Потом я «Темную ночь» поставил, потом еще другие пластинки про войну. У Татьяны ни одной пластинки не оказалось в коробке на мирную тему.
А арбуз разрезанный так и лежал на столе. Таисия Семеновна Демонова услышала, что старые пластинки играют, зашла послушать и заплакала почему-то. Наверное у нее муж тоже погиб на фронте, я про нее ничего не знаю, не интересовался как-то, надо у бабы Зины спросить.
Вообще-то я привык в гостях находиться, покуда вещь не исправлена. Уходить мне, конечно, не хотелось, но я стал собирать инструмент. Татьяна отобрала у меня чемоданчик.
— Садись ешь арбуз.
— Не буду.
— Почему?
— Аппетиту нет.
Аппетит у меня, конечно, хороший, особенно на арбузы. Мы с Генкой Морозовым в трампарке во время перерыва иногда по четыре арбуза катаем к своему столику. А тут я сделал себе мысленное внушение, чтобы ни за что не принимать от Татьяны плату. Она мне, можно сказать, как родная. И про войну мы с ней одни и те же пластинки помним, и матери у нас вроде бы там на кладбище после смерти породнились. Я про это Татьяне Осиповой не говорил, но почувствовал, что она про это и сама знает.
Арбуз я не стал есть, патефон починил, думаю, уходить надо, а уходить не хочется, потому что Ирка Виноградова сидит здесь и ест большую красную скибку. И рот у нее от уха до уха в арбузе, и на щеке прилипло семечко. Такая она красивая с этим семечком на щеке, что я никак не мог уйти, и арбуз я тоже не мог есть по экономическим и нравственным соображениям. Что делать?
— Я лучше так посижу.
— Да почему ж ты арбуз не хочешь есть? — удивилась Татьяна.
Когда уходил домой, по глазам Татьяны Осиповой видел, что она хочет спросить у меня, сколько заплатить за работу. Я так боялся, что она спросит. И она не спросила.
А Ирка Виноградова с этого момента так и запомнилась мне с семечком на щеке. И я всю осень, как арбуз увижу, так вспоминаю Ирку. Хоть арбузы не ешь.
А листья на деревьях, как нарочно, в этом году до самого конца сентября были зеленые. Я бы, конечно, мог найти один или два, даже десять совсем желтых. Забраться на дерево да сорвать и. в почтовый ящик. Но это же будет не по закону. Я же не имею права объявлять Ирке по почте, что осень началась, если она еще не началась. Значит, надо ждать, когда на бульваре Танкистов упадет на землю первый лист. Желтый, конечно.
Ирина Виноградова
1
И зимой, и весной, и летом Ирина нет-нет да и вспоминала о неизвестном, который осенью посылал ей листья с бульвара Танкистов.
Как-то Ирина составила «черный список», куда попали все знакомые, даже Зойка. Только Володьки-Канта не оказалось среди подозреваемых.
Ирина не знала, что и думать, и однажды вечером сложились четыре строчки стихотворения, словно бы сами по себе, словно бы против ее воли. Они получились не очень сильными, но все же очень верными, хотя в угоду рифме пришлось листья заменить цветами,
И сидела, перебирая знакомых всех,
И поняла с наступлением темноты,
Что иногда мы не знаем тех,
Кто нам приносит цветы.
В середине сентября Ирина почувствовала приближение чего-то очень хорошего и большого. И с первой прохладой по утрам, когда она увидела влажные крыши, порыжевшие деревья на бульваре Танкистов, Ирина почувствовала, что пришла наконец ее осенняя весна. Каждое утро она спешила к почтовому ящику и — ничего в нем не находила. Ирина досадовала, что нельзя пойти на почту и потребовать, чтобы ее корреспонденция не залеживалась, а доставлялась вовремя. Но, к сожалению, к осенним почтовым операциям: Бульвар Танкистов, дом 217, кв. 5, — почтовое отделение не имело никакого отношения.
Ирина ждала кленовый лист, как ждут письма от любимого. А письмо все не приходило и не приходило.
