Снова подморозило, при ходьбе привычно заскрипело под валенками. Пробили в район трассу, пополнили магазинные припасы, в гарнизоне заработала почта. В один из таких дней пришло письмо от Клима, да не с привычным обратным адресом — Москва-100, войсковая часть такая-то. На штампе четко было выведено — Владивосток!

— Значит, вернулись, — радостно выдохнула Ольга. — Стоят на главной базе да дожидаются, когда отпустят их домой. Скорей бы! А вдруг они уже пришли…

И рванулась к вешалке.

— Тихо, тихо, тихо. Рано еще им. Сама подумай! Наверное, подвернулась оказия, вот и черкнул Климушка письмецо. Прочитай, да расскажешь, что там и как.

Знала баба Шура, что говорила. Клим сообщал: «Сижу, как на иголках, спешу быстренько нацарапать еще хоть пару лишних строчек. На главную базу идет побывавшее в Индийском океане судно, письмо получишь быстрей, чем обычным путем. Только надо успеть написать его и отнести. Боюсь, не успею сказать, как я тебя люблю. Соскучился очень. Ты там не жалей, что приехала со мной. Время пролетит быстро. Вот уже у нас скоро Новый год, а ваш-то давно прошел, здесь он наступает на месяц позже, называется Тэт. Очень, очень тоскую, примерно, как наш Булчут по хорошей косточке…» Ну и еще полтора тетрадных листка ласковых слов набрал страждущий ее муженек. Баба Шура послушала, покачала головой:

— Как он там бедолага, конечно, голодный, кто ему пирожка испечет. Сколько еще пробудет в море, не писал? Нет? Он и сам, наверное, не знает.

— Надо маме и Татьяне Гавриловне позвонить, рассказать им о письме, о том, что устроилась на работу. Пусть порадуются.

— Вот и хорошо, сама схожу, закажу переговоры так, чтобы ты могла зайти на телеграф сразу после смены.

Евдокия Ивановна получила телеграмму, расписалась, где указала почтальонка, надела овчинный полушубок, валенки, поверх меховой шапки повязалась теплым платком, взяла батожок, как без него на скользкой улице и направилась к сватье, жившей через огород.

Дымы из печных труб неподвижно торчали, подпирая выстуженное голубое небо. В густом от тумана воздухе ежилось холодное солнце, окруженное багровым воротом-гало, в которое кутались безразлично смотрящие на землю еще два солнца, поменьше. Это нередкое в северных широтах явление свидетельствовало о температуре, близкой к шестидесяти градусам. Застывающий при выдохе пар мгновенно смерзался и шуршал. Пронзительно визжал под валенками мелкий как пудра снег, нарушая монотонное гудение пушистых от инея туго натянутых морозом проводов.

Она неторопливо поднялась по промерзшим ступеням, увидела замок на двери.

— Э, куда это девка ускакала? Может, в магазин?

И пошла навстречу матери своего зятя, аккуратно переставляя ноги по раскатанной машинами до ледяного состояния дороге. Глядь, потерявшаяся все яснее вырисовывается, шаркает подошвами навстречу. Брови в куржаке, заиндевели, нос прикрыла от холода рукавицей, голову наклонила. Сумку несет красавица.

— Тохто, стой говорю! К тебе в гости гуляю, чай с сахаром пить буду. Хорошую телеграмму получила. Зовет нас Ольга по телефону разговаривать. Нужно время с московского перевести, да и, чайку попив, на почту идти надо.

— О-о! Дуня, долго жить будешь, сейчас только о тебе думала. Ты, я знаю, пряники любишь, полкило взяла. А что доча на переговоры пригласила, это очень хорошо. Очень.

Пристроились друг за дружкой, пошли назад. В доме у Гавриловны хорошо протоплено, тепло, Степан-огонер по осеннему снегу толстых лиственниц обеим привез, соседские парни по вечерам, да за субботу-воскресенье бензопилой нарезали чурбаков, перекололи, да и сложили в две широкие, длинные поленницы — грейтесь, бабки, до тепла вот так хватит! Ноябрь и весь декабрь пользовались, нужно будет остаток января, февраль да март сильно топить, а там до благословенного лета всего ничего останется, апрель, да еще пол-мая только.

