– Какого черта? Что там с видеокамерами?

И стал нажимать какие-то кнопки на пульте. Замигали красные лампы на стенах, взвыла сирена. Я приросла к месту, не имея сил подняться.

Кто-то доложил:

– Отключились все датчики. Энергия вырубилась.

Озар обратился к Верону:

– Надо посмотреть. Я спущусь в отсек и сообщу вам обо всем, что увижу.

– Давай, – нехотя согласился Верон.

Озар положил руку на мое плечо. Торопливо выговорил:

– Я знаю, как это сделать. Я быстро… Ольга, я давно хотел сказать тебе, что люблю тебя. Ну, вот и сказал.

И убежал. И мне стало стыдно за все, что могло быть и не случилось. Но все впереди. Тогда я и подумать не могла о том, что произойдёт. А тут я хотела побежать за ним, но осталась стоять, как вкопанная. Страшное оцепенение охватило меня. Я вцепилась в спинку озаровского кресла, чтобы не упасть. Оглушительно стучало сердце. Почему-то дрожит пол. Или это меня трясет нервная лихорадка?

На другом экране мы наблюдали, как Озар прошел по коридору, вошел в первый отсек, во второй и… исчез.

– Верон вскочил на ноги. Прорычал:

– Что там с системой наблюдений?

– Отключилась, – ответили ему. – Все вышло из строя.

Верон упал в свое кресло и задумался, щелкая клавишами компьютера. Долго смотрел на погасшие экраны. Что-то соображал молча, закрыв глаза. Потом как бы очнулся и увидел меня.

– Все, – сказал он грустно. – Он исчез. А мир цел.

– Кто исчез? – почти грубо спросила я.

– Озар. Это было четвертое измерение – вот что, – продолжал Верон, не глядя на меня. – Мы выбили воронку в вакууме. И в нее стало перетекать пространство и время из нашего мира в тот, параллельный. И захватили с собой все наши установки. Их исчезновение в этом измерении абсолютно непредсказуемо. Это, конечно, мировое открытие, но… Я думаю – он сейчас там.

– Где? – одними губами спросила я.

– В другой вселенной. В другом континууме. В другом измерении.

Я потеряла сознание.

22.05.20…

Очнулась я в больнице. Мне запретили разговаривать. И даже вспоминать тот день. Смешно! Разве можно усилием воли выключить память? Озар оказался втянутым этим самым четвертым измерением или чем там еще. Мне было одиноко и тяжело, как никогда. Я корила себя на чем свет за свою зашоренность, за то, что не открылась навстречу его любви. Но прошлое не возвращается в нашем мире.

А ночью бессонница извлекла из памяти его образ. И я снова гляжу в его синие-синие глаза и обращаюсь к нему с самыми важными словами о любви, которой суждено теперь медленно уходить из моей жизни. Но что заполнит оставшуюся пустоту? И я беззвучно повторяю полные драматического смысла его стихи:

«…И любить, и искать новое, и метаться между улыбкой и звездами…»

Большая пещера. В центре ее горит костер в чаще из каменного вала. За пещерой – ночь и гроза. Гром врывается в пещеру и долго мечется в каменных стенах, обессиливая. Сильный ветер иногда забрасывает в пещеру дождевые струи.

У костра на каменистом возвышении, покрытом шкурами животных, сидит почтенный старец. Все его лицо обросло густыми седыми космами. Видны только поблеклые синие глаза, полные нечеловеческой тоски. Он одет тоже в шкуру.

Вокруг него сидят странные существа, чем-то похожие на людей. Но у них по четыре ноги и две руки. Сейчас ноги подвернуты под мохнатые крупы, которые впереди выпрямляются в грудную клетку. Завершают вид сплющенные головы, не похожие на человеческие. Описать их лица – задача невыполнимая. Надо видеть их. У них есть большие и внимательные глаза, светящиеся дремучим разумом.

