Потом они начали спорить, а иногда и ссориться из-за того, как надо действовать. Она предложила отправиться в плавание зимой, чтобы привыкнуть управляться со снастями в непогоду, Людовик ее высмеял. А когда он заявил, что незачем тратиться на аварийный радиомаяк, она сказала, что он безответственный. Их пару бросало из стороны в сторону. Мечта стала общей, и каждый не в силах был удержаться от того, чтобы не перекраивать ее по-своему. В течение года они усердно посещали салоны мореплавания и устроенные туроператорами «недели южных морей». У них появлялись знакомые, среди прочих – и тот самый Эрве, настоящий морской волк, не раз ходивший в Патагонию, он-то и помог им найти идеальное судно. Парусник, скучавший на задах вандейской верфи, показался им пузатым и неуклюжим, но они не устояли перед его именем – «Ясон». Пережить такие же приключения, о каких рассказывают мифы, добыть собственное золотое руно – именно того они и хотели! Это имя было намеком, подсказкой судьбы. Вместе с Эрве они вечер за вечером изучали карты, выбирая лучшие места для стоянок и помечая западни, где может напасть вилливо. Они только и говорили, что о ветрах, холоде, штормах и айсбергах. Друзья Луизы накидали им схемы стольких маршрутов подъема вокруг Ушуаи[4], что и целой жизни бы не хватило испробовать все.

И вот настало то утро, когда они покинули пасмурный Шербур, город скрылся в дымке, и сердце замерло от счастья и легкой печали. Они поступили правильно. В паре у них все получалось как нельзя лучше, он иногда не в меру увлекался, она иногда недотягивала, но оба неизменно поддерживали друг друга. Их жизнь теперь была наполнена до краев. Неделя за неделей они глазели по сторонам на стоянках, ликовали, стоя на вершине, или в четыре руки управлялись со снастями. Каждое утро сулило приключения, ни один день не был похож на другой, и каждый вечер они засыпали, пресытившись открытиями и своей свободой. Это путешествие было не просто долгим отпуском – они не уставали радоваться и даже впадали в восторженность. Канарские и Антильские острова, Бразилия, Аргентина… Чем дальше они забирались, тем больше мир напоминал им великолепную площадку для игр – сложную, странную, волнующую и восхитительную. Они любовались облупившимися изразцами на улочках Лиссабона, мокли под дождем во время восхождения на пик Тейде[5] на Тенерифе, объедались корифенами в Атлантическом океане. Добравшись до Антильских островов, решительно отвернулись от унылых пейзажей Гваделупы и Мартиники, но поддались чарам Монсеррата и целую неделю играли в Робинзонов на бескрайних пляжах Барбуды, где кроме них не было ни души. В Бразилии, в Олинде, они пели и танцевали, задыхаясь в тесной толпе горожан, и плакали, хороня Карнавал, после четырех дней исступления, когда пот и кашаса[6] лились ручьем. После того, как в Буэнос-Айресе у них украли мобильник, они только посмеялись и поклялись больше никогда их не покупать. Чем дальше они шли вдоль аргентинского берега, тем ощутимее пощипывал холод, небо становилось все прозрачнее, а ветер – все безжалостней. Они достали штормовки, с наслаждением предвкушая настоящие трудности. И в самом деле, их дважды потрепали бури, спины у них после этого ломило от усталости, а лица побелели от соли. Они натерпелись страха и были по-настоящему счастливы, когда вошли в пролив Бигля и пришвартовались к паршивому понтону в Ушуае. Люди с обветренными загорелыми лицами, каких они раньше видели только на картинках в журналах, встретили их как настоящих моряков, и они этим гордились. В течение двух месяцев они без устали бродили по старым непролазным лесам, совершали восхождения на гору Дарвина[7], приучались пить мате и писко – чудовищную местную виноградную водку. И занимались любовью на палубе сиреневыми вечерами, тишину которых нарушал лишь гул ледников. У них было так много хороших дней и так мало плохих. Они и не замечали, что их счастье непристойно с точки зрения всего остального мира.

С каждой милей они закалялись, набирались опыта и все больше доверяли своему «Ясону». Теперь они уверенно брали рифы и ставили паруса. Луиза могла бы заметить, что они вступили в тот период, который в скалолазании считается опасным, – когда умеешь уже достаточно, чтобы идти на любой риск, но еще недостаточно, чтобы выпутаться из любых неприятностей. Отправляясь из Патагонии в Южную Африку, они уже знали, что путешествие на этом не закончится. Им навстречу раскрыл объятия Индийский океан, а потом ждал огромный Тихий.

На пути их поманил запретный остров – еще одно приключение. Луиза вяло упиралась, но все же они, как шкодливые дети, полезли туда, куда лазить было запрещено.

Всего несколько дней, самое большее – пара недель. Самое начало сезона и самое подходящее время, чтобы посмотреть на пингвинят!

Да, они всегда и во всем оказывались правы – вплоть до этой январской ночи.

Сидя рядом, они смотрели на залив так, словно надеялись разглядеть нечто, раньше от них ускользнувшее. Стоявший между ними рюкзак – все, что у них осталось, – казался крохотным. Они в точности знали, что в нем лежало: два ледоруба, две пары кошек, двадцать метров веревки, три скальных крюка – на всякий случай, два термопокрывала, фляжка, зажигалка, спички в непромокаемой упаковке, две флиски, фотоаппарат, три злаковых батончика и два яблока, уцелевших после вчерашнего ужина. Вот и все, что связывало их с прежним миром.

Людовик не выдержал первым:

– Я есть хочу. А ты?

– Остались яблоки и батончики, – сухо ответила Луиза.

Ей хотелось послать его куда подальше. Еда! Он ударил в больное место – это и было самым печальным в их положении. Вполне в его духе, чего еще от него ждать. Он их в это втравил, а теперь ему захотелось устроить пикник. Но опыт восхождений в связке помог ