Глава 1

Он задремал сидя, перед самым прибытием, мягкие подушки купе первого класса усыпили его и нагнали короткий неприличный сон. Всегда один, его особенный сон для путешествий, приходящий к нему и в гондолах дирижаблей, и поездах и… много еще где. Будто бы сидит напротив него дама слегка в теле, одетая лишь в шляпку с черными перьями и пьет чай, любезно улыбаясь. А груди ее подпрыгивают несколько вразнобой друг другу, но удивительно в такт транспортным покачиваниям. И кажется магистру Снегирьцову, будто подмигивают они ему розовыми сосками приглашающе, а рядом стучит-стучит его сердце в нетерпении…

— Сударь, в Ростов прибыли.

Снегирьцов вздрогнул всем телом, руки его упали с набалдашника трости, и показалось ему, что провалился он внезапно в геенну огненную, прямиком в иудейский ад, в разверстую бездну промеж бедер давешней прекрасной попутчицы.

— Спасибо, любезный, — недовольно пробурчал он.

Однако наградил услужливого проводника чаевыми позже, когда тот распахнул перед ним дверцу купе и передал носильщику его кофр. Пронырливая обслуга покусилась было на его саквояж тоже, но Снегирьцов ревниво прижал его к груди, там были важные документы, чековая книжка и личные письма.

Густой сиреневатый туман на перроне буйно мешался с клубами пара, испускаемыми паровозом. Да, Ростов сильно изменился за лет… лет десять Снегирьцов не был в родном городе.

— Очередное извержение? — поинтересовался он у носильщика и разогнал перед собой сиреневый кисель тростью.

— Да-с, кипит вулканище, с вашего позволения, — бодро отозвался тот. — Вам куда, сударь, к наемным экипажам?

— Нет, меня должны встречать, — неуверенно отозвался Снегирьцов, не представляющий, как тут можно вообще кого-то встретить, в эдакой преисподней. Однако мадам Снегирьцова, жена его сгинувшего брата, так определенно обещала, что, пожалуй, не стоило волноваться раньше времени.

Носильщик жизнерадостно умчался в слабо фосфоресцирующий туман, а Снегирьцов поспешил за ним, не желая потерять себя или кофр, например.

***

Старший брат Снегирьцова, Коленька, в некотором роде анфан террибль их интеллигентного семейства, сгинул без вести в Южной Африке еще семь лет назад. После себя он оставил веселую женушку Галочку (“терпеть не могу этого имени, — интимно признавалась она знакомым, — зовите меня Гала, звезда”), мальчика Сашеньку и миллионное состояние. Последнее было совершенно неожиданно для всех, никогда не водились в их роду миллионщики, только профессора или беглые семинаристы. Коленька же был с детства особенным, а в юности стал шляться по столичным кабакам, писать ужасные стихи на салфетках и прогуливать лекции в Петербургском Университете, где учился на юриста. Там, в кабаках, он познакомился со звездной институткой Галочкой, которая изысканно курила кальян и рисовала на салфетках картины с осьминогами. Вместе они заделали сыночка чуть ли не до свадьбы и внезапно приехали в Ростов, фраппировать общество и позорить родителей. “Только ради этого, я уверена, он нам на зло”, всхлипывала маменька на веранде тем летом, папенька ее невнятно утешал, а юный Снегирьцов за ними подглядывал и с волнением воображал восхитительно порочную жизнь брата.

Коленька с Галочкой и в Ростове не желали вести себя прилично, купили чуть не на последние деньги какую-то пустошь за Доном и устраивали оргии, называя их модно “инсталляциями”.

А потом из их пустоши полезли первые жерла, и так повезло, что одно из них оказалось нефтеносным. И Коленька стал богат как Крез, вмиг помирился с родителями и даже оплатил младшему брату учебу и содержание в Петербурге. А потом отправился в Африку, “смотреть жирафов, мечта детства”, и так и не вернулся.

***

За рулем блестящего трубками и сочленениями экипажа сидела сама мадам Снегирьцова и пронзала туман сквозь огромные автомобилистские очки.

— Здравствуйте, Гала, — он приподнял шляпу и изобразил полупоклон, слегка волнуясь: как-то его примет богатая родственница, вдруг будет держаться надменно, они столько лет не виделись, только переписывались. Конечно, она обещала финансировать его исследования привулканьей фауны, но то ж на письме, а лично как себя поставить?

