Дядя Федя пошел умываться.

Вернулся он с туфлями Ирины, показал Ольге.

— Надо отнести к сапожнику.

Ольга взяла туфлю, покрутила, согласилась:

— Да.

— Я отнесу.

— Что ты? Я сама, — запротестовала она.

Он сердито на нее посмотрел, он даже взмахнул рукой, чтобы объяснить, почему хочет сам отнести, но не сумел то, что чувствовал, высказать словами, и еще более сердитым голосом повторил:

— Я отнесу.

Ольга незаметно смахнула слезинку на подушку. Она тоже хотела бы ему столько сказать, но не стала ничего говорить, побоялась расплакаться от счастья.

И только потом, через полчаса, когда он уже завернул туфли в газету и собрался уходить, спросила:

— У тебя никогда своих детей не было?

Дядя Федя помрачнел, отвернулся к шкафу, чтобы достать рубашку, сказал:

— Были… Девочка… Маленькой еще утонула и реке.

Он ушел. А Ольга Дмитриевна стала прибирать в его комнате, бережно прикасаясь к каждому предмету.

3

— Что ты делаешь? — спросила Ирина, входя в комнату.

— Тебя жду, — спокойно ответил Игорь.

— А я и забыла, что ты у меня тут сидишь, — она поправила свитер, обернулась, — ну, я готова. Куда пойдем?

— В кино.

— Опять в кино? Не хочу.

— Почему?

— Там народу тьма.

— Пробьемся, хотя бы на балкон.

— Не в кассе много, а в зале.

Игорь не понял.

— Ну и пусть.

— Не хочу, чтоб какая-то лысина сидела впереди и отсвечивала.

— Почему именно лысина?

— Ну не лысина.. Какая разница?

Игорь понял, согласился. Но тут ему в голову пришла одна оригинальная мысль.

На бульваре Танкистов под кленом сидела на корточках девчонка лет пяти в красном пальто и подбирала листья. На голове у нее красовалась зубчатая корона из кленовых листьев, нос замерз, покраснел, она шмыгала им беспрестанно и беспрестанно вытирала рукавом. Игорь показал Ирине на девчонку в желтой короне.

— Королева осени…

— Королева гриппа…

Ирина капризничала, но все-таки шла.

До начала сеанса оставалось пятнадцать минут.

Когда подошла очередь, Игорь глубоко всунул в узенькое длинное окошко кассы голову:

— Девушка…

Молоденькая смешливая кассирша с челочкой прыснула, глядя на свернувшееся в трубочку ухо.

— Девушка, пожалуйста, двенадцать билетов, только я вас очень прошу, не вдоль, а поперек.

Кассирша, уже приладившая линейку, чтобы оторвать двенадцать билетов, задержала привычное движение рук.

— Как это? — не поняла она.

Перед ней лежал план кинозала, испещренный беспорядочными крестиками. Игорь выпустил из руки деньги и потянулся указательным пальцем к плану. Окошечко не подпустило его близко к столу, и палец повис в воздухе над планом, но все-таки, при желании, можно было понять, что он хочет.

— Вот так… — он прочертил в воздухе линию перпендикулярно экрану, — два места в одиннадцатом ряду, а остальные места чтоб все были в затылок друг другу. Понимаете?

У кассирши появилось официальное выражение на лице.

— Гражданин, мне некогда с вами шутки шутить.

— Я не шучу, — умоляюще сказал Игорь. — С вами я не шучу, я хочу подшутить над своими товарищами из института. Понимаете?

Он заговорщически улыбнулся, изображая веселого шутника. За спиной у Игоря послышалось недовольное ворчание очереди. Какой-то юркий старичок пытался оттеснить Игоря от окошечка плечом, но Игорь изо всех сил уперся ногами в пол.

— Понимаете? — заигрывающе повторил он.

Девушка хотела еще пуще нахмуриться, но вдруг снова прыснула, ей представилось, как десять человек, пришедшие вместе, расходятся по разным рядам и садятся в затылок друг другу.

— Понимаете? — с надеждой спросил Игорь.

Она поняла. Крестики быстро побежали по плану от первого ряда к десятому, и Игорь получил в руки двенадцать необычных билетов, где одинаковыми были места, а ряд на каждом билете был другой. На прощание девушка строго на него посмотрела:

— Только предупреждаю, гражданин, первый и последний раз.

