— Это ничего, барин, — говорили ему рядовые жандармы и угощали квасом.

Поручик насмешливо морщил веснушчатый нос и рассказывал о недавней находке: связанные хвостами три собаки, их выловили из Мертвого Донца, и разбухли они до размеров боровов, когда робот поймал — так все лопнуло и потекло.

Снегирьцов внимал с одобрением и легкой усмешкой, право слово, нашел поручик, чем биолога пугать, как девицу, ей-богу. Лабораторные байки из их Института были не в пример омерзительнее. Ему постепенно становилось лучше, мир расцвечивался красками, и он поделился с жандармами историей про некоего господина, носившего в себе с десяток бычьих цепней разного размера.

— И еще целое гнездо личинок в печени, она у него разрослась на целый пуд, вообразите себе, господин поручик, эдакая бочка, — закончил он, с удовлетворением отметив гримасы отвращения на лицах слушателей.

Они бесшумно проносились над тропками контрабандистов, забирались в заросли белесых грибов. Там Снегирьцов поймал мутировавшую бабочку пухоспинку глазчатую (Tethea ocularis, всплыло из дальнего уголка памяти) — та разрослась в мохнатого монстра размером с чайку, с многочисленными глазовидными наростами по всему телу. Он окрестил ее по-простому, пухоспинкой гигантской многоглазчатой (Tethea gigantea multi-ocularis), и раздавил меж страниц Уголовного уложения. Последним его любезно снабдили жандармы. Вообще, было ужасно жаль, что не довелось им подготовиться к экспедиции, все случилось так внезапно, богатейший материал собирать совершенно некуда.

Ближе к вечеру они наконец-то остановились на полноценный привал с горячим обедом, и тогда уже проснулся г-н Московцев-Фулльман, печальный и бледно-зеленый.

— Не желаете ли ополоснуться, любезный друг, — спросил его Снегирьцов, вгрызаясь в сочный бифштекс. — Тут рядом чудный серный источник, теплый и с пузырьками.

Г-н Московцев-Фулльман страдальчески скривился и едва слышно просипел:

— Где мы, Володенька?

— В Геенне Огненной!

Жандармы у костра заржали.

— Не похоже… — г-н Московцев-Фулльман с подозрением оглянулся, из зеленоватого тумана к нему тянулись мшистые ветви и шляпы грибов.

— Ну, что поделаешь, Изя, за прошедшие века Геенна изрядно подостыла.

— Смешно, — жалобно сказал несчастный магистр. — Так где, говорите, можно умыться?

Снегирьцов смотрел, как он пошатывается и оскальзывается, перебираясь через осыпной барханчик. Камни там были преострые, и, оступившись, г-н Московцев-Фулльман расшибся. Один из жандармов любезно бросился ему на помощь. А Снегирьцов вздохнул: вот бы был с ним Саша, наверняка мальчик пришел бы в восторг от открывающегося затерянного мира. И можно было бы вместе посидеть в теплом вонючем котле, пресловутом источнике, пообниматься невинно у костра…

Из тумана вышел поручик, а за ним маячило нечто гигантское и паукообразное. Снегирьцов вскочил:

— Сзади! Господин поручик!..

— Не извольте беспокоится, господин Снегирьцов, — засмеялся тот. — Это наш пилот.

Снегирьцов сглотнул и попятился: из сочленений механических насекомовидных рук-ног на него огромными глазами смотрел обрубок человека, обрезанный выше колен и локтей, в живую плоть впивались металлические шунты и болты с большими головками. К шее и позвоночнику пилота тоже вели какие-то провода и стержни, на месте соединений кожа у него была воспаленная и словно омертвелая в воспалении, Снегирьцов это очень ясно видел. Да, сращение нервической системы с механической выглядело гораздо ужаснее на человеке, чем на крысе-мутанте.

— А… почему же он не одет? — спросил Снегирьцов неожиданно высоким голосом.

— Не хочет, не удобно, говорит. Не поверите, едва ли не насильно зимой укутывать приходится, — ответил поручик своим обычным радостным тоном и небрежно потрепал пилота за кожаный мешочек мошонки. Та безвольно мотнулась под его рукой, а поручик еще и потискал слегка яички. Живое тело слегка дернулось, а механическая нога шевельнулась и прижала поручика к животу своего владельца.

