Пока мы разглядывали воплощённую магию технического гения, нашей группы потихоньку убывало. Вызывали по имени и воплощению корабля по громкой связи, загоняли в душ, тут же отрабатывала сушилка, и техники -- исключительно женского пола, к слову, и поголовно вряд ли старше тридцати -- сопровождали очередную жертву к именному варсьюту, обозначенному всплывающим перед ним голографическим информационным табло.

Как и полагается, отморозков оставили на десерт. И вот уже ушуршали лёгкими тенями по каналам в сторону доков, вздымая лёгкие буруны пены за кормой, Спика и Свирь, и я остался один.

-- Курсант Николь, воплощение линкора "Император Николай I", -- после основательно подзатянувшейся паузы ожил громкоговоритель. -- На исходную.

Пулей влетев в душ, так же быстро прокрутился под струями горячего воздуха, в считанные мгновения высушившего и гидрокомбез, и самые плотные участки волос. На выходе из душевой капсулы меня встретили две девушки из технического персонала и, внимательнейшим образом осмотрев моё тельце со всех сторон -- нормально ли сидит гидрозащита, нет ли где неположенных складок или пузырей, все ли клапаны закрыты по ТБ, -- буквально под белы рученьки сопроводили на приёмную площадку.

Доспех -- внушал. Сразу становилось понятно -- именно тяжёлый, именно боевой. И -- родной.

Чувство настолько странное и, при том, до невозможного естественное, что я несколько подрастерялся и не сразу сообразил, что в руки мне пытаются вложить идейного продолжателя традиций ларингофона -- растягивающаяся полоска слегка шершавого материала, напоминающая чокер -- столь же кружевная и полупрозрачная.

Автоматически сжал двумя пальцами полученную ленту, дождался, пока сплошной массив устройства распадётся в сантиметровой ширины ремешок, и обернул его вокруг шеи. Беззвучно кончики ленты стянулись, вновь став единым целым. Лёгкий доворот полоски материала, чтобы практически неощутимое даже наощупь утолщение мембраны звукоснимателя легло на положенное место. Кафф наушника на ухо. Лёгкий дискомфорт от липнущих друг к другу магнитов защёлки быстро прошёл -- устройство умное, само умеет подгонять силу стягивания до оптимального уровня.

-- Проверка связи, -- тут же раздался в ухе голос инженера-связиста. -- Как слышно?

-- Курсант Николь, аватара линкора "Император Николай Первый" Звук отличный, чистый. Слышу прекрасно.

-- Шумы в модуляции. Повторяй без пауз, однотонно: "Не видали мы такого невода". Калибрую.

-- Не видали мы такого невода. Не видали мы такого невода. Не видали мы такого невода. Не видали мы такого не...

-- Достаточно. Голос чистый, без помех. Можешь начинать примерку.

Я встал перед низкими и широкими ступеньками стенда, на котором покоился в зажимах варсьют. Тут же на тело обрушились сотни всевозможных полей -- ощупывали, сканировали, едва ли не просвечивали насквозь -- но всё это длилось лишь несколько мгновений, после чего нагрудник доспеха подался чуть вперёд и, разделившись посередине, разошёлся в стороны. Та же метаморфоза происходила и с остальными частями брони. Считанные секунды, и варсьют раскрылся, маня тёмной, едва заметно поблескивающей тканью подложки.

Быстрый подъём по ступенькам, разворот на приступке, вынырнувшей из стенда -- и я спиной вперёд упал в мягкое нутро доспеха.

И ткань -- поначалу холодная -- ожила, потеплела, потекла по телу, заключая меня во второй слой защиты. Тихо застрекотали приводы, заращивая броню, сливая её в монолитную поверхность.

С тихим свистом отстыковались запорные механизмы и я сделал первый шаг.

Ощущения... Странные. Чувство некой незавершённости, незаконченности. Как у старого самурая, давно ушедшего на покой и изводящего тысячи листов бумаги на искусство каллиграфии -- в поисках самого лучшего начертания иероглифа.

Невольно усмехнувшись такой ассоциации, протянул руку к стендовой тумбе и осторожно снял с неё обруч. Полоска металла -- и ничего больше. А внутри... Внутри пульсирует, бьётся сердце -- странное, совершенно далёкое от всего человеческого -- но именно сердце. Суть, центр, сосредоточие всего того, что и есть -- варсьют Девы Флота.

