Я в ужасе смотрю на Татьяну, а она спит хоть бы что. Руками разметалась по одеялу и улыбается во сне. Я сдавил репродуктору ребра, говорю:

— Ну?

А он опять:

— Внимание!

— Ну?..

— Внимание!

— Ну! — крикнул я ему и поднял репродуктор над головой, собираясь размозжить его о стенку…

— Володя, Володя, Володя! Проснись, что с тобой?

Я смотрю на Татьяну, на ее прическу врастрепке, на лицо испуганное и ничего не могу ответить.

Она трясет меня.

— Что с тобой?.. Ты так кричишь.

— Включи радио.

— Зачем?

— Включи, пожалуйста, радио.

— Хорошо, сейчас.

Она с раскладушки встала, воткнула в розетку шнур, а сама смотрит на меня. А я прислушиваюсь изо всех сил. Около окна под полом возится мышь. На кухне капает вода из крана. А радио молчит… Молчит!

— Молчит, — говорю я и облегченно вздыхаю.

— Кто молчит?

— Война…

Ирина Виноградова

1

Два дня Игорь и Ирина ходили по Москве. Они побывали в Третьяковской галерее, на выставке ВДНХ, в ресторане «София», где им достался столик у окна в маленьком сводчатом зале. Прошли через весь Арбат и долго стояли у комиссионного магазина вместе с толпой зевак, разглядывая маленькую машину с трехцветным французским флажком на радиаторе и приехавшую в ней женщину с голубыми волосами.

Побегали по подземным переходам, прокатились по Останкинскому озеру на лодке, посидели в парке Горького на лавочке, но все это было предисловием к тому, для чего Игорь привез Ирину в Москву.

— А теперь куда? — спросила она.

— В Покровский собор «что на рву».

Ирина засмеялась.

— Нет, правда, куда?

— Ты не хочешь посмотреть Покровский собор?

Ирина не знала, хочет ли она посмотреть какой-то собор, и пожала плечами.

Речной трамвайчик довез их до кинотеатра «Ударник». По совету старушки в бархатной шляпке с вуалью пошли по какому-то мосту, с которого был виден Кремль и храм Василия Блаженного. Ирина глазела по сторонам и совершенно не старалась запоминать дорогу, в этом она с первого дня в Москве положилась на Игоря.

Он узнавал, на каком троллейбусе или автобусе надо ехать, на какой станции метро выходить. А она только выходила или ехала.

Они вышли на Красную площадь. Ирина простучала каблучками по ровной темной брусчатке, посмотрела на ГУМ, задержалась у Лобного места и у памятника Минину и Пожарскому. Игорь терпеливо ждал, когда она прочтет все надписи на пьедестале. Он не торопил сюрприз.

— Ну, вот мы и пришли, — торжественно почти пропел Игорь.

— Так это ж храм Василия Блаженного, — удивилась Ирина.

— Да… Он же Покровский собор «что на рву».

Как в старинном бальном танце, он чопорно предложил руку, она грациозно оперлась, и они направились в музей медленно и торжественно, будто к венцу.

Ирина запрокинула голову и посмотрела вверх. Там, под голубым шатром небес в шестиграннике был нарисован то ли паук, то ли еще что. Она попробовала сосчитать, сколько у него лап, но Игорь отвлек ее.

— Ирина, я люблю тебя. Я тебя люблю. Я люблю тебя.

В любом другом месте и в любое другое время Ирина сказала бы что-нибудь едкое, ироническое, «разумеется» или «само собой разумеется», но торжественная тишина настраивала совсем на другой лад. В этом необычно гулком помещении никакие слова, самые возвышенные, не звучали фальшиво. Наоборот, все, что говорил Игорь негромко и с паузами, хотелось слушать и слушать, хотелось петь. Слова здесь не исчезали, а медленно уплывали под купол мимо узких и длинных решеток.

— Я хочу… — продолжал Игорь.

— Я хо-ооо-ч-уу! — повторил храм.

— Я хочу, чтобы нас повенчала не Марьванна из загса, а музей, архитекторы этого собора Барма и Постник.

Он взял Ирину за руку и повел по узеньким переходам. Она шла, а над ней взлетали к небу купола-луковки, те самые, которые она столько раз видела в киножурналах.

