- Виноградник -

Виноградник так же неоценим в детских играх (в прятки или войну), как, скажем, сараи, потому что в винограднике можно прятаться целую вечность (а, заметив противника, крадучись, переползать между кустами в другой ряд), а когда виноград поспевал ("плавай" можно было кушать уже с середины-конца августа), то мы часами там торчали, объедая спелые гроздья (начинали с самых вкусных, десертных - "березки", "дамского пальчика" и "воловьего глаза", чем повергали в сильное уныние деда - он вечно жаловался, что из-за нас ему никогда не удавалось попробовать этих прекрасных сортов). Не скрою, виноградник так же удобен и для первых детских опытов курения - частенько, украв у деда несколько беломорин из пачки, мы прятались в винограднике, чтобы их скурить.

Дед вырубил виноградник в середине 80-х из-за горбачевской антиалкогольной кампании, оставив только арки с "конкордом", "изабеллой" и "лидией", но, прежде чем вырубить, насадил между рядов абрикосовых деревьев, так что через несколько лет у нас на месте виноградника появился абрикосовый сад.

- Черешня -

Как я уже сказал, сада у нас вначале не было, а был виноградник, но из-за горбачевской борьбы с алкоголем виноградник пришлось вырубить и посадить вместо него сад. Дед решил посадить абрикосовые деревья, и я догадываюсь, почему: до этого у нас во дворе была одна яблоня "симиренко", которая хорошо плодоносила и снабжала нас яблоками на целую зиму, другая яблоня -"белый налив", яблоки на ней всегда были червивые, и груша, плоды которой, покрытые какой-то серо-коричневой плесенью, были твердыми и невкусными. Эти три дерева росли прямо перед входом в дом и были для меня вратами ада. Выше я перебирал возможные варианты рая, которые бы меня полностью устроили, если кто вдруг предложит, но если мне суждено попасть в ад, то ни секунды не сомневаюсь, что на входе в этот ад, перед самой его дверью, будут расти три дерева - яблони "симиренко", "белый налив" и та самая, покрытая паршой груша. И пока я буду идти своей короткой дорогой в ад между этими деревьями, мне на голову и за шиворот будут сыпаться огромные, мохнатые отвратительные гусеницы, как они сыпались на меня, когда я ходил по нашему сельскому двору. Гусениц было такое множество, что за ними часто не было видно стволов деревьев - только копошащаяся мохнатая масса. Они доводили меня до бешенства и истерики, эти гусеницы - всякий раз, выйдя из дома, я припускал через двор со всех ног, пытаясь проскочить опасную зону, но даже во время такого спурта гусеницы умудрялись упасть мне за шиворот, как будто они только и ждали этого моего забега и, тщательно прицелившись, прыгали с яблони прямо мне на голову.

Кроме этих адовых деревьев, в досадовую эпоху у нас вокруг дома росло несколько вишен-"склянок" (кислая алая вишня, пригодная для компота), парочка вишен-"владимировок" (вишня послаже, красная до черноты, если дождаться, пока поспеет), две-три сливы-"терновки" и самое главное дерево, царица нашего двора - черешня.

Черешня росла посреди двора, ствол ее не обхватили бы и два человека - то есть, она по всем приметам соответствовала дубу, под которым сидел Пушкин или Толстой. Я не помню в точности, кто из них сидел под дубом, а кто его посадил, но точно помню, что писал про это Пушкин: "У Лукоморья дуб зеленый". Всякий раз, когда я слышал это стихотворение, я вспоминал нашу черешню. По семейной легенде, вначале это было самое слабенькое дерево из всех посаженных (ее посадили еще до моего рождения, в 60-х), которое единственное из всех взросло, возмужало и дало плоды (в каждой семье есть такая легенда о самом слабом дереве, от которого никто не ожидал такой прыти). Ягоды ее были красными до черноты и до невозможности вкусными - до появления абрикосового сада мы не предлагали никакие фрукты на продажу, все ели сами или варили из фруктов компот, а насчет черешни и разговора быть не могло - вблизи дерева стояла арка винограда "лидии" (так что казалось, будто виноград растет на дереве), и мы с пацанами взбирались по трубам арки на самый верх (оттого эти трубы были всегда гнутые) и торчали там до тех пор, пока полностью не объедим черешню с одного конца (нужно было быть расторопными, потому что большую конкуренцию нам составляли скворцы (у нас никто их не называет скворцами, говорят - "шпаки") - едва черешня созревала, полчища шпаков слетались, как саранча, начисто исклевывая черешню по верхам, только успевай считать за ними косточки на земле).

