— Что он с тобой делал? Гра-хи, — они ехали забирать тройняшек, вернувшихся из лагеря.

— Ничего... особенного, — Щи-цу обнял себя за хвост, — трахал и бил... немножко. И еще из Института запрещал уходить... И... унижал всегда на публике...

— Вот как, ничего особенного? А почему ты хотел уйти из Института? Из-за него?

— Да. И еще из-за начальника лаборатории... он поступил подло! Говорил, что я бездарность и занимаюсь никому не нужными вещами. А потом, когда выяснилось, что я стоял на верном пути, украл мои идеи.

— Значит, они оказались ценными? — Чеззе с интересом покосился на Щи-цу.

У дохлого котика есть таланты и вне постели? При воспоминании о том, как сладострастно отдавался этот котенок ночью, внизу все подвело жаром.

— Хочешь, я его поколочу, малыш? Хотя, лучше сначала тиснуть, наверно, разоблачительную статейку... у меня есть знакомая в “Вестнике науки”. А потом побить аккуратненько, без следов, знаешь, м?

— Я... — Щи-цу захлопал глазами, сделав круглый ротик, и Чеззе не выдержал:

— Отсосешь мне за рулем? — он умоляюще пошевелил ушами, видя, как Щи-цу заливается краской, и протянул: — Пожааааалуйста...

Щи-цу, слившись по цвету со своим красным шейным платочком, склонился над его пахом, а Чеззе переключился на полное ручное управление, врубил погромче любимый марш и втопил газ в пол. Как хорошо, что в их достойном Королевстве нет ограничений на скорость, не то что в иных прочих.

Тройняшки уже скакали со своими рюкзачками около школьного аэробуса, нетерпеливо крутя шеями. Точнее, Мал-дхи и Ки-джи благонравно подпрыгивали, а Ан-дзи за их спинами лупил рюкзаком коричневого котенка в полтора раза его больше. Тот пытался достать его громоздким чемоданом, но испытывал явные неудобства. Увидев их, котята ломанулись и напрыгнули с объятиями на Щи-цу, впечатав того спиной в Чеззе.

— Ты опять дрался, Ан-дзи, неужели нельзя было решить проблему мирно? — укоризненно заметил Щи-цу после приветствий, и Чеззе сжал его плечо, заставляя замолчать:

— Ан-дзи молодец, удачно использовал преимущество более маневренного оружия.

Пацан раздулся от гордости.

Вся дорога до дома и ужин прошли в восторженном треске тройняшек о привидениях в древнем городе. У тех даже имена были.

А перед сном Чеззе приобнял одной рукой Щи-цу, прижимая его лицом к своему плечу, и сказал:

— Ан-дзи, ты помнишь, я обещал наказать тебя за дерзость?

— Нет! — возмущенно вскинулся нахальный котенок, его братья прижались к нему с обеих сторон, готовые защищать. — Ты не имеешь права!

— Это уже два раза, Ан-дзи, — холодно заметил Чеззе, непроизвольно копируя своего отца.

Пацан смотрел на него с благородной яростью.

— Ан-дзи, не спорь с альфой — тихо, но твердо сказал Щи-цу, с сочувствием глядя на брата.

— Нет!

Чеззе отпустил кремового котика и быстро схватил мальчишку за ухо, два других котенка шарахнулись в стороны, напуганные его резким приближением. Он повел пинающегося и царапающегося Ан-дзи к стулу.

— Ведешь себя как жалкий омега. Настоящий мужчина принимает наказание без единого звука. Я тебя отшлепаю, как у нас девчонок шлепали, раз ты такой трусливый.

— Я не трусливый! И не девчонка!

Чеззе сел, держа перед собой извивающегося Ан-дзи.

— Тогда веди себя достойно. Штаны сам снимешь или сдирать их под твой писк?

— Сам! — прошипел Ан-дзи, дергая свой пояс. — И я не омега!

— Посмотрим.

Мальчишка был тощий и злющий со своими голыми ножками и вздыбленной гривкой. Чеззе похлопал по колену:

— Животом сюда. Пятнадцать шлепков за прошлую дерзость. Я надеюсь не услышать твоего жалкого хныканья.

Попка у него тоже была тощая, с выступающими по бокам тазовыми косточками. Чеззе придавил светло-коричневый хвостик к узкой спине и шлепнул. Ан-дзи шумно выдохнул, но не пискнул. И молчал до конца экзекуции, только пыхтел.

— Молодец. Разомни задницу, тебя ждут еще двадцать шлепков за сегодняшнее представление.

Ан-дзи, кусая губы, вцепился в свои темно-розовые ягодицы, глаза и нос его покраснели. А потом мальчик повернул к Чеззе голову , задрал подбородок и хрипло заявил:

— Ну, что, убедился, что я не трус? И не омега!

