дед с дядей Вовой часто отказывались есть в такую рань (мы уходили часов в шесть утра), я же ел с удовольствием; 2) я уезжаю в город ранним утром понедельника на школьном автобусе, и бабушка опять нажарила мне на дорожку сковороду картошки; 3) деду внезапно захотелось кушать во внеурочное время (в первых главах я упоминал, что официально мы ели всей семьей один раз в день - в одиннадцать часов утра, до и после чего каждый был волен насыщаться, как ему заблагорассудиться), и он отдает мне инструкцию пожарить яичницу - я жарю на сале яичницу себе и деду, и мы кушаем ее с зеленым луком; 4) полночь, все улеглись спать, мы с дедом выходим в "сарай", я спускаюсь в погреб и достаю оттуда арбуз - мы с дедом садимся за стол и чинно, не торопясь, съедаем арбуз вдвоем целиком - эта мера была совершенно вынужденной, потому что, имея в доме моих кузин Людочку и Наташу, съесть спокойно арбуз было невозможно - как-только тебе приходила в голову такая идея, Людочка и Наташа вдруг появлялись откуда ни возьмись, даже если секунду назад они были за тридевять земель, и кричали: "Отрежь мне скибочку!" "А мне баранчик!" "Почему это тебе баранчик?!" "Тебе жалко, что ли?!", "Мне не жалко, но почему тебе баранчик?! Я, может, тоже хочу баранчик!" "Там два баранчика!" "Чур, мне тот, что побольше!" "Почему это тебе побольше?!" Одним словом, вы теперь сами понимаете, почему мы с дедом кушали арбузы в полночь; 5) после того, как все пообедали, бабушка собирает обглоданные другими членами большой семьи части курицы в одну тарелку, садится в одиночестве за стол в "сарае" и обгрызает-обсасывает косточки. Если ты в этот момент проходишь мимо и замечаешь бабушку за этим странным занятием, то ты всегда спрашиваешь с укоризной: "Бабушка, на кой черт ты грызешь кости? Ты разве голодна?" На что бабушка всегда отвечает со встречной укоризной: "Вы так много оставляете! Так много оставляете!" Действительно, после бабушки, на куриных костях не оставалось ни микрона мяса; 6) Женщины (во главе с бабушкой) нажарили чебуреков, а мужчины (я, дядя Вова и дед) кушают их в столовой, запивая кисляком. Между тем, как вынести нам в столовую очередную, с пылу с жару, отборную партию, женщины (мама, бабушка и тетка Оля) подъедают за столом в "сарае" отбракованные чебуреки и хрустящий хворост из остатков теста.

Вижу, что пунктов оказалось шесть, а я обещал ограничиться пальцами одной руки - в свое оправдание могу лишь сказать, что однажды я встречал шестипалого человека (женщину).

- Погреб -

В "сарае", возле разделочного стола, на котором бабушка ощипывала и разделывала кур перед тем, как отправить их в суп, на полу видна выкрашенная красной краской дверца с кольцом - "ляда". Потянув за кольцо, откроете ляду и, спустившись по деревянной лестнице, попадете в погреб - хранилище всего лучшего. В погребе стоят дубовые бочки с вином и большая этажерка для консерваций. Там всегда приятно пахнет - каждый раз, наливая в тару вино из бочек с помощью специального шланга, ты проливаешь немного на земляной пол, поэтому и запах там вечно такой - пропитанной вином земли.

Консервации на этажерке разнообразные: тушенка, солонина, огурцы, помидоры, перец, баклажаны ("синенькие"), абрикоса, вишня - соленья, варенья и компоты. Гастрономические вкусы всех членов нашей семьи были более-менее сходными за небольшими различиями (например, наша харьковская ветка, дядя Вова и его семейство, чрезвычайно обожали мед и скупали его по селу в страшных количествах, особенно, у бабушкиного брата дяди Миши-Ловеласа, который был известным медоваром; другие же члены семьи к меду были равнодушны, я же его терпеть не мог). Более всего мы предпочитали соленья и компоты - например, мы с дедом, достав из погреба трехлитровую банку соленых помидор, могли уработать ее до дна под один хороший обед, то же самое я мог в одиночку проделать с трехлитровой банкой компота из абрикос. Наименьшим (приближенным к нулю) спросом пользовалось варенье. Почему-то никто в нашей семье не любил варенье, а так как ягоды было много, то банки с вареньем скапливались в погребе годами и десятилетиями; иногда я увлекался какой-то древней баночкой с симпатичными черными вишнями внутри и порывался ее достать, но взрослые мне говорили: "Да ну ее, отравишься", и я ставил банку обратно. Выкинуть же банки с вареньем десяти- а то и двадцатилетней выдержки не поднималась рука - советский человек никогда и ничего не выбрасывал. Конечно же, мы понимали целебные свойства варенья и употребляли его в случае простуды, но при всем нашем желании мы не могли простуживаться настолько часто, чтобы съесть все наше варенье. Лишь изредка, приехав зимой в село, я обнаруживал на столе открытую банку вишневого варенья (как раз той, двадцатилетней, выдержки, которым можно отравиться) - это бабушка доставала старый запас, пытаясь его хоть немного утилизировать.