- Еще немного и ляжем все, - закричал бьющийся рядом с Ингваром Мал, - надо их отбросить и прорваться к лесу.
- Построй клин, - приказал Ингвар, - я пойду на его острие.
Мал бросился исполнять приказание. Ингвар обнажил второй меч. Последним ударом топора ему разбили щит, и теперь у него освободилась вторая рука. Рядом рухнул ратник. Удар большого топора разрубил шлем и раскроил ему голову до нижней челюсти. Ингвар вращал перед собой мечами с такой скоростью, что к нему боялись подступиться. Воспользовавшись этим, он бросил косой взгляд на поле. Ратники бились не жалея себя, вот один прыгает с мечем в накатившуюся кучу белоозерцев. Его оружие взлетает и падает - трое из его противников мертвы, остальные ранены. Он начинает отступать обратно к строю, но спотыкается о распростертое тело. Нелепо взмахнув руками, он падает на спину. Тут же над ним вырастает воин с высоко поднятым топором - топор опускается на грудь упавшего. Строй качнулся вперед, но не успел спасти товарища. Ратники успели лишь покарать замешкавшегося убийцу. Справа положение просто удручало. Белоозерцам удалось разорвать строй новгородцев. Человек десять было оттерто в сторону и окружено. Сначала им удавалось отбиваться спина к спине, но вот пропал из виду один шлем, затем еще один, потом сразу два... Стена, выстроенная в клин, немного нажала и копьями пробила дорогу к окруженным. Ингвар видел, как оттуда выводят трех раненых и двух полностью здоровых. Остальные пятеро были либо мертвы, либо тяжелоранены. За спиной князя Мал наконец-то выстроил ратников в клин. Этот строй Ингвар взял у тевтонских рыцарей и немного его усовершенствовал. По краям клина шли воины с большими пехотными щитами, каждый второй держал длинное копье, каждый первый бился мечем, рубя тех, кто сумел отклонить копье товарища. В середине строя шли лучники, которые тащили убитых и раненых, и, если была возможность, стреляли из луков по противнику в упор. Наконец клин был построен, как доложил стоящий рядом с Ингваром Вадим.
- В строю около ста пехотинцев и такое же количество лучников. Многие из раненых не могут сражаться, но могут идти сами, убитых, на удивление, немного. Чуть больше сотни, тяжелораненых примерно около восьмидесяти. Все лучники заняты нашей скорбной ношей. Так что поддержки стрелков нам не дождаться.
- Ладно, - сказал Ингвар, - нам бы только до леса дойти, а там воевода подойдет. А ну навались!
И строй новгородцев качнулся вперед, да так, что сразу отбросил от себя противника и сам пошел в атаку. Ингвар крутил два меча с максимальной скоростью, на которую был способен. Вадим, который прикрывал его копьем справа, не успевал наносить удары. Слева от него шел Ерема. Его копье тоже кололо с поразительной для этого неповоротливого вида оружия быстротой. Белоозерцы их приметили и стали выдвигать на центр их атаки больше народу. С боков натиск ослаб, зато по центру клин увяз. До леса оставалось полсотни метров, но масса народу, которая билась против Ингвара, не давала преодолеть оставшееся расстояние. Ингвар остановился. Усталость начинала брать свое. Мечи поднимались все тяжелее, руки постепенно наливались свинцом. Вот под его мечем валится огромный мужик с пробитой грудью и с перерубленной рогатиной. На его место встают двое новых. Одного протыкает копье Вадима, другого надвое разрубает меч князя. А перед Ингваром еще трое. Тот, что посередине, просто огромен. Его спутников достают длинные копья новгородцев, но оставшийся здоровяк своим огромным топором с легкостью нарушает смертоносную паутину, что плетут вокруг своего хозяина мечи Ингвара. Чудовищный удар в грудь опрокинул князя, лежа на земле, он смотрел, как из-под разрубленной на груди брони толчками вырывается бордовая кровь. Вдалеке раздался звук рога. Вадим и Ерема отбросили копья и взялись за мечи. Здоровяк, который сразил Ингвара, прыгнул вперед с занесенным топором. Наверно, у него была только одна мысль: добить поверженного князя. Огромное лезвие опускается прямо на голову. Ингвар это видит, но нечего не может с этим поделать. На пути воина вырастает Ерема. На его лице застыла улыбка, он даже не пытается отразить удар. Просто, выставив вперед лезвие меча, стоит и ждет. Огромный топор врезается в грудь, его меч насквозь протыкает тело врага. Он падает прямо рядом с Ингваром, их глаза на секунду встречаются, а губы Еремы тихо шепчут: "Я всегда мечтал спасти жизнь князю. Мне удалось". Изо рта вырывается фонтан крови, и молодой сотник без звука умирает. На его застывшем лице до сих пор счастливая улыбка. Ингвара подхватили и утащили в середину строя. Над рядами воинов пронесся крик: "Князь ранен", и новгородские ратники бросились на врага с таким ожесточением, что опрокинули и рассеяли его первый строй. Ингвара несли в середине группы воинов, но он успел увидеть, как в гущу битвы спешат новгородские сотни, а впереди всех на вороном коне летит Ратибор. Дальше началась кровавая резня. Еще одна деталь того боя навсегда врезалась ему в память: рядом с ним несли его стяг - на голубом фоне летящий сокол, - но брошенный топор раскалывает надвое череп знаменосца. Штандарт выпадает из мертвых рук, но рядом бежит воин, с отсеченной по локоть рукой, он бросает свой щит, которым прикрывался, и подхватывает почти упавшее знамя. Это последнее, что увидел Ингвар. Сознание затуманилось и померкло. Очнулся он, лежа на чем-то мягком, вокруг все плавно покачивалось. Где-то совсем рядом заржала лошадь. "Я в санях", - мелькнуло в голове. И сознание снова ушло.