Жили сватьи дружно, ходили друг к другу чуть ли не каждый день. Климова мать молочка надоит и к чаю принесет. Ольгина на соседской кухне своим «Беломором» привычно надымит. Нормально. Хотели было привычно почаевничать, да рассудительная Евдокия благоразумно предложила сперва посмотреть телеграмму. Принесли очки, пересчитали Москву на местное время и увидели, что до переговоров осталось всего полчаса. Привычные к неспешной жизни, обе отложили чаепитие на потом. Погрелись и отправились на почту.

Ждать пришлось долго, они даже подходили к окошку, деликатно напоминали, что сидят, никуда не ушли. А с другого конца беспокоилась Ольга, пока, наконец, не установилась связь: местная почта — район — Якутск — Хабаровск — район — гарнизонный телеграф. Слышимость была плохая, но обе стороны к этому привыкли, славно покричали в трубки, выяснили все вопросы и старушки, довольные, молча пошли домой. Молча потому, что на морозе не поговоришь, горло застудить можно.

Смахнули на крылечке специально приготовленным веничком снег с валенок. Человек обстоятельный, соседка переобулась в принесенные ею еще осенью тапки. Тут же появилась пачка «Беломора». Евдокия курила без всяких разрешений-извинений и не в поддувало или приоткрытую печную дверку да разные там форточки пускала дым, он стелился слоями прямо по кухне. Никогда не отказывалась от своих привычек, у знакомых чувствовала себя как дома. Гавриловна протянула пепельницу, привычно бросила: «Ничего, я привыкла, кури себе». Включила чайник, достала сахарницу, чайные чашки, блюдечки к ним, наполнила мятными пряниками плетеную хлебницу.

Как и большинство коренных жителей, обе пренебрежительно отзывались о вкусовых качествах вошедших в обиход пакетиков, покупали чаи индийский, или цейлонский, обязательно крупнолистовой, он хорошо настаивался. Все знакомые особенно ценили прекрасный этот напиток из заварника Борисовых, еще царских времен, перешедший Гавриловне в наследство по женской линии. Как передавалось поколениями бабушек, его изготовил китайский мастер из особой глины, набирающей и со временем усиливающей вкус продукции лучших чайных плантаций мира. Уникальную эту вещь доставали в особых случаях, когда было необходимо обстоятельно переговорить, уточнить важные вопросы, или, как сегодня, заново пережить приятное событие.

— Давай, Дуся, к столу, немножко надо нутро греть.

Ароматный чаек пили с блюдечек, по старинке вприкуску, с кирпичиками прессованного рафинада. Не обходили вниманием на редкость свежие пряники. Блаженствовали. После первых глотков продолжили важнейшую занимавшую их тему, благополучное устройство Ольги на работу. Давний и, как обеим казалось, нескончаемый этот разговор, наконец-то получил приятное завершение.

— Вот видишь, девка, — первой нарушила тишину Евдокия. — Оказывается, какие там, в военном городке хорошие люди живут. Я так и сказала доче, передай, говорю, от меня большой им привет и спасибо.

— Да, да. Правду говоришь.

Она очень переживала с того самого времени, когда стало известно, что молодые сняли комнату, что с трудоустройством еще тяжелее. Это как же повезло детям, встретилась сердобольная хозяйка и жена командира оказалась чуткой. Вообще, судя по письмам о проводах Клима в море и отношениях военных можно твердо сказать, что на флоте служат люди очень душевные. Одно слово, морские люди, правильные.

Пришли к такому выводу и поставили на плиту второй чайник.

— А ты, дорогая, помнишь, как за своего Клима переживала, когда он служить остался? Вспомни. Приходила ко мне, плакала.

— Не знала раньше. Я что, теперь не рада? Грех тебе. Довольная, еще как! Можно жить на одну зарплату, вторую откладывать. Когда дети пойдут, им квартиру дадут обязательно. Денежки понадобятся на ремонт, обстановку. Мой Клим бережливый, он согласится со мной. А Ольга так и сказала, согласная, говорит.

— Хороший у тебя парень! Доча тоже молодец.

Помолчала, еще раз переосмысливая сделанное незнакомыми для ее Ольги. И заключила, глубоко уверенная в правильности своего решения:

— Для ее хозяйки и той женщины я попрошу Степана поймать лис. Капканы сама пойду куплю, а он для такого дела найдет лисиц.