— Да, — брякнул Чеззе, машинально реагируя на вызов, — девчачье наказание ты хорошо выдержал.

И тут же прикусил язык. Черт, прокол. Ан-дзи вспыхнул:

— Я и мужское выдержу!

— Ремнем?

— Чеззе... — Щи-цу положил альфе руку на плечо.

— Твой брат считает, что не выдержишь, так что не выступай, малявка, — презрительно хмыкнул Чеззе.

— Выдержу! — закричал Ан-дзи, трясясь от гнева, из глаз его выкатились две злые слезинки.

— Посмотрим, — Чеззе вытащил ремень и сложил его вдвое. — Один звук — будешь получать и дальше девчачьи шлепки.

Мальчик снова лег ему на колени, и Чеззе осторожно его хлестнул, стараясь сделать удар в три раза слабее, чем тогда с Щи-цу. Ан-дзи кусал кулак и поджимал попку, на которой стали возникать ровные красные полосы, но не издал ни звука, хотя лицо его к концу наказания оказалось залито слезами.

— Молодец, — с искренним восхищением сказал Чеззе, — теперь я вижу, что ты настоящий мужчина. Иди к брату, он намажет тебя ментоловой мазью.

— Не нуждаюсь! — мявкнул Ан-дзи, пытаясь дрожащими лапками натянуть штаны.

— На прямой приказ следует не капризничать, как дамочка, а отвечать “да, старший” и немедленно исполнять. Ясно?

— Да, старший, — зашипел Ан-дзи.

Чеззе отошел к окну, краем уха слушая, как Щи-цу шепчет “очень больно?”, а Ан-дзи гордо фыркает в ответ. В отражении стекла было видно, что Щи-цу испуганно заглядывает малявке в глаза, а остальные котята неуверенно крутятся рядом.

— Да, очень больно, — сказал Чеззе, поворачиваясь. — Но Ан-дзи умеет терпеть.

Звонок комма застал его под брюхом раздробителя. Чеззе утер черное масло с морды, размазывая его еще больше, и покосился на экран в защитной пленке. О-шу. Он медленно выполз из-под машины, не отвечая.

— Поклонницы? — хмыкнул ему вслед Ле-тан и пошевелил значительно сиреневым хвостом, обвешанным колечками.

— И не говори, — самым похабным тоном откликнулся Чеззе, — ебать-не переебать.

Он зашел в закуток для отдыха, развалился на замызганном диване и уставился на погасший комм. Чего стоило О-шу первым протянуть руку такому, как он? Мало того, что залитому позором по самые уши, так еще и проявляющему редкое недружелюбие. Наверно, это и есть настоящее мужество и дружба. “Если только он хочет протянуть именно руку, а не предает, как все остальные”, подумал Чеззе и нажал кнопку, перезванивая.

— Здравствуй, О-шу.

— Здравствуй, Чеззе. Отвлекаю?

— Уже нет, капитан.

О-шу дернул ухом:

— Я хотел навестить вас. Мы дружили с отцом твоих младших. Ты не против?

— Конечно, не против. Дружба — это так важно.

— Рад, что ты так считаешь.

— Я тоже. Приходи в любой день, — Чеззе изобразил светскую улыбку.

— Тогда сегодня в семь?

— Отлично. До встречи, О-шу.

— До встречи, Чеззе.

Он снова смотрел на медленно темнеющий экран. Между ними куски и килотонны несказанного. Почему он не попробовал убедить О-шу в своей невиновности два года назад? Зачем молчал? Думал, что тот все поймет сам... Почему О-шу ничего не спросил? Поверил этой грязи? Или считал, что раз он не говорит, значит не хочет доверять? Или... знал, что он невиновен? Так же, как и Гра-хи.

О-шу захватил с собой своего младшего, Ши-ана, оказавшегося красивым эликтом с черными ушками. Но в глазах тонкого красавчика полыхал огонь, и к нему было нельзя отнестись без уважения. “Идеальный бета”, подумал Чеззе, пожимая ему лапу. Некстати вспомнился отец — такой же красивый и идеальный, но невыносимо холодный, даже в гневе.

Впрочем, сейчас Чеззе самого заморозило в образец любезного хозяина. Он словно издалека подавал уместные реплики в застольной беседе, наблюдал, как тройняшки прыгают вокруг гостей, как смущается и радуется Щи-цу. И лениво думал о том, что следует, пожалуй, продать свою модную квартирку и купить нормальный дом для прайда, в хорошем районе... В который не стыдно пригласить даже капитана Специализированного Подразделения Королевских Войск.