— Да, неудобно, одевать, снимать, — прошелестел пилот, склоняя голову, лицо у него было совершенно прозрачное, кукольное, а на коже не росло ни волоска, нигде, даже ресниц не было.

— Понимаю, — пролепетал Снегирьцов, в голове его не было ни единой мысли. — У вас кровь, господин поручик.

— Не извольте беспокоится, господин Снегирьцов, — снова засмеялся бравый жандарм, ему разодрало щеку неосторожным движением паучьей лапы пилота. — Это пустяки, царапина.

Снегирьцов провел двое суток в этой бредовой экспедиции, а может и больше, все было как во сне, бесконечные тропы, осыпи и барханы, растения и мутанты, туман и сера. А по ночам он видел, как поручик вынимал пилота из его протезов и носил на руках к воде, купал, обращаясь бесстыдно, как медбрат с пациентом. А потом овладевал, совершенно не заботясь свидетелями. Рядовые привычно делали вид, что ничего не замечают, г-н Московцев-Фулльман заболел и, мучимый лихорадкой и видениями, ни на что не обращал внимания. А Снегирьцов смотрел, смотрел на них, не отводя взгляда, на сосредоточенно-благоговейное лицо поручика, на беспомощно трепыхающегося в его руках пилота. Тот стонал так жалобно и извивался, и еще у него не стояло, ни разу даже не увеличилось между ног, несмотря на обильные ласки, так и болталось сморщенным мешочком. Но, наверно, он был не против, ведь ни разу не пристукнул поручика протезом.

И Снегирьцов снова почему-то вспоминал Сашу, его прозрачные глаза, и как тот брал его за руку и говорил: “Пойдем же, Володя”. И сейчас, в этом тумане и призраках, Снегирьцову воображалось, что у него тоже нет ни рук ни ног, а Саша улыбается так нагло, пошли, мол, Володя, и делает с ним всякий стыд и срам, а он ничего не может в ответ. Было страшно и в животе сворачивалось болью, а в паху желанием, какое позорище, боже мой…

Глава 6

Дома никого не было, когда он вернулся, пропахший серой и с мешком трофеев, только прислуга таращилась любопытно. Мешок был из тех, в которые трупы заворачивают, Снегирьцов сгрузил его посреди гостиной и безвольно упал на кушетку. Как выключили его, даже ванну потребовал далеко не сразу.

В холле раздался шум и голоса, Снегирьцов поднял голову и медленно начал вставать: в комнату впорхнула Галочка.

— Вернулись! Ах, нет, сидите, сидите. Мы уже все соскучились за вами, — она сморщила носик и кивнула на мешок: — А кого вы это там расчленили, Володенька?

— Бабочек, в основном, — попытался любезно улыбнуться Снегирьцов. — Пухоспинок.

— Как интересно! — Галочка взяла со столика нож для бумаги и решительно направилась к мешку.

— Умоляю вас, поосторожнее, — сказал было Снегирьцов, но Гала уже ловко взрезала черную ткань, и оттуда посыпались какие-то палочки, косточки и гнилые куски грибов.

И много, много-много огромных белых личинок, мгновенно расползшихся по всей комнате.

— Прелестно, просто прелестно, дорогой брат, — сказала Галочка, улыбаясь.

А Снегирьцов молча закрыл лицо руками, какой кошмар, личинки вылупились из мертвых бабочек и все сожрали.

***

— Мне надо отдохнуть, Галочка, — сказал он на следующий день за завтраком. — Съезжу-ка я тоже в деревню, повидаю маменьку с Сашенькой.

— Да-да, Володя, езжайте, так лучше будет, — невестка хмурила тонкие темные брови, о чем-то размышляя.

Снегирьцов ощущал томление и непрестанную тревогу по дороге в поместье, авто нервно рычало и подпрыгивало в аккомпанемент его настроению. Как робот…

Поместье было большим, в строгом английском стиле, совсем не похоже на то, что было в его детстве.