Обратный путь занимает куда меньше времени – сейчас не приходится отвлекаться на постоянные стычки с гномами и на то, чтобы залатать себя после них, а потому всего через день мы уже стоим на знакомой Арене.

— Ты… уверен, что это хорошая идея? — в голосе Фенриса мелькают нотки узнавания. Да, несомненно, он не мог не видеть Купели. Пусть эта выглядит немного не так, как должна бы — но ведь и посвящена она не одному из Двенадцати, а только Тени. Пусть сильному, невообразимо-одаренному, предельно-близкому к Архонту Ио… но рабу.

Сфера в пальцах сжимается в крохотную искру, ныряя в самое сердце плетения, что связывает Купель с Завесой — и словно лучший клинок из андерфелсской стали распарывает нити заклинания, что рассыпаются брызгами крови — душно-черной, до последней частички пропитанной отравленной магией… и Скверной. Той, самой первой Скверной, что принесли с собой из Черного города Проклятые.

Разрыв Завесы, что пропускает скованную сущность, бьет по чувствам и связанной щитами магии как вымоченный в желчи бронто кнут. Темная фигура на той стороне площади вырастает прямо из-под земли — и мгновенно, как в саван, укутывается в непередаваемую мощь.

Столь знакомо. Столь желанно — я уже успел позабыть, как сладко-горьким разливом скользит по губам этот поток магии самих Семи. Столь отвратительно-ненавистно.

Несколько мгновений — и едва уловимы кивок с его стороны, адресованный мне. Ощутил. Понял. Знает, что мы пришли за его жизнью… или не-смертью, что, вероятно, точнее.

А можно ли и мою жизнь назвать не-смертью?

Да, пожалуй.

Вскинуть клинки, скрещивая их перед грудью и коротко кланяясь — и получить ответный поклон со щитом на отлете и прижатым к искореженному магией нагруднику мечом. Церемониал Теней никто не отменял, а оскорблять столь сильного противника не входит в мои планы. И плевать уже на то, что могут обо мне подумать. Возвратное движение лезвий — и едва уловимые порезы на предплечьях, чуть выше края наручей — так же как и он незаметно чиркает по левой руке острием меча. Первая кровь пролита по собственной воле… и во славу Семи.

И снова этот взгляд Белль. В иной ситуации я бы избавился от столь внимательной личности… но за прошедшие годы она стала для меня больше чем спутницей — боевой подругой, которая всегда прикроет спину, поддержит, без вопросов и сомнений подставит плечо, молча нальет кружку, когда не вовремя одолеет непрошеная волна воспоминаний.

Все они слишком глубоко вросли в меня… как каменные обломки в плоть Намверлиса. И защита — и обуза.

Мы начинаем первое движение нашего танца одновременно. Такие разные. До ужаса похожие. Воплощенный кошмар, сильнейшие Джар-Греды Империума, сошедшиеся в смертельном поединке. Прошлое… и прошлое. Иное — но прошлое.

Сталь поет, рассекая воздух — и со звоном встречается с такой же сталью. Ни капли магии — лишь чистые умения. Пока. Нас — четверо, а это уже несправедливо. Несправедливо, да… Ты уже плетешь ледяную бурю — и Намверлис, усмехаясь безгубым ртом, обнажающим оскал почерневших зубов, вскидывает руки.

И серебряные провалы глаз затекают кипучей чернотой Некромагии.

Его Зов – простой и понятный, отработанный веками службы. Знакомый мне до последней капли вложенной силы. Четыре скелета-лучника — как уравнение сил. Не более, но и не менее. Мы двое — и по четыре спутника-защитника за нашими спинами.

Хриплый вскрик – и новая череда ударов. Атаки становятся все грубее и жестче — и мелодичный звон танцующей стали сменяется грозным набатом стонущего от вложенной в каждый выпад силы металла. Перекат, выпад, отвести меч плоскостью лезвия, беззвучно охнув от усилия, понадобившегося, чтобы удержать вес удара. Отнюдь не человеческого усилия — едва ли не на грани моих способностей. Утешает лишь то, что и он сражается во всю доступную мощь.

Ни единой посторонней мысли — лишь упоение схваткой. И даже слепящее солнце нам не помеха… стой, куда?! Исчезает, растворяясь в мареве Тени, чтобы спустя миг возникнуть в стороне. Ну нет, это слишком грубая игра. Следовать за тобой в азарте боя я не буду — и тем паче, не прибегну к магии.

