— Настоящих — да, милорд.

— Настоящих, — передразнил он. — Никакой я не милорд — не больше, чем рыцарь. Как мне вбить это тебе в голову? — Клиган качнулся и чуть не упал. — Боги, как же я набрался. Любишь ты вино, пташка? Настоящее вино? Штоф красного, темного как кровь — вот все, что нужно мужчине. И женщине тоже. — Он засмеялся и потряс головой. — Напился как свинья, будь я проклят. Ладно, пташка, лети обратно в клетку. Я провожу тебя туда. Поберегу тебя для короля. — Пес с неожиданной мягкостью направил ее вниз по лестнице. Спускался он в мрачном молчании, словно позабыл, что Санса идет рядом.

Дойдя до крепости Мейегора, она с тревогой увидела, что мост теперь охраняет сир Борос Блаунт. Он повернул свой высокий белый шлем, услышав их шаги, и Санса съежилась под его взглядом. Сир Борос из королевских гвардейцев был хуже всех — безобразный собой, с дурным нравом, вечно хмурый.

— Не бойся его, девочка. — Пес опустил тяжелую руку на ее плечо. — Если лягушку раскрасить полосками, тигром она от этого не станет.

Сир Борос поднял забрало.

— В чем дело, сир?

— Засунь своего сира поглубже, Борос. Это ты у нас рыцарь, а я нет. Я королевский пес — помнишь?

— Король уже искал своего пса.

— Пес пил. Это ты должен был охранять короля нынче ночью, сир. Ты и прочие мои братья.

— Почему вы в такой час не у себя в комнатах, леди? — обратился Борос к Сансе.

— Я ходила в богорощу помолиться за здравие короля. — Ложь на этот раз прозвучала более гладко, почти как правда.

— Ты думал, она сможет уснуть при таком-то шуме? — вмешался Клиган. — Что там, собственно, стряслось?

— Дурачье собралось у ворот, — сказал сир Борос. — Кто-то распустил слух о свадебном пире Тирека, и эти оборванцы забрали себе в голову, что их тоже угостят. Его величество возглавил вылазку и разогнал их.

— Храбрый юноша, — дернул ртом Клиган.

«Посмотрим, каким он будет храбрым, когда встретится с моим братом», — подумала Санса. Пес перевел ее через мост. Поднимаясь с ним по лестнице, она спросила:

— Почему вы позволяете людям называть себя псом, а рыцарем не позволяете?

— Собак я люблю больше, чем рыцарей. Отец моего отца был псарем в Утесе. В один осенний год лорд Титос попал между львицей и ее добычей. Львице невдомек было, что она у Ланнистеров в гербе, — она задрала коня милорда и с милордом сделала бы то же самое, но тут подоспел мой дед с гончими. Три собаки погибли, но остальные отогнали львицу. Дед мой лишился ноги, и Ланнистер за это наградил его землями и замком, а сына его взял в оруженосцы. С тех пор у нас в гербе те самые три собаки, на желтом, как осенняя трава, поле. Собака отдаст за тебя жизнь и никогда тебе не солжет. И смотрит тебе прямо в глаза. — Он поддел ее за подбородок, больно стиснув кожу. — Не то что маленькие пташки, правда? Так ты мне и не спела.

— Я… я знаю песню о Флориане и Джонквиль.

— Флориан и Джонквиль? Дурак и его потаскушка. Нет уж, уволь. Но когда-нибудь ты мне споешь, будет тебе этого хотеться или нет.

— Я охотно спою вам.

— Такая красотка, а врать не умеешь, — фыркнул Сандор Клиган. — Ты знаешь, что собаки чуют ложь? Погляди вокруг и принюхайся хорошенько: здесь все лжецы, все до одного, и каждый лжет лучше, чем ты.

Взобравшись на самую высокую ветку, Арья увидела между деревьями дымовые трубы. Соломенные крыши сгрудились вокруг озера и впадающего в него ручейка, и деревянный причал вдавался в воду у длинного, низкого, крытого сланцем дома.

Арья продвинулась чуть подальше, пока ветка не прогнулась под ней. Лодок у причала не было, но из нескольких труб поднимался дым, и возле конюшни виднелась повозка.

Тут кто-то есть. Арья задумчиво прикусила губу. Все прочие места, попадавшиеся им, были покинуты, будь то фермы, деревни, замки, септы или амбары. Все, что могло сгореть, Ланнистеры жгли, то, что могло умереть, убивали. Они даже лес подожгли, но он был еще зелен и влажен после недавних дождей, поэтому не загорелся. «Они и озеро зажгли бы, будь их воля», — сказал Джендри и был прав. В ночь их бегства огни горящего города так ярко сверкали на воде, что казалось, будто озеро и правда горит.

