Annotation
О людях, служивших на военно-морском флоте. О людях, для которых понятия мужской дружбы, флотского братства, чести и любви к Родине — не пустой звук, вне зависимости от национальной принадлежности.
Юрий Гаврилович Григорьев
Акустики
Боцманские хлопоты
В отпуске
Шпана
Неприятность
Боцманы и акустики
На сход
Стычка
Часть вторая Син тяо, Вьетнам!
Испытание
Сюрприз, еще сюрприз
Подготовка
В пути
Цусима
Здравствуй, вьетнам
Дела международного значения
Гости бывают разные
Корреспондент и «Обь»
Подмосковные вечера в Камрани
Море начинается с берега
Юрий Гаврилович Григорьев
Морские люди
Часть первая Жизнь корабельная
Акустики
— Ваш ход, маэстро! Делайте вашу игру, увеличивайте ставки!
Мичман Клим Борисов метнул. Неудачно. На два кубика выпало всего три очка.
— А ну, я… Р-раз! — Брошенные рукой Петра Ивановича плексигласовые кубики покатились, две головы, русая и черная жадно склонились над столиком.
— Шесть кош.
— Уй-й…
Очень редко удается метнуть кубики так, чтобы каждый принес по шесть очков. Низкорослый, толстенький, коротко остриженный и оттого похожий на колобка Клим подпрыгнул, скосил узкие свои глаза на напарника:
— Однако, везет тебе, а?
— Ти-ха! Что есть Клим Борисов против старшего мичмана Петрусенко?
Петр Иванович аккуратно переставил на самодельной игральной доске четыре фишки и торжественно, напирая на «о», изрек:
— Есть хороший, отменный игрок морской человек Петрусенко. Есть похуже. А есть просто Борисовы, Клименты Ивановичи.
Потное лицо его лоснилось, усы торчали вразлет, громадные красные кулаки взлетали в такт словам. Нет, он не жульничал. Ему буквально дьявольски фартило. Вот бывает так, как начнет человеку счастливиться, быть ему любовно обласканным фортуной и такого может ожидать долгое, приятное везение.
Климу оставалось только вздыхать.
Оба сидели взопревшие. В каюте было жарко. Летнее солнце накалило стальные борта и палубу так, что впору включать кондиционер или хотя бы снять кители. Вентилятор был в ремонте, впрочем, его давно уже следовало забрать.
Ни Петр Иванович, ни Клим об этом не думали. Старший мичман Петрусенко хохотал и чувствовал себя превосходно. Борисов то и дело собирался расстегнуть пуговицы, но рука каждый раз замирала на полпути. Он откровенно завидовал напарнику. К этому вполне объяснимому чувству прибавлялась боязнь упустить момент везения. По соображению молодого мичмана, удача могла в любое время отвернуться от Петра Ивановича и тогда…
Сражались азартно. Счет рос в пользу как бы там ни было, все же более опытного Петрусенко.
Бой шел в широко известные в южных республиках страны и невесть с каких пор появившиеся на флоте нарды. Впрочем, на кораблях они носят название «шеш-беш». Что это означает в переводе на обычный язык, точно не знал ни один, ни другой, их увлекала игра, сам процесс, помогавший скоротать морской досуг.
Петр Иванович выиграл бы и эту партию, но Клима спасла прерывистая трель колоколов громкого боя. Два коротких, три длинных звонка: «Корабль к бою и походу приготовить!»
Главный боцман одним махом сгреб фишки, высыпал их в коробку и заорал:
— О! В море идем, Климушка!
— Ты чего, откуда взял? Какое море, играть надо.
— Верно говорю, не зря утром старпом давил на мозоль. А ну, держи броняшку, задраивайся, живо!
Мичман Борисов откинул на креплении иллюминатора три барашка, поднял тяжелое, закованное в бронзу стекло, вставил глухо звякнувшую металлическую тарелку, прочно затянул крепление. Петрусенко тем временем проверил краны, залил окурки, ловко поймал брошенный товарищем спасательный жилет и первым выскользнул из каюты. Вскоре к топоту множества матросских каблуков присоединился его зычный голос: «Живей на проходе…»
Народ воспринял ценное распоряжение главного боцмана очень даже с большим подъемом.