— Да, спасибо.

Игорь попятился от окошка, движением головы закинул назад и уложил на место сползшие ему на глаза длинные, прямые волосы, мимоходом извинился перед очередью:

— Извините.

Очередь от него величественно отвернулась.

Ирина ждала около закрытого книжного киоска. Она стояла, заложив руки за спину, и разглядывала журнал «Советская женщина».

На мгновение Игорь подумал о том, что двенадцать билетов в кино — это двенадцать великолепных обедов в институтской столовой. Тоскливо заныло в желудке.

— Взял? — равнодушно спросила Ирина.

— Да.

Она вздохнула.

— Я надеялась: тебе не достанется. Ну, ладно.

Они вошли, когда прозвенел третий звонок.

Опоздавшие зрители заняли свои места, погас свет, и тут Ирина увидела, что впереди нее до самого экрана никого нет: ни одного человека, ни одной кепки, ни одной лысины. Плотную массу зрителей словно разрезали в этом месте на две части. Игорь сидел рядом и терпеливо ждал, когда она удивится. Ирина медленно повернула к нему голову. Он разжал руку и молча показал билеты.

— Что? — не поняла Ирина.

— Двенадцать… Двенадцать билетов взял… специально, чтоб без лысин.

Вдруг поняла. Потрогала билеты и с благодарностью, которую в себе не подозревала, сжала руку Игоря.

Сзади кто-то возмущенно стукнул сиденьем стула, и послышалось пронзительное стариковское шипение.

— Перестаньте шептаться, молодые люди.

— Тише!

— А я говорю, чтоб они тише.

— Вы — сами тише.

Ирина ехидно засмеялась.

На экране двенадцать рассерженных мужчин мучительно доискивались истины.

Выпустив руку Игоря, Ирина сидела, царственно откинувшись на спинку кресла. Ей нравилось, что впереди никого нет. Ей нравилось владеть миром.

4

Ирина стояла у окна в коридоре на четвертом этаже и смотрела сверху на институтский двор и дальше на улицу. Неясные огни вечерней улицы тускло дробились, расплывались на запотевших, испещренных накрапами и потеками стеклах. В окно почти ничего нельзя было разглядеть на неосвещенном дворе, кроме деревьев и оштукатуренного высокого пьедестала в центре клумбы. Этот пьедестал соорудили еще в прошлом году под памятник А. С. Макаренко, но статую так до сих пор почему-то и не привезли.

Ирина уперлась локтями в широкий подоконник, прижалась коленками к теплым деревянным решеткам, загораживающим батареи центрального отопления. Тепло, исходящее от батареи и от нагретого дерева, источающего запах сосны, обволакивало, завораживало, не отпускало на улицу, где моросил дождь. Было только очень скучно в длинном пустом коридоре.

Игорь стоял сзади, чуткий, тактичный, наморщив лоб и старательно приглаживая волосы, объяснял, почему задержался в аудитории. Но Ирина на все его объяснения отвечала:

— Ты меня не ждал.

— Меня задержал профессор.

— Ты меня не ждал.

— Перестань капризничать.

— Не ждал. И я здесь стою не из-за тебя, а просто потому, что мне нравится.

— Зачем ты это говоришь? Ты же знаешь, что я всегда жду тебя с упорством памятника.

Но Ирине нравилось капризничать. Она смотрела в окно и, повиснув локотками на подоконнике, раскачивалась.

— Ты мне не веришь? Хорошо, — сказал он. Повернулся и, не торопясь, даже нарочито замедляя шаг, пошел к лестнице. Ирина с любопытством следила за ним. Но он ушел, и любопытство сменилось сначала удивлением, потом раздраженностью, потому что Ирина осталась одна. И вдруг она увидела его. Сначала мельком обратила внимание, что на неосвещенном институтском дворе появился силуэт, потом, приникнув к окну и загородившись руками от света в коридоре, разглядела, что в центре клумбы на высоком пьедестале стоит какой-то человек в пальто и шляпе. Игорь! Он стоял, подняв воротник, выпрямившись во весь рост, стараясь спрятать и руки, и плечи от дождя под шляпой.