Тогда она сама пошла к деревьям. Ее позвал ветер . Первый настоящий осенний ветер в этом году. Он врывался в густые, еще наполовину зеленые кроны деревьев и шуршал ими, рвал в разные стороны. Но осень только пришла в город, и ветер, намерившийся остричь деревья наголо, пока, как плохой парикмахер, выщипывал лист-другой из пышной шевелюры бульвара.
Ирина никуда не ходила одна, всюду таскала за собой Игоря. И в этот раз он безропотно ее встретил у трамвайной остановки.
На скамейке сидела девчонка в коротком красном пальто. На груди у нее был приколот булавкой кленовый лист.
— Смотри, — обрадовалась Ирина, — та самая девчонка.
— Какая? — сумрачно спросил Игорь.
— Королева осени.
— Королева гриппа, — пробурчал Игорь.
Ирина подошла к девчонке, сказала:
— Здравствуй!
— Здравствуйте, — отчетливо ответила королева и покосилась на дедушку, который сидел на другом конце скамейки и читал газету.
— Кто это тебя наградил такой звездой?
— Это не звезда, это лист.
— Но он ведь похож на звезду?
Малышка посмотрела на лист, ничего не сказала, сползла на землю и бочком-бочком обежала Ирину и спряталась за дедушкиной газетой.
Игорь с насмешливой улыбкой взял Ирину под руку, увел по дорожке в сторону, лениво процедил:
— Что это тебя потянуло на педагогические разговоры с детьми дошкольного возраста?
— Нет, правда, он у нее как звезда на груди… Да?
Игорь не сразу ответил, помолчал, обиженно произнес:
— Понимаю, кому я обязан этой прогулкой.
— Мне… Кому же еще?
— Нет, — он запрокинул голову вверх, будто хотел рассмотреть маленькое пятнышко на облаке, — не тебе, а ему.
Ирина притворилась, что не понимает.
— Кому ему?
— Тому типу, что тебя засыпал в прошлом году листьями.
— Ты, кажется, ревнуешь… к листьям? — засмеялась она.
Засмеялась не потому, что смешно, а потому, что у нее было какое-то возбужденное состояние, словно бы она слегка охмелела от ветра и от ожидания неизвестного.
Игорь сдержанно усмехнулся.
— Ревность истощила себя в XIX веке. Слишком большая роскошь для нашего нервного столетия.
По обе стороны бульвара в шахматном порядке торчали синие телефонные будки. Здесь была установлена добрая половина всех телефонов-автоматов города. На одной такой будке на самой крыше прилепился кленовый лист.
— Достань, — попросила Ирина.
— Ни за что, — улыбнулся он.
— Ну, хорошо, я сама.
Она открыла дверцу, уцепилась руками за самый верх и поставила ногу на узенькую перекладину, разъединяющую два больших стекла.
— Руки прищемишь, — испугался Игорь.
Ему пришлось держать дверь, пока Ирина тянулась к листу и обиженно морщила свой нос. Она все-таки достала, но спрыгнула так неловко, что подвернула ногу и сломала каблук.
— Ну. вот, — сказала она, — из-за тебя испорчена такая осень. Надо возвращаться домой.
Игорь повернул каблук.
— На свете есть не только студенты пединститута, короли и дипломаты, но и сапожники. Но «домой» — это мне нравится.
— Нет, нет, — запротестовала Ирина, — если ты уверен, что на свете существуют сапожники, давай попытаемся хотя бы одного найти.
Горбун встретил их веселым смешком. Он охотно принял заказ.
— В футбол играли? — и засмеялся.
Ирина вежливо улыбнулась, Игорь надменно пожал плечами.
— А-а-а! Знакомые туфельки, — неожиданно пропел горбун и постучал пальцем по подошве, показывая: вот она, примета, по которой он узнал туфельки.
— Вы ошибаетесь, — холодно проговорила Ирина, — я их купила в прошлом году и еще ни разу не отдавала в починку.
Горбун так развеселился, что отложил молоток в сторону, а к Ирине протянул свои грязные руки и сложил вместе, словно хотел показать, что она сказала такую смешную вещь, что у него даже руки смеются.
— Не понимаю, что тут смешного, — вмешался Игорь.
