Персы бросались направо - удар барабана раздавался слева.
Персы кидались налево - грохот слышался справа.
Персы устремлялись вперед - гул доносился сзади.
Они возвращались назад - барабан стучал впереди.
Они поднимали головы кверху - у них гудело под ногами.
Приникали к земле - сверху беспощадно обрушивалось:
- Длунг-таннн! - И плакало в холмах: - Гу-у-у...
Удары - мерные, спокойные, одинаковой силы - следовали один за другим через равные промежутки времени: "Длунг-таннн! Гу-у-у. - Раз, два, три, четыре, пять. - Длунг-таннн! Гу-у-у. - Раз, два, три, четыре, пять. Длунг-таннн! Гу-у-у..." И так - всю ночь.
- То стоглазый дух, хозяин пустыни! - зашумели персы. - Он пророчит гибель.
- Разжечь костры! - распорядился Куруш.
Котловина озарилась скопищем огней и стала похожей на адскую кузницу, где духи преисподней куют цепи и крючья для грешных теней.
Барабан не умолкал.
Между кострами засновали жрецы. И вскоре к звездам полетела приглушенная страхом тысячеустая молитва, слившаяся в одно тоскливо рокочущее, ритмичное бормотание:
- О-ри-ри-ри, о-ри-ри-ри...
Барабан продолжал звучать.
Видно, где-то далеко на холмах, в него колотили, готовясь к бою кочевники. Откуда же брался потрясающий грохот? Что увеличивало в тысячу раз звуки обыкновенного барабана?
Может, необычайно сгустившийся, неподвижный воздух глубокой котловины.
Может, резкая отдача от камней и песка, теряющих жар, накопленный за долгий день.
Может, разница между теплым воздухом холмов и студеным воздухом на дне котловины.
Может, особые очертания котловины со множеством выемок и впадин по краям, между подступающими со всех сторон то крутыми, то пологими буграми.
Может, многократное эхо.
Кто знает?
Загадка природы.
Никто не сомкнул очей в эту ночь. Персы устали выкрикивать заклинания, устали подкладывать в костры ломкую колючку, устали говорить, думать и даже бояться. Они встретили солнечный восход тупые, пришибленные, вконец оглушенные бесконечным грохотом дьявольского барабана.
На западной стороне котловины, на самом высоком выступе, вспыхнуло розовое, четко очерченное пятно. Оно постепенно увеличилось в косой треугольник, вновь изменило форму. Зубчатая, изломанная розово-золотистая полоса, резко отличающаяся от прозрачной синевы еще затененных склонов, поползла от вершин к подножью, сдвигая синеву вниз. По дну котловины расстелилась легкая мгла цвета фазанова крыла.
Барабан стучал все тише. Вот он умолк. И тогда персы услышали новый, отдаленный, еле различимый звук, напоминающий беспрерывный, дрожащий звон комариных стай.
Звук усиливался, перерастая в свист, визг, рев, грохот урагана; черный лес пик вырос на холмах в мгновение ока, черная туча стрел пала в котловину.
...И закипел в пустынных горах за рекой небывалый доселе бой.
Завязалось жаркое, как пожар, сражение, загремело, как гром, ратоборство ожесточенное. Грянуло побоище страшное, безжалостное кровопролитие. Развернулась упорная битва, грозная схватка. Лихая сеча, беспощадная рубка. Драка смертная, свалка бешеная. Невиданная свара, жуткая брань.
Поначалу саки и персы, сблизившись на триста шагов, метали друг в друга стрелы - охапки стрел, волны стрел, лавины стрел.
Их так много взлетало над котловиной одновременно, этих красноперых, голубых, желтых и черных стрел, что сотни их сталкивались в воздухе наконечниками и падали на землю сплошным косым дождем. Втыкаясь в голую почву одна подле другой, они покрыли ее густой зарослью диковинных смертоносных цветов.
Саки бьют сверху, им удобно пускать стрелы вниз.
А персы? Они стреляют снизу, вытянув шеи и вскинув оружие кверху. Их руки устают натягивать луки.
У саков много стрел. Отстрелявшись, они швыряют пустые колчаны за спину, и женщины тотчас же подносят колчаны, туго набитые.
А персы? Они быстро истощают боевой запас, ибо их обоз попал вчера к Томруз.
Саки могут укрыться за гребнями и выступами холмов.
А персы? Им некуда сунуть голову, чтобы передохнуть.
Саки, которых учили владеть луком с трех лет, бьют наверняка и без промаха.
Персы, никогда не отличавшиеся особой меткостью, надеются больше на копья и секиры.
Круг за кругом выбивают саки из персидского войска, рассекают железную паутину нить за нитью, стремясь добраться до мечущегося в середине паука. Все ниже по склонам котловины, не переставая кричать, спускаются саки. Сотни их, убитых и раненых, упало с коней, но тысячи новых всадников встают на место вышедших из строя.
Они бесчисленны. Они подобны песку, стекающему в яму, выстилая дно, сглаживая края и засыпая ее до верха.
Кончились стрелы. Саки спрятали луки, вынули из ножен мечи и попрыгали с коней. С коня рубиться трудно - мечи коротки и предназначены скорей для колющего, чем рубящего удара. И не придумали люди еще стремян, чтобы, опершись ногою о стремя, свеситься с коня и достать мечом пешего неприятеля.
Завязалась рукопашная. Бой распался на тысячи поединков. Застучали копья о копья и щиты о щиты, заскрежетали мечи о мечи, зазвенели секиры о секиры. Крик с обеих сторон усилился и превратился в сплошной визг и вой.
Булавами бились. Боевыми топорами с плеча рубились. Прыгали, как барсы, отлетали кувырком, рывком втыкали копья в животы. Разили и резали. Крушили и крошили. Отступали, нападали, падали под палицами, пальцы отсекали, мозжили кости, кости кистенями дробили, дротиками раздирали рты.
- Во имя Ахурамазды! - То ринулись вперед копейщики Виштаспы.
У Виштаспы торчком встали ресницы, взъерошились волосы на висках: он с такой силой ударил ближайшего сака тяжелой пикой, что пробил, как тонкую циновку, плетеный, обтянутый кожей щит, плотный кожаный нагрудник, толстый войлок одежды, пронзил насквозь печень и вогнал железный наконечник на три пяди в землю. Из раны меж ребер сака вытянутым хвостом гнедого коня брызнула кровь.
Пока копейщики орудовали копьями, щитоносцы прикрывали их щитами, защищали мечами. Всадив копье с крюком во вражеский щит, перс наступал ногой на древко - щит выпадал из рук сака, и перс втыкал в грудь саку меч.