— Здравствуйте, Володенька, садитесь же, не стойте! — весело отозвалась Гала, и Снегирьцов внезапно чему-то обрадовался, ловко вскочил на подножку, а затем запрыгнул в салон, не открывая дверцы.

— Шалун, — засмеялась Гала, и они помчались сквозь клубы, кажущиеся теперь розовыми: где-то высоко всходило солнце.

Путешествие было страшноватым, видимости никакой, Гала постоянно сигналила, экипаж пыхтел паром, в тумане метались тени, а Снегирьцов все время опасался столкновения. Он крепко сжимал ручку саквояжа и изо всех сил старался поддержать непринужденную беседу. Гала весьма тонко злословила об общих знакомых, цитировала переписку с князем Н. и тихо смеялась.

***

Сашенька точно знал, что скоро умрет, может быть даже сегодня ночью. Умрет страшной и противной смертью, маменька будет плакать, конечно, бабушка пить свои капли, а дядюшка… Саша поковырялся для вида в тарелке и покосился на родственника. Тот что-то рассказывал маменьке увлеченно, что-то про новый столичный спектакль “Мертвая жена”. Мертвая, вдруг вспомнил Саша и в тоске уронил вилку на пол.

Сегодня утром вместо того, чтобы пойти в гимназию, он совершил ужасное. С приятелем они пробрались в заброшенный дом в конце Малой Садовой улицы. Туман тогда почти рассеялся, они легко преодолели шаткую ограду и влезли в разбитое окно.

— Ну и где твои огнепоклонники? — звонко спрашивал Саша, вышагивая по пустым комнатам. Он храбрился для вида, на самом деле ему было очень страшно.

— Они ночью собираются, — смеялся Родька, — говорил тебе, надо ночью лезть.

Саша поежился. Он и днем-то изрядно трусил, уже не хотел искать алтарь со следами черных ритуалов, лучше в гимназии сидеть или с бабушкой в городском саду гулять, кормить пташек.

— Пойдем, нет здесь ничего, — равнодушно сказал Саша, отворил очередную дверь и замер. Посреди комнаты стоял стол, а на столе что-то было, накрытое белой тканью. — Пойдем, Родя…

Но приятель уже устремился в комнату, подскочил к столу и сдернул покров. Под простыней оказалась голая дама, очень худая и совершенно мертвая. Саша до этого мертвеца один раз только видел — когда дедушку хоронили, но сейчас уверен был точно, что незнакомка мертва. Меж грудей начинался бурый разрез, зашитый неаккуратно через край, и доходил до черных кудрявых волос на лобке покойницы.

— Ух ты! — выдохнул меж тем Родька. — Сиськи! Ты раньше видел?

Саша замотал головой, не в силах ответить, от страха у него звенело в ушах. Некстати вспомнилось, как под Новый год он загадал желание узреть голое женское тело, и чтобы можно было трогать его беспрепятственно. Родион уже ухватился за левую грудь незнакомки. Саша, не желая отставать от приятеля, положил руку на правую аккуратную грудку.

— Холодная, — только и успел сказать он, как вдруг над их головами раздались хлопки крыльев, и покойница будто бы дернулась под рукой.

Саша заорал и бросился прочь, к свету, перескочил через подоконник и свалился в заросли цветущего шиповника. В себя пришел на незнакомой улице, рукав форменного пиджака порван, руки и лицо в царапинах. И самое ужасное — не было при нем сумки с тетрадями, выронил в той самой проклятой комнате. Сашенька чуть не заплакал, долго бродил по улицам, пока не наткнулся случайно на бабушку около старого рынка, рядом с собором. Та выбранила его и отвела за руку домой.

И вот теперь сгущались сумерки, вся семья собралась в большой столовой, бабушка умиленно взирала на своего дорогого сыночка Володеньку, всем было весело, кроме Саши. Он-то знал, что за ним непременно явятся, голая мертвячка легко его найдет, почует… Саша тяжело вздохнул и полез под стол за оброненной вилкой. Подобрал прибор и ткнул дядюшку повыше ботинка, прямо в косточку. Тот даже не пикнул, молодец, не то что эти маменькины знакомые.