За моей спиной раздается жалобный стон — мучительно-знакомый. Болезненно бьющий по сознанию. Ты оседаешь на землю, обеими руками вцепившись в пробившую грудь стрелу — и гудение пламени в дальнем краю Арены стихает, словно обрезанное ножом.

— Нет!

Рык рвется с губ неосознанно — звериный, дикий, и магия выходит из-под контроля, всплескиваясь волной. Хранитель ложится на безвольное тело быстрее вдоха — на инстинктах, и только после этого удается обуздать беснующуюся силу. А где-то в самой глубине сознания звенит пронзительно — без Целителя мы продержимся недолго. Потому что Намверлис уже отбросил сковывающие его воспоминания о чести — и дерется как загнанное животное, не гнушаясь выплетать все, на что способен — а потому нас окружает почти десяток Восставших, помахивая отточенными клинками. Варрик, ругаясь на родном наречии, вертится, словно юла, то посылая почти в упор болты, то отбиваясь сильверитовым клинком Бьянки от слишком близко подбирающихся к нему скелетов, Изабелла прикрывает его со спины, но судя по поалевшей тунике она уже ранена, и не сказать, чтобы легко — движения ее в разы медленнее, чем обычно.

Я слишком увлекся — и упустил момент, когда ситуация переломилась не в нашу пользу.

Краем глаза замечаю стремительное движение Фенриса — яркая искра лазури движется почти неразличимо для зрения, смазываясь в сияющую линию, словно комета, и старательно обработанный лириумом руками Сендала — и моими собственными — Летендралис поет свою песню Смерти, упокаивая призванных одного за другим — и все равно это происходит слишком медленно. Всей своей освобожденной из оков воли магией я ощущаю его раны… длинную резаную на спине и глубокую колотую — от стрелы — в правом боку. Пока он упивается битвой — он не ощущает их, но стоит хоть на миг сбиться с ритма стального танца…

Мои клинки, не переставая, наносят и отражают удары — но ни у кого из вас нет возможности вмешаться в мой бой с Тенью, чтобы поддержать меня, вы скованы по рукам и ногам своими собственными схватками. Пот струится по вискам и лбу, заставляя прилипать к ним растрепанные короткие пряди, и волосы лезут в глаза, мешая и отвлекая. В который уже раз жалею, что не откромсал их сегодня утром, когда мелькнула такая мысль.

Свист-свист-свист-удар-р-р, поймать меч на скрещенные кинжалы, чья сталь подозрительно хрупает вместо мелодичного звона. Только бы не сломались! Отбросить оружие подальше… и кубарем покатиться по бурой земле, задохнувшись от боли и набившейся в рот пыли — удар щита пришелся аккурат на многострадальное пятое ребро, еще не до конца сросшееся после последней стычки с Хартией. Отрешиться от режущей боли… сплюнуть кровь — ребро, видимо, все же сломалось окончательно, и осколок зацепил легкое.

Крик Волчонка — низкий и сорванный. И его рана — моя рана. Скелет выдергивает свой заржавленный меч из его живота… и снова магия полыхает без моей прямой воли — на голом инстинкте, защищая Нить от разрыва, удерживая искру жизни в искалеченной плоти.

Изабелла бросается вперед, стараясь отбросить слишком близко подошедших к ней Призванных — глупо, но смело. И, конечно же, обречено на провал — не с ее ранами. Двоих она успевает выбить, но на их место поднимаются новые… и она падает, поймав сразу две стрелы в правый бок, отчего на тунике проступают новые алые пятна — прямо поверх уже подсохших и побуревших. Еще один Хранитель вспыхивает видимым лишь мне зеленоватым сиянием — и я ощущаю, что резервы почти исчерпаны. Варрик глухо матерится, отходя назад, стараясь занять позицию подальше от наступающих врагов…

Хохот Намверлиса режет уши — и в сознании взрывается насмешливое:

«Сдаешься, ТоттФайарта-Шаххан?» — наречие старое, но сложно не понять смысла, даже если толком не знаешь его.

«Я бился с тобой не как Воплощающий, ДуматСафийя-Праэма! Но теперь — буду»

Мой Зов к Пламенеющему тонет в его яростном реве — и передо мной во всем своем великолепии раскидывает крылья огромный призрачный Дракон с серебряной чешуей. Он прекрасен — первая мысль, выныривающая из гулкой пустоты, образовавшейся в сознании. Я и не знал, что Воплощение может быть… таким.