Игорь и Ирина вернулись к тому месту, с которого начали осмотр Покровского собора. Игорь заглянул в глаза девушке и сказал:

— Поцелуемся?

Ирина не ответила, она на секундочку закрыла глаза. Звонкий поцелуй взлетел стремительно под купол и, ударившись вверху о шестигранник, словно бы рассыпался на мелкие стеклянные осколки. Ирина невольно чуть пригнулась, испуганная таким звоном.

— Теперь ты моя.

— Да, — почти шепотом сказала Ирина.

Они вышли на Красную площадь, оглушенные величием собора и величием тех слов, которые сказали друг другу. Когда уже были на другой стороне площади, Игорь задумчиво улыбнулся и сказал:

— В шестнадцатом веке этот собор был построен а честь победы над Казанским ханством. С сегодняшнего дня этот собор будет стоять здесь в честь нашей любви.

В пятницу утром они приехали домой. Ирина сошла с поезда и постаралась поскорее отделаться от Игоря, чтобы побыть одной. Сначала она не поняла, почему ей этого хочется. Но когда вошла в подъезд и увидела почтовый ящик и торчащие из всех щелей кленовые листья, она все поняла. Она торопилась сюда. Значит, этот человек в ее отсутствие приходил сюда каждый день. Сколько же дней ее не было дома и в институте? Ирина открыла ящик и сосчитала листья. Их было четыре.

2

— Смотри, какой сегодня вечер, — крикнула Ирина весело, — настоящая буря. Держи меня под руку, а то я улечу.

Они договорились встретиться после лекций в раздевалке и разбежались по разным аудиториям. После лекций в раздевалке ее не было. Ирина не понимала, что с ней происходит. Просто она не хотела видеть Игоря, и все. А почему не хотела? Наверное, листья виноваты. Отсюда, издалека, тот поцелуй в храме казался глупым и фальшивым, ей было стыдно и помпезного лобзания, и памятника любви, и всех нелепостей в храме.

Покровский собор «что на рву», какая грандиозность, а здесь каждый день кленовый лист в почтовом ящике. Человек ничего не говорит, ни в чем не клянется, не встречает у ворот института, а молча приносит кленовый лист и опускает в почтовый ящик, скромно и тихо сообщает, что он по-прежнему любит ее. Он! Ожидание становилось трудным. Пусть не сегодня, но завтра должен же Он прийти. А может быть, уже пришел? И она бежала домой.

— Ко мне никто не приходил?

— Игорь был, — пристально глядя на дочь, сказала Ольга Дмитриевна, — до семи часов ждал. Вы что… поругались?

— Нет.

Ирина открыла форточку. В комнату ворвался ветер. Девушка вскочила на стул, высунулась на улицу.

У обочины тротуара стоял грузовик с тупым носом. Шофер открыл дверцу, крикнул Ирине:

— Вывалишься.

Она показала ему язык.

Потом подумала, какого дьявола сидеть дома, когда, может быть, Он в такой ветер и листопад сейчас там, в аллеях бродит. Ирина оделась, подвернула слишком длинные рукава плаща-болоньи, небрежным узлом завязала пояс. В кармане плаща нащупала косынку, но повязывать не стала, тряхнула волосами, подкинула их рукой, чтоб они были поверх воротника, и застучала туфельками по ступенькам вниз. На улицу! На улицу! На улицу!

Ветер и надвигающиеся тучи разогнали с бульвара отдыхающих. Только у фонтана, спрятав уши в воротник пальто и надвинув на лоб шляпу, сидел старик, вытянув вперед ноги и положив на них суковатую палку. Около старика юлила длинноухая тонконогая собачонка, похожая на маленького ослика. Она облаяла Ирину и села на свой короткий хвост около старика с чувством исполненного долга. Старик с трудом выпростал из рукава пальто костлявую руку, погладил собачонку и неприветливо посмотрел на Ирину.

Листья сыпались на землю, на лавочки, на телефонные будки рябящим желтым дождем. На трамвайных проводах раскачивались желтые таблички: «Осторожно! Листопад!», словно их ветер тоже хотел сорвать и сбросить на землю. Двери телефонных будок были полуоткрыты, и туда набились листья. Ирина прошла две будки и из третьей решила позвонить Игорю. Ей было сейчас так хорошо, что она могла себе позволить такую маленькую роскошь.