Он совершенно вымотался морально, ходя по грани закона: для восстановления памяти неки пришлось пользоваться особыми препаратами, добавляемыми в кофе. Не совсем легально, но их ему достал Щи-цу. При употреблении нужно было вести жесткий психоконтроль, которому их обучали только азам. А еще была опасность, что нека сорвется с крючка и побежит рассказать об его интересе неведомому заказчику. Но, вроде, все обошлось. Девочка оказалась совершенно ни при чем, она честно сделала проклятые анализы. Единственная зацепка: она их сделала не сразу, как получила материал, а на следующее утро. Ибо вечером бежала на свидание. То есть, ночью кто-то мог проникнуть в лабораторию и...

А свидание было с Гра-хи.

В принципе, материалы могли подменить и на любом другом этапе, но та ночь... она была очень удобной. И Чеззе бросил все свои силы, на выяснение нек, прошедших в лабораторию после окончания рабочего дня. На это ушло море обаяния, но ему удалось таки трахнуть сисадмина в серверной раз пять. И раскрутить парня на записи о доступе в ту ночь — уже с помощью препаратов, конечно...

Запись была всего одна, и это был Щи-цу.

Чеззе долго сидел в каре перед домом, ставшим уже родным. В конце-концов, это может ничего не значить. Или значить то, что Щи-цу воспользовались вслепую, как той некой.

Он пришел поздно, все уже спали, кроме Щи-цу, тот сидел в кабинете и опять работал.

— Привет, мелкий, — он обнял радостно бросившегося к нему котика. В горле стоял смерзшийся ком. — У меня к тебе серьезный вопрос.

— Да, старший? — карие глаза, обрамленные пушистыми ресничками, взглянули на него доверчиво и в то же время слегка тревожно.

Чеззе глубоко вдохнул:

— Два года назад, когда надо мной был суд... ты входил после работы в лабораторию департамента внутренних расследований. Зачем?

— Я... — Щи-цу страшно побледнел, взгляд его заметался. — Я не помню... наверно, нужно было что-то... Да! Я им давал гастрометр, а они не вернули, вот, я и забрал...

Эта жалкая ложь, кричащая о предательстве... Было так же больно, как когда от него отвернулись друзья. Когда отверг родной клан. Его даже затошнило от боли и отвращения. Он ударил цепляющегося за него котика открытой ладонью по лицу, стремясь избавится от этих прикосновений. Мордочка у него была мягкая и нежная.

— Ты подменил материалы... По чьей просьбе?

Щи-цу плакал, прижимаясь к стене, из носа у него текла кровь.

— Я не подменял, Чеззе, нет... это был не я...

Он закрыл глаза, пытаясь успокоить бешеную ярость. И в мгновенной тишине, прерываемой слабыми всхлипами, он понял.

Гра-хи.

Гра-хи ходил на свидание с некой-экспертом и знал, что она оставила анализы на утро. Гра-хи обладал странной властью над Щи-цу и заставлял его делать то, что тому явно не нравилось. Гра-хи, единственный из всех, не погнушался навещать его в тюрьме, словно ему было плевать на позор и честь мундира.

— Это Гра-хи, так?

Щи-цу только пискнул и заплакал еще сильнее, мотая головой. “За что, Гра-хи”, подумал Чеззе, дышать было трудно.

— Ты знал, что я ищу, Щи-цу. Я... доверился тебе в первый же день. А ты каждую минуту лгал мне... и предавал. Почему?

Он все еще надеялся, что не так понял, а его младший — просто такой запуганный нека, что не может даже оправдаться... И так всего боится, что... так странно реагирует... Котишка-врунишка. Он налил воды из графина на рабочем столе и растворил в ней остатки препаратов. Потом влил это в Щи-цу, зубы того громко стучали о край стакана. Чеззе молча сидел с ним рядом, выжидая положенные пять минут, а потом принялся задавать вопросы — снова и снова, одни и те же, но по-разному, так, что нельзя соврать, не запутавшись, еще и с подавленной волей.

