А вообще этот тип смахивает на героя классической оперетты в исполнении обаятельного актера. Есть такие мужчины, которые затевают любовную игру, увлекаются ею не на шутку, но не забывают ни на секунду о том, что это всего лишь игра.
Да, Войтецкий всего лишь играет со мной. Я поняла: во что бы то ни стало мне нужно делать от него ноги. И лучше сейчас, пока я еще худо-бедно на них стою.
Начался дождь, и я побрела куда-то, чувствуя себя в лесу, как в большом вольере. Минут через пятнадцать набрела на высокую проволочную ограду, за которой оказались шикарные постройки в стиле просперити а-ля «новый русский». Я шла вдоль ограды, пока не увидела лазейку. Не знаю, что мне вдруг взбрело в голову ею воспользоваться, — обычно я уважаю право людей на частную собственность.
Вокруг не было ни души. Лес сменился цветником, окружавшем ухоженную лужайку. На нее выходили окна веранды большого дома из алого кирпича с красной крошкой. В качалке возле стола кто-то сидел, и я стала подниматься к дому по еще не достроенной лестнице.
— Прошу прощения, но я заблудилась. Вы не могли бы показать мне…
Сперва у меня отвисла челюсть, потом потемнело в глазах.
Передо мной была Вика! Это было очевидно. Как и то, что мы обе к этой очевидности не были готовы.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она и прижала к груди руки, словно хотела закрыться от меня.
— Сама не знаю. Ты… Господи, я только вчера была на твоей могиле!
— Черт бы побрал весь этот маскарад! Не представляешь, как это оказалось хлопотно! Да и накладно.
Я села в кресло, хоть она и не предлагала мне сесть, — мои ноги превратились в мягкий воск.
— Представляю. Это была идея Войтецкого?
— Послушай, я ни перед кем не обязана отчитываться. Я и так всю жизнь делала то, что заставляли меня делать другие. Надоело. До чертиков.
— А я почти влюбилась в Войтецкого. В его красивую немного старомодную скорбь. Последнее время у меня такая ностальгия по всему…
— Ты с ним много общалась?
— Разумеется. Думаю, так полагалось по разработанному вами обоюдно сценарию.
— Не знаю ни о каком сценарии — мне просто осточертела моя прежняя жизнь, вот и все.
Вика передернула плечами. Она явно нервничала.
— Восхищена. Развод, дележ имущества… Унизительно, хлопотно, стоит больших нервов. К тому же много нулей с трудом делятся на две части…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что я в восторге. Думаю, это роковая ошибка, что я пишу книги, а не ты. Да что я — Дюма-отец в сравнении с тобой наивный враль. А Вадька твой просто лопух. Мне ничуть не жаль, если его пристрелят в собственном подъезде как мошенника.
— Прекрати. Я столько натерпелась за свою семейную жизнь. Ты представить себе не можешь, как он издевался надо мной. Мотался со своими шлюхами по заграницам, пил, гулял, а я сидела в четырех стенах и блюла себя, как настоящая монашка.
— Думаю, игра стоила свеч. — Я обвела глазами веранду. — То есть я хочу сказать, в твоем новом монастыре куда более гуманные порядки и его настоятель строго соблюдает посты. Поздравляю, милая кузина.
Она скривила губы, словно ей в рот попало что-то кислое.
— Войтецкий хотел тебя охмурить? — вдруг спросила она и внимательно посмотрела на меня.
— Да. И ему это, можно сказать, удалось.
— Так я и думала. Он разыгрывал из себя Тристана, пока я была я. Теперь же меня попросту нет.
— Но с какой целью Войтецкий тратил время на меня? Или ты наплела ему, будто я знаю, где хранятся сокровища царя Соломона?
Вика смотрела на меня, как бы оценивая, насколько мне можно доверять.
— Понимаешь, Лорик, ты самая близкая мне душа. Так уж повелось с пеленок. Тебе единственной я сообщила о том, что влюбилась в Станислава.
— Спасибо за честь.
— Не надо над этим смеяться. — Вика наморщила свой гладкий белый лоб. Судя по всему, разговор этот давался ей нелегко. — Мне больше не на кого рассчитывать в этом мире.
— А как же Войтецкий? — не удержалась я.
Она нахмурилась еще больше.