Интуиция не подвела Петра Ивановича. На утреннем большом сборе старший помощник командира корабля капитан-лейтенант Черкашин читал свои нравоучения дольше обычного, а это признак для человека, прослужившего с Виктором Степановичем не один год, самый верный. Ну, да в море лучше, чем киснуть у пирса. Значит, не задерживай братва, вали по боевым постам, да чтобы мухой, мухой над палубой.
Крепко сложенный, отменного роста, Петр Иванович имел потрясающую способность внушать луженой своей глоткой любому человеку непоколебимую уверенность в его правоте и прекрасно знал об этом.
Клим немного припозднился. Старшине команды гидроакустиков спасательный жилет при съемке корабля с якоря не нужен, это уже потом, когда летел он по коридору, вдруг вспомнил — ошвартованы лагом, бортом к соседу. В таких случаях гидроакустики выставляют кранцы вдоль шкафута. Жилет необходим. Пришлось возвращаться.
Он сгреб жилет и снова полез в трюма, в недра, где располагался боевой пост акустиков.
Каюта, как и положено, осталась с задраенным иллюминатором, обесточенной, с перекрытой водой. Об этом свидетельствовала специальная табличка, вывешенная на внешнюю ручку двери.
В посту мичмана Борисова ждали. Командир отделения старшина второй статьи Иван Карнаухов доложил, что по сигналу тревоги прибыли все, кроме матроса Шухрата Уразниязова.
— В кубрике Уразниязов был? Кто в последний раз видел Уразниязова?
— Товарищ мичман, он, наверное, у земляка своего в службе снабжения сидит. Я матроса Милованова отправил, проверит.
— Карнаухов, ты командир, а не мокрая курица. Почему не знаешь точно, где находится твой подчиненный?
Старшина промолчал. А что скажешь, это же Шухрат, с ним вечно какие-то приключения случаются. Помявшись, Карнаухов решил перевести разговор в другое, менее опасное для себя русло:
— Разрешите включить боевое освещение?
— Давно пора. Ну, если матрос не найдется, будет вам на орехи, помощничек.
Это был уже не тот Клим, несколько минут назад дурачившийся в каюте. Момент веселья имел место, но он миновал.
Мичман нервно взглянул на часы. Нужно докладывать о готовности поста, а расчет не в полном составе. Это могло вызвать недовольство у командира дивизиона.
— Лейтенант Коломийцев в курсе?
— Нет.
— Командир боевой части?
Карнаухов отрицательно покачал головой, щелкнул выключателем.
Синие лампы боевого освещения сгустили воздух, настоянный на запахах нитрокраски, перегретой резины, железа. Клим огляделся. В кресле оператора понуро сидел старшина второй статьи Карнаухов. Рядом с ним пристроился небольшого ростика паренек, очень похожий на петушка осенней поры матрос Иванов. У него даже имя было подстать — Петя. Над индикатором висел на толстом витом шнуре микрофон внутренней переговорной системы «Каштан». В любой момент он мог взорваться гневной тирадой командования. В таком случае более чем щедро на орехи достанется мичману, как старшине команды.
Клим отошел к двери, прислушался, не загремит ли трап.
Тишину нарушало лишь непрерывное бурчание Иванова:
— Будь моя воля, выгнал бы я этого Шухрата к чертям собачьим. Ну, какой из него акустик. Шумовую дорожку от помех не отличает. Правду говорил мичман Песков, позориться только с таким… А нарушать первый, хлебом не корми.
Старшина не ответил. Карнаухов вообще был парень молчаливый, но Борисов чувствовал, что Иван поддерживает мнение матроса.
Акустическую вахту Уразниязов действительно не мог нести. Через двадцать минут поиска он начинал клевать носом или городил такую околесицу вместо доклада, что хотелось топать ногами и во весь голос крыть матом.