Бороться со шпаками за верхние ветки мог только дядька Вова. Он единственный из всех мог с обезьянней ловкостью взобраться на самые высокие и тонкие ветки, усесться там удобно, как орангутанг, и собирать черешню в ведро. Дядька страшно любил это дело - собирать черешню и вишню. У каждого свои способы медитации и, видимо, дядкиными способами были чтение Пикуля и собирание вишни. Я же терпеть это не мог, но, как вы можете догадаться, всегда назначался дядьке в помощники. Собирать черешню меня не заставляли, потому что я был толст, неуклюж и мог, чего доброго, сверзиться с дерева, но от вишни мне открутиться не удавалось - мы с дядькой забирались на крышу, усаживались там с ведрами и часами рвали вишню-"склянку", которая пригодна была только для противного компота, который я тоже терпеть не мог. Если перед дверью в ад мне придется пройти под деревьями с падающими с них гусеницами, то за этой дверью, так подозреваю, меня заставят влезть на крышу (какого-то адового строения, например, котельной) и собирать там вишню-"склянку" в пластмассовое ведро. Хуже всего в этом то, что, собрав полное ведро вишни, я буду вынужден пройти с ним в следующий круг ада (где еще неизвестно, чего мне предложат), и потому буду тянуть время - собирать в час по вишенке, и страдания мои текущие, но знакомые и привычные, будут усугубляться ожиданием страданий предстоящих, но неведомых. И если распоряжаться всем этим будет высшая сила с чувством юмора, то она обязательно поместит рядом со мной на эту крышу моего дядю Вову, для которого это будет самый настоящий рай, особенно, если ему разрешат взять с собой на крышу котельной пару томов Пикуля.

- Веранды -

Веранды у нас тоже любят - строят вначале дом из кирпича, а потом думают, не маловато ли комнат? И пристраивают к дому еще комнаты - деревянные, называют их верандами. Веранды я тоже люблю, но не так как беседки - места уединения и укромного отдыха, а как промежуточное место перед входом в дом, что-то вроде чистилища, для человека, обремененного не слишком большими грехами. На веранде, к примеру, вы можете снять обувь или выпить стакан вина - очиститься перед входом, также там можно хранить продукты - яблоки или холодец, зимой, вместо холодильника или погреба, потому что летом на веранде тепло, как на улице, а зимой - так же холодно (если в городе человек в поисках "чего-нибудь вкусненького" сразу бежит к холодильнику, то для сельского человека ближайшее хранилище "чего-нибудь вкусненького" - веранда). В нашем доме было две веранды - одна, поздняя (я уже застал ее постройку) была пристроена к новому главному входу в дом, там бабушка хранила зимой холодец, торт "Наполеон" и другие продукты, готовые к употреблению и нуждающиеся в холоде; другая же веранда (ранняя) была пристроена к старому главному входу (ее построили еще до моего рождения, а потому я не помню времени, когда тот вход еще был главным, как не знаю и подоплеки того, почему деду с бабушкой взбрело в голову закрыть вход в дом, выходящий к улице, и сделать главным другой вход, со двора, по сути "черный", но подозреваю, что это каким-то образом связано с той нелегальной торговлей, какой мы всю жизнь занимались - рыбой и вином, с клиентами легче было общаться с внутреннего входа, скрытого от посторонних глаз с улицы). На этой веранде бабушка с дедом держали в ящиках яблоки "симиренко", я их дюжинами съедал за чтением (в описании дома слишком часто для неначитанного человека говорю о чтении - но чем же еще заниматься в доме ребенку на каникулах? И о чем еще можно вспомнить?) - пойду на веранду, возьму дюжину яблок, вымою под краном и лежу потом на диване, читаю, яблоки рядом в миске, читаю до тех пор, пока вместо яблок не останутся одни огрызки (книги сейчас неинтересные, оттого и яблок я ем куда меньше), потом иду на веранду за следующей дюжиной.