Они слушают старца. Некоторые качают на руках детенышей или кормят их грудью. Некоторые держат в руках деревянные топоры с каменными лезвиями. Старец время от времени поднимает жилистую руку кверху и, словно в экстазе, повторяет увлеченно в который раз:

– Я говорю вам. Вы еще дикие и темные. Молнии еще не озарили ваш разум. Пройдет много-много лет, прежде чем проснется ваше сознание, и вы начнете понимать мир. Я говорю вам. Есть другой мир. Там на небе. Он такой же прекрасный и светлый, как этот. И там есть звезды. И там есть жизнь. И там живут люди, подобные вам, но ушедшие в своем развитии на многие тысячи лет вперед. Я говорю вам. Я пришел из того мира к вам, чтобы дать вам знания, учить добру и миру. Я говорю вам. Настанет день, тогда я вернусь обратно. Обещайте жить по моим заветам, и вы приобретете смысл существования и радость. Я говорю вам. Это наступит не раньше, чем вы научитесь сами добывать огонь, варить пищу, разводить скот и выращивать злаки, которые вы называете «желтым семенем». Я говорю вам. Живите в мире и любви друг к другу, и не делайте никому зла. И вы станете великими и могущественными под вашим небом. Я говорю вам. Блаженны верующие в меня, ибо они обретут вечное блаженство и бессмертие. Я говорю вам…

Но возраст одолевает старца. Он закрывает глаза и засыпает. Во сне он что-то бормочет. Наиболее догадливые аборигены слушают это бормотание и выдают своим соплеменникам за откровение «пришедшего со звезд».

А старцу снится голубой город и девушка, самая прекрасная на свете. И он зовет ее по имени, и хочет рассказать ей обо всем, что он не успел сделать в иной жизни. Где это было? Когда? И было ли на самом деле?

Граждане судьи, выслушайте меня. Всё расскажу: с чего всё началось и как оно всё было. Ничего не утаю. Вникните в события, и вы поймёте, кто настоящий виновник. Ежели вы согласны, то я начну с того самого утра, когда…

Жена, в конце концов, меня достала. Выложила всё, что накипело на душе:

– Третий месяц на моей шее сидишь. Ни рубля от тебя. Какой ты мужик после этого! Иди хоть сторожем, горе моё…

А мне и без неё тошно. Ещё бы! Мужик в расцвете лет, бывший ударник коммунистического труда. Грамот – целый чемодан. Слесарь, каких на всю область раз-два и обчёлся. Но завод стал, и я в числе многих оказался в неоплачиваемом отпуске на неопределённый срок. А проще – безработным. Только и разница, что трудовая книжка осталась в отделе кадров. Вот так-то! Раньше с доски почёта не слезал, а теперь лишним стал. Обидно до чёртиков.

Ну вот. Не стал я завтракать. Дверью погромче хлопнул, чтоб жене досадить, и подался на улицу. А на улице жизнь бьёт ключом. Народу столько, будто все жители стали безработными. Даже на душе полегчало – не я один такой невезучий. Машины носятся. Магазины всякие. Рекламы. Только мне всё это до фени. Мне работа нужна, а не реклама. Я и без неё знаю, как и чем зубы чистить. Почему-то нет рекламы, где деньги зарабатывать.

Вы думаете, я не искал, где мне свои таланты приложить? Ещё как искал. Все три месяца. Все городские предприятия обегал. Везде одно и то же. Или возраст – свыше сорока. Или иностранным языком не владею. Либо просто рылом не вышел. Нужны сварщики или там менеджеры. Приглашали, правда, в ассенизаторскую бригаду – нечистоты вывозить. Ну, так у меня своя рабочая гордость ещё есть.

Значит, иду я по улице и жалею, что от завтрака отказался. В животе довольно явственное напоминание. И тут меня словно в лоб ударило. Вижу на двух стойках большую афишу. А на ней нарисована красномордая личность, пожирающая блины. Жрёт и ухмыляется, глядя на нас. А ещё на афише большими буквами написан текст:

«Конкурс желудков»! В кафе «Аппетит»! Только один день! Кто за десять минут съест больше блинов. Приз – тысяча долларов. Плата за участие пятьсот рублей. Спешите принять участие. Только один день – 1 июня. Начало в 9 часов утра».

Прочитал я и усмехнулся. Глупость какая-то! Где это видано, чтобы за поедание блинов ещё и доллары платили. Враньё всё это! Но с другой стороны, что значит «больше»? Вот на прошлую масленицу я у тёщи в гостях два десятка блинов умял. Правда, были они не толще газетного листа, но зато со сметаной. А сметана, как смазка, с ней сколько угодно одолеешь.