Когда на следующую ночь они наконец набрались духу вернуться в крепость, там ничего не было, кроме черных руин, остовов сгоревших домов и трупов. Бледный дым кое-где еще поднимался над пеплом. Пирожок умолял их не ходить, а Ломми обзывал их дураками и уверял, что сир Амори схватит их и тоже убьет, но Лорх и его люди к тому времени давно уже уехали. Ворота были выломаны, стены частично разрушены, и внутри валялись непогребенные тела. Даже Джендри было страшно на это смотреть.

— Они убили всех до одного, — сказал он. — И мертвых уже обгрызли собаки, гляди.

— Или волки.

— Волки ли, собаки, все едино. Здесь больше делать нечего.

Но Арья не хотела уходить, пока не найдет Йорена. Его не могли убить, твердила она себе, он слишком крут для этого, и он брат Ночного Дозора. Она так и сказала Джендри, когда они искали Йорена среди убитых.

Удар топора раздробил ему череп, но лохматая борода могла принадлежать только ему, как и одежда — грязная, замызганная и такая выгоревшая, что из черной превратилась в серую. Сир Амори Лорх даже своих не позаботился похоронить, и рядом с Йореном лежали трупы четверых ланнистеровских латников. Сколько же еще понадобилось, чтобы одолеть его?

«Он хотел отвезти меня домой», — думала она, пока они копали старику могилу. Мертвых было слишком много, чтобы схоронить их всех, но Арья решила, что уж Йорена-то они похоронят. «Он должен был доставить меня в Винтерфелл. Он обещал». Арье хотелось не то заплакать, не то пнуть его тело.

Это Джендри вспомнил об усадьбе лорда и тех троих, кого Йорен туда послал. Ланнистеры их тоже атаковали, но у старой башни был только один вход, притом высоко, и поднимались туда по приставной лестнице. Когда лестницу втянули внутрь, попасть туда стало невозможно. Ланнистеры навалили вокруг башни хворосту и подожгли, но камень не горит, а уморить защитников голодом у Лорха недостало терпения. Тесак открыл дверь на зов Джендри, а Курц сказал, что им лучше пробираться на север, чем поворачивать назад, и Арья возымела надежду все-таки попасть в Винтерфелл.

Что ж, эта деревня не Винтерфелл, но соломенные крыши обещали тепло, приют, а может быть, даже еду, если у них хватит смелости пойти туда. Если это не Лорх там засел. Он передвигается верхом, а стало быть, быстрее, чем они.

Арья еще долго сидела на дереве, надеясь увидеть хоть что-нибудь, могущее развеять ее сомнения: человека, лошадь или знамя. Пару раз она замечала какое-то движение, но дома стояли слишком далеко, чтобы быть уверенной. Однажды оттуда донеслось громкое ржание.

Кругом во множестве порхали птицы, большей частью вороны. Они кружились и над соломенными крышами, где казались Арье не больше мух. К востоку на солнце мерцало голубизной Божье Око, заполняя полмира. Порой, когда они медленно брели по илистому берегу (Джендри не признавал никаких дорог, и даже Пирожок с Ломми это понимали), Арье казалось, что озеро ее зовет. Ей хотелось прыгнуть в эти тихие голубые воды, снова почувствовать себя чистой, поплавать и поплескаться, погреться на солнышке. Но она не решалась ни раздеться, ни постирать одежду — ведь другие могли увидеть ее. В конце дня она часто садилась на берегу и болтала в воде ногами. Вконец развалившиеся сапоги пришлось выбросить. Идти босиком поначалу было тяжело, но волдыри в конце концов прошли, порезы зажили, а подошвы ног стали жесткими, как подметки. Славно было чувствовать под ними землю и мягкий ил, который продавливался между пальцами.

С дерева Арья видела на северо-востоке маленький лесистый остров. В тридцати ярдах от берега скользили по воде три черных лебедя, такие безмятежные… им никто не сказал, что идет война, и не было им дела до горящих городов и убитых людей. Арья смотрела на них с завистью, и ей даже немного хотелось самой стать лебедем — но при этом ей хотелось его съесть. С утра она перекусила толчеными желудями и десятком жуков. Жуки не так уж плохи, когда к ним привыкнешь. Червяки хуже, но боль в животе, когда ты целыми днями ничего не ешь, еще неприятнее. Жуков найти просто — стоит только перевернуть камень. Арья уже как-то съела жука, когда была маленькая — просто так, чтобы заставить Сансу повизжать, — поэтому повторить это ей был нетрудно. Ласка тоже не боялась, но Пирожок выблевал своего жука обратно, а Ломми и Джендри даже пробовать не стали. Вчера Джендри поймал лягушку и поделился ею с Ломми, а Пирожок несколько дней назад нашел ежевику и обобрал куст дочиста, но в основном они пробавлялись желудями. Курц показал им, как толочь желуди камнями и делать из них кашицу. Вкус у нее был премерзкий.