Металл на удивление лёгок, а изнутри обруч и вовсе покрыт тем же едва шершавым материалом, что и чокер ларингофона, да выступают кругляши контактных пластин -- самые крупные -- лоб и височная область, более многочисленная россыпь мелких занимает остальное пространство внутреннего периметра.

Обруч надевается как родной -- и доспех мгновенно оживает.

По оставшимся открытыми кистям расползается множеством струек тот же материал, что служит доспеху подложкой, или, если по правильному, компенсационной поддоспешной прокладкой. Чувствую, что такая же масса струится вверх по шее, охватывает подбородок, частично захватывает щёки -- и соединяется вверху с обручем.

И тут же, прямо поверх этой псевдоплоти, разрастается сетчатая, тускло поблескивающая даже в ярком ангарном свете, структура. Сложно понять, из чего она состоит -- металл ли, керамика или композит, да, в принципе, не настолько и интересно. А поверх сетки -- нарастает броня. Слышу едва ощутимый стрёкот, но не могу быть уверен, что это не слуховая галлюцинация -- ибо дыхание техников, стоящих в пяти метрах от меня, ощущается заметно громче и чётче.

Броня нарастает сегментами, как чешуйки, но тут же как будто подтаивает, смягчается, течёт -- и застывает уже сформировавшейся защитой. Матово блестит бронёй тыльная сторона ладоней и пальцев, внутренняя пожирает свет непроницаемой чернотой псевдоплоти. От межключичной ямки до подбородка -- такой же защитный слой, но, как ни странно, головой в целом и шеей в частности -- шевелить можно. Никаких помех, нигде ничего не мешает.

И только сделав пару шагов к каналу, понимаю -- я не ощущаю варсьют как что-то внешнее. Я и сложнейший механизм теперь единое целое. Неразделимое.

Неостановимое.

-- Курсант Николь, сходни готовы. Начинай.

И, повинуясь враз охватившему меня шквалу всесокрушающего счастья и какой-то легкомысленной лихости, сделав короткий, едва ли в три шага, разгон, я, оттолкнувшись от наклонной площадки сходней, с воистину детским восторгом плюхнулся почти на середину канала.

Отшуршала интеллектроника, распределив нагрузку и инерцию, из толстых подошв проросли "клинки" -- нечто, отдалённо похожее на коньки, оснащённое на концах неким подобием рулей. У первых сьютов такой шикарной приспособы не было, максимум -- высокий киль, по факту и являвшийся обычной конькобежной репликой, да и то -- у самых скоростных и продвинутых.

-- Оружейные модули готовы, следуй по каналу в доки, твой -- номер тринадцать. И да, -- связист перешла на доверительный шёпот, -- постарайся не стесать борта канала.

-- Будет сделано, о, прекрасная леди, -- козырнул вверх, в направлении подвешенной под самым потолком капсулы контроля.

-- Поспеши, рыцарь, -- хмыкнул заметно потеплевший голос в ухе, -- твой Камелот ждёт тебя. Доброй волны!

-- ...и семь футов под килтом! -- едва сдерживая смех, закончил я пожелание связистки.

И, пулей вылетая за пределы ангара, успел ещё бросить напоследок:

-- Йо-хо-хо, и бутылка рому!

О моде и модах

Разница в уровнях исполнения тренировочного и боевого сьюта была настолько огромна, что описать её какими-либо словами являлось задачей решительно нереализуемой. Варсьют и в самом деле ощущался собственным телом, враз ставшим крупнее, стремительнее, опаснее, но оттого -- не менее личным организмом.

Выбравшись на ровную гладь крытого канала, для начала прошёлся змейкой от бортика до бортика -- буквально на считанные сантиметры разминувшись с бетонной границей. И в самом деле -- я и доспех едины и неразделимы. И это уже качественный скачок в сторону адекватного контроля боевой обстановки.

Решив не нервировать инженера-связиста, столь приятным голосом пожелавшую доброй волны, всё же вышел на центр канала и, набрав восемнадцать узлов, спокойно заскользил в доки.