Жуткая боль. Ингвар сквозь муть, стоявшую в глазах, узнал лицо походного лекаря, который менял ему повязку на груди. Увидев, что князь пришел в себя, он выкрикнул имя Ратибора. Рядом с санями тут же появился воевода, как будто ждал этого крика.
- Как ты, княже, - спросил он.
Ингвар попытался хоть что-то увидеть, но кровавая пелена на глазах не давала этого сделать. Он хотел сказать воеводе, что все нормально, но из разрубленной груди раздался только свист.
- Ладно, отдыхай, - тихо произнес Ратибор, - лекарь сказал, что заживет как на волке.
Сознание Ингвара снова померкло. Ему снился сон: круг камней, где ведогон выжег ему символ рода - летящего сокола. Ингвар лежит на алтаре в центре этого круга, над ним склонилась призрачная фигура.
- Ведогон, - узнал Ингвар.
- Молчи, - произнес тот, - ты на грани жизни и смерти. Я тебя немного подлечил, но сейчас сюда придет Морена - смерть, и я буду с ней биться за тебя. Если победит она - ты умрешь, если я - будешь жить.
В круг вошла костлявая призрачная тень. Она вытянула руку в сторону Ингвара, из ее беззубого рта раздалось шипение:
- Ты мой.
Но вдруг на ее пути встала призрачная тень ведогона.
- Нет, еще не твой, - произнес он. - Только после меня.
- Ты и так мертв, - прошипела старуха, уйди с дороги.
И вдруг что-то изменилось. Статуя Перуна за спиной старухи начала оживать, она превратилась в огромного богатыря. Сойдя с места, тот зашел к старухе за спину и схватил огромной ладонью ее тонкую шею.
- Ты не права, костлявая. Он мой и я не отпускаю его.
- Уйди, громовержец, - взвыла Морена, - он принадлежит мне.
- Нет, - ответил Перун, - ты не возьмешь его. Во всяком случае, пока я не позволю. А сейчас уходи. - Бог воинов отпустил ее шею, и старуха, отпрянув за границы круга камней, медленно начала растворяться.
- А тебе, - богатырь повернулся к Ингвару, - пора назад. Ты и так слишком долго задержался на кромке. Еще немного и ты останешься здесь навсегда. Иди. Раны твои быстро заживут. - И богатырь, в образе которого предстал Перун, стал обращаться в камень.
Рядом с Ингваром возникла призрачная фигура ведогона.
- Спасибо, - произнес Ингвар.
И фигура растаяла вместе с кругом камней.
Когда князь открыл глаза, было светло. Он лежал в чистой и уютной горнице, грудь болела, но не сильно. В дверь заглянуло любопытное женское личико, увидев, что он открыл глаза, оно мгновенно скрылось. Через несколько минут по коридору раздались легкие шаги, вслед за ними тяжелая поступь. Дверь распахнулась: в комнату вбежала Ярослава, за ней, не спеша, вошел Ратибор. Левый глаз воеводы был закрыт черной повязкой. На правой руке не хватало мизинца. Ярослава бросилась к мужу, села рядом и зарыдала. Воевода тактично отошел к окну. Ингвар хотел погладить ее по голове, но руки не слушались. Потом вдруг ее слезы мгновенно просохли, глаза стали серьезными, взяв его руку, она тихо сказала:
