- Пить будешь?
Я не ослышался? Нет, определенно, мне никогда не понять этого эльфа. Только что он был готов меня растерзать - и вот уже протягивает бутылку Агреджио, утирая тыльной стороной перчатки губы.
- И за что ты пьешь? – успеваю стиснуть зубы, чтобы не договорить «на этот раз».
- Сегодня – годовщина моего побега. Astia vala femundis! Хочешь послушать историю?
С губ само срывается:
- Мне нравится слушать, как ты болтаешь…
Его смешок – с ноткой опьянения, но неожиданно добродушный. Он, кажется, и сам не понимает, как мучительно слышать в его фразах невольный флирт…
Мне плевать, что он несет – потом, если будет нужно, я вспомню все до малейшей паузы – но сейчас… сейчас я всего лишь позволяю сознанию наслаждаться. Еще несколько мгновений близости, не физической, но духовной. Опять ворованные – ведь он вновь пьян. Пусть – хотя бы так я ощущаю себя не совсем одиноким.
- Однажды раб – раб навсегда…
Я и сам не понимаю, о ком сейчас говорю…
Перечерченные лириумом губы кривятся в неловкой и неумелой улыбке, но гораздо важнее – выражение облегчения в его глазах – когда я соглашаюсь, что этот вечер – совсем неподходящий.
Одиночество вгрызается в тело ледяными клыками. Как все было просто…
- оОо –
Снова пьянка, снова Изабелла завела свою шарманку про козла и пожар… снова нет Андерса. Он почти никогда не приходит. Может, и к лучшему – мне хватает и безудержной тяги к мрачному подобию себя самого – сидит, дуется на плохие карты, теребит кружку с дерьмовым Корфовым виски.
Скоро вновь напьется до невменяемого состояния. Проверено. И мне в компании Варрика опять тащить его в Верхний город, выслушивая поток пьяного бреда – с каждым разом все более откровенного. С каждым разом все более жестокого. С ним хорошо молчать, но слушать его поистине непереносимо, потому что яд его откровений затекает в вены, медленно убивая душу.
Тяжело под понимающим взглядом обретенного кровного брата стискивать зубы, когда он бормочет о проклятых тевинтерцах, о магии, о рабстве и снова о тевинтерцах. Тяжело отводить глаза от искаженного яростью лица, когда он выплевывает ругательства на новоимперском, в которых поминает всех Богов и Равных, и при этом удерживаться от желания уронить на землю, поставить на колени, прижимая стопой к земле – за непокорность, за длинный язык, за неуважение и богохульство. Тяжело смотреть на белые линии на его коже – и давить, словно слепого щенка, желание припасть к ним губами и зубами, впиваясь-вгрызаясь в плоть. Тяжело удерживать в руках непослушное тело – и не желать содрать с него рукодельный доспех Мятежников с Сегерона, Воинов Тумана.
Тяжело, когда он неловко хватает за грудки и шипит прямо в лицо о своей ненависти ко мне – из-за того, что я похож на кого-то из его прошлого, чувствовать на губах его пропитанное спиртом дыхание – и не желать… не желать его.
И от этого я лишь острее ощущаю – мне нет места здесь. Среди тех, кто никогда не знал всей темноты и грязи рабства, не видел Алтарей и текущих с них ручьев крови, не думал даже, что это вообще возможно. Я – дитя другого мира. Мира по ТУ сторону от тенет Карманов и Безвременья.
Волчонок – тоже… но он сумел заставить себя вырваться оттуда.
А я – не смог.
Он строит для себя новый мир – вне власти Семи, вне покорности, вне подчинения, создает свою собственную веру, чтобы заполнить пустоту, что он сотворил сам – вырвав из сердца, души и тела Империум. Только вот вера его – стеклянная. Один удар реальности – и она рассыплется серебристо-лириумным песком. Смогу ли я увести его из-под этих ударов?
Сомневаюсь.
- оОо –
Песок на Рваном берегу отливает зеленью – слишком жарко, слишком душно. До лета остаются считанные дни – а у нас, как обычно, прибавляется работы. Мерриль что-то тихонько напевает себе под нос, но я ясно вижу – она волнуется, и Изабелла, отправившаяся с нами «просто так», держится поблизости от нее, готовая в любой момент помочь и поддержать, вытащить из накатившей волны мрачных мыслей. Варрик что-то вполголоса доказывает Фенрису – и Волчонок этим чем-то явно не доволен…
Воздух пахнет солью…
И кровью. А еще – знакомой до отвращения силой. Учуял бы раньше, если бы не щиты… и не то, что я непозволительно расслабился за годы вдали от… дома. Дома, да. Мое спасение и проклятие. Ненавижу.
Охотники – глупы. Это все, что я могу сказать. На профессионала Данариус расщедриться явно не захотел – а профессионалы в Империуме исключительно моей собственной выучки… эти же идут на Призрака как на простого шахтера – лишь с арканами и слабосильным мальчишкой-учеником, которому самая верная дорога на Алтарь – за непригодность.
Бой завершается быстро… но вот то, что я слышу мне совсем не нравится. Адрианна помнит меня – я даже не сомневаюсь в этом.
И снова всплывает вопрос – а только ли за Фенрисом пришла эта команда?
И вообще, а ожидалось ли, что они смогут привести его назад? Не думаю. Данариус никогда не был самоуверенным… тщеславным и амбициозным – да, но не самоуверенным. В Империи это – чревато. Потому что всегда найдется кто-то сильнее тебя. Даже если ты Архонт – ты должен помнить о своей уязвимости в садке с тилларийскими пираньми, имя которым – Магистры и Иерархи Империума. По совместному решению Мерриль и Белла поворачивают обратно в Киркволл, с негласным наказом – поднимать по тревоге Андерса, чтобы был готовым принять пациентов, если что, а в путь к загонам работорговцев к северу от города выдвигаются только трое.
========== Киркволл. Бритвы и огненный ветер ==========
Пальцы дрожат, на стекле чертят символы силы,
Смотрят в холодную тьму орёл и змея,
Острая боль, словно скальпелем, сердце вскрыла,
Демон свободы сумел спрятать там смерть огня -
Огня, что лишён покоя,
Огня, что с тобою спорит,
Но не может вывести на свет!
Безумье - твоё проклятье,
Спасенье твоё,
Над бездной в твоих объятьях
Вечность в испуге замрёт.
Сжимает пальцы, смотрит волком, готовый вбить кулак мне в лицо. Какой же он еще ребенок… Какой же он пугающе-светлый, при всей той темноте, в которую уже окунулся… Иной раз мне страшно касаться его – страшно запятнать кровавой грязью, что стала частью меня долгие годы назад.
Они так похожи… с каждым днем я все больше в этом убеждаюсь. С каждым днем все сильнее запутываюсь в эмоциях – жарких, чадных, душных. Запретных. Слишком у меня мало времени, чтобы позволять себе что-то большее, чем откровенный флирт на грани неприличия.
Он ненавидит меня – я знаю. Он не раз это говорил. Еще бы – с моей откровенной неприязнью ко всем, кто владеет Проклятием магии… Ему не понять. Мне – не объяснить. Потому что иногда нами движет нечто большее, чем эмоции – но вот описать это «большее» ни у кого язык не повернется. Я вижу огонь ненависти в его взгляде – каждый раз, когда я сообщаю, что магия – это Проклятие, что это бич мира, что лучшим решением было бы перебить всех, кто наделен этой страшной силой… и он не понимает, что в первую очередь я говорю не о тех крысах, что обитают в Кругах – отнюдь.
А еще, что гораздо важнее для меня, хотя я все еще не могу понять – почему и как это случилось – он… надломлен. Ему тяжело – сейчас, когда в его разуме сшибаются, словно пара рыцарей на турнире, два противоборствующих сознания. И это корежит его, выворачивает наизнанку.
Я помогаю ему – им обоим – как могу… но этого мало. Я вижу, я ощущаю это всеми огрызками своих чувств…
Впервые это случается примерно через полгода после возвращения с Троп. Как я мог пропустить предпосылки?! Позор, я обязан был понять, что он идет к этому, еще до того, как в его голову пришла окончательно оформившаяся мысль! Безумие. Чистейшее, ничем не замутненное безумие…
Так похоже на то, что я вижу в другом месте…
Залитый алым пол – только теперь это совсем не вино… тонкая бритва рядом с безвольной ладонью… глубокие порезы на запястьях и сгибах локтей, сочащиеся густой темной комковатой кровью…