Он выяснил все — и про подмену анализов лично Гра-хи, и про шантаж. Оказывается, отец Щи-цу вовсе не погиб героически в экспедиции, он, наоборот, оказался из этих сумасшедших защитников мифической змеиной культуры. И сбежал к своим возлюбленным змейкам, предварительно саботировав работу экспедиции, незначительно, впрочем. Командир охраны, родич Гра-хи, покрыл предательство старшего Лакха, тем более, что в финальном нападении змей и неразберихе это сделать было легко. Офицер не хотел пятнать имя неудавшейся экспедиции еще и глупым предательством, но документы сохранил. Если дать им ход, то клан Лакхов опорочит несмываемый позор, не говоря уже о лишении верноподданических привилегий... в том числе и дотации на лечение и безумно дорогую операцию котятам. А без нее те протянут не больше пары лет.

— Щи-цу, — безжизненно сказал Чеззе, невольно копируя леденящие интонации своего дяди, — все это не оправдывает твоего предательства. Ты пошел против меня вместо того, чтобы сражаться со мной — за интересы клана. Ты будешь наказан. Каждый день, в семь часов вечера, жди меня в спальне. Ремень отучит тебя от лжи.

— Чеззе, прости... — кремовый котик протянул к нему лапку, но Чеззе, передернувшись, отшатнулся.

— До завтра, Щи-цу.

***Щи-цу

Он знал, что это рано или поздно случится. Он был готов, или думал, что готов. Но все же Чеззе узнал правду слишком рано, слишком внезапно и так нелепо. Щи-цу сам достал ему сыворотку правды, которую старший применил на нем. После лекарства его сильно вело, поэтому он просто оправился спать к себе. Но утром проснулся в другой комнате, Чеззе счел его недостойным разделить постель. Голова очень сильно болела, во рту было сухо, а на языке остался неприятным горький привкус. Щи-цу чувствовал себя раскоординированным, похоже, Чеззе переборщил с дозой, или просто его хлипкий организм оказался не в состоянии справиться с лекарством.

Завтрак был уже на столе. Притихшие тройняшки молча орудовали ложками, поедая овсяную кашу, плотно вошедшую в рацион прайда с появлением Чеззе. Сам старший сидел за столом и даже не поднял головы, чтобы поздороваться с Щи-цу. Пришлось тихо сесть на свое место и молча есть, надеясь, что овсянка с малиновым вареньем перебьет мерзкий привкус. Но от каши затошнило еще сильнее. Щи-цу был совсем бледным, когда усаживал тройняшек в кар.

— У вас что-то случилось? — Ки-джи придержал брата за рукав.

Мал-дхи и Ан-дзи тут же повернули к ним головы. Чеззе сложил руки на груди, ожидая, что ответит Щи-цу.

— Нет, я просто совершил ошибку, и старший выражает мне свое неодобрение, — Щи-цу старательно подбирал слова, чтобы донести до братьев мысль, но не выдать правду. — Мы никогда прежде не жили с альфой, но в школе вам должны были рассказывать о правильном поведении в прайде.

Тройняшки забавно зашевелили ушками, выражая недоумение.

— Но Чеззе же не такой! — возмутился Ан-дзи, изо всех троих он больше всего привязался к новому члену прайда, — и, кроме того, ты же глава клана! Как он может...

— Разговорчики! — голос Чеззе не сулил никому из них ничего хорошего, — если вы все немедленно не сядете в кар, я и вас накажу.

— Ты не имеешь права! — Ан-дзи, зашипел и выступил вперед, распушив хвост, оставляя за спиной братьев — только тронь нас!!!

— Я альфа в этом доме, — напомнил ему Чеззе с холодной злой улыбкой, — и вы делаете так, как скажу я. А ты только что заработал себе наказание. Все. Немедленно. Марш в кар!

Тройняшки встали единым строем и распушили хвосты, готовые броситься на альфу в любую минуту. У Щи-цу засосало под ложечкой.

— Дети, с альфой спорить нельзя. Его решения не подлежат обсуждению, садитесь в машину. Я не хочу, чтобы вы опоздали на занятия, и вас отстранили. Помните, что нам нужны ваши гранты на обучение, если вы не передумали поступать в университет.

Котята неуверенно обернулись к старшему брату, обиженные его предательством. Но потом молча забрались на заднее сидение.

— Ты ведешь себя неправильно, — Чеззе холодно смотрел на Щи-цу.

— Ты не накажешь Ан-дзи. Если ты только подумаешь об этом, я выгоню тебя из клана, — Щи-цу устало вздохнул и оттер испарину со лба.

— Ты забываешься. Радуйся, что я решил не выдавать тебя полиции или первому отделу, а всего лишь разобраться по-семейному.