— Ни один мужчина не в состоянии понять до конца женщину. Даже если он ее очень любит. Ты сама говорила мне об этом.
— Я и не собираюсь отказываться от своих слов. Просто моя религия способна принести облегчение далеко не каждому.
— Но у меня не было другого выбора. Да, я любила Вадьку, но он вел себя как последний хамлюга и ублюдок. Я долго делала вид, что у меня все в порядке. Поверь, это мне стоило больших нервов. А потому я имею право на половину всего имущества. Чужого мне не надо, но половина квартиры и всего остального принадлежит мне.
— А Светка? Кто позаботится о ней?
— Об этом я тоже подумала. Вадька недолго будет вдовствовать, попомни мои слова. Мачеха оберет Светку до нитки. Я положу на ее счет кругленькую сумму. Она получит денежки к своему совершеннолетию. Но для этого я должна получить долю имущества. Лорик, ты обязана помочь мне.
— Каким образом? Ведь де-юре тебя больше нет.
— Но есть мое завещание. Оно хранится в надежных руках.
— Завещание? И кому, позволь спросить, ты все завещала?
— Тебе. Кому же еще? Только ты способна понять меня. Представляешь, какой вой подняла бы моя матушка, узнай она о Войтецком. Ты же знаешь, какая она подозрительная. Она бы наверняка сказала, что Станислав аферист и мошенник.
— Может, так оно и есть? — вырвалось у меня.
— Лорик, мне известны его слабости лучше, чем тебе, — ведь мы знакомы больше двух лет. Да, он гуляка, но ведь он замечательный мужчина, согласись. Особенно на фоне всех этих алкашей и педиков, которые нас окружают.
— Представляю, как я звоню Вадьке и говорю: завтра переселяюсь на твою жилплощадь. Баксы делим на две части. Послушай, но каким образом можно разделить будущий урожай, если ты обнесла забором ваш совместный сад еще до того, как поспели яблоки?
— Пускай он это докажет. Ничего не ведаю, ничего не знаю. К тому же меня больше нет в живых. А ты никому ничего не говори, и, уж конечно, Вадьке. За тебя все скажет нотариус. Тем более что Илья Петрович большой виртуоз по части ведения дел о наследстве. — Я резко обернулась и увидела Войтецкого. Он улыбался мне так, словно мы были самыми близкими друзьями. — Он позвонит тебе сегодня вечером. Если возникнут осложнения, дело будет передано в суд. На твоей стороне закон.
— Но я больше всего на свете ненавижу сутяжничество. А уж тем более с родственниками. Неужели вы не можете обойтись собственными силами?
— Мы тебе заплатим, — вмешалась Вика. — Скажи, сколько ты хочешь?
— А сколько может стоить удар ножом в спину ничего не подозревающему ближнему? — начала заводиться я. — Вадька звонит мне каждый день, и я пытаюсь утешить его всеми известными мне способами.
— Интересно, кто тебе доводится родственником: Вадька или я? — обиженным тоном спросила Вика.
— Погоди, Витуся. — Войтецкий больше не улыбался. Он вдруг сбросил с себя маску. Под ней оказалась совершенно незнакомая мне физиономия с хищным оскалом. — А тебе не кажется, что альтернативы у тебя не существует? Объясняю современным языком: делай, гнида, так, как тебе говорят, иначе залью керосином твой вшивый домик.
— Не понимаю по-польски. ПрОшу, пане, перевести.
Он ударил меня наотмашь. На блузку закапала кровь. Странно, но боли я не ощутила.
— Стасик, прекрати! Она сыграет по нашим нотам. Покочевряжится немножко и сыграет. Ее дражайшая бабушка лежит в Склифе с переломом. Не думаю, что возле ее палаты дежурит ОМОН.
— Возле тебя он тоже не дежурит. Тем более что на этот раз даже белые тапочки покупать не придется, — парировала я.
— Сучка! Шлюха! — Это были самые нежные слова из тех, которые бросал в мою сторону Войтецкий. По выражению лица Вики я видела, что и ее они напугали.
Я смотрела на пятна крови на моей новой шелковой блузке и думала о том, что выкинула восемьдесят пять баксов коту под хвост. Вернее, Войтецкому. Ведь это для него я вырядилась в свой самый лучший наряд. Мне хотелось плакать. Оттого, что отныне я уже никогда не смогу поверить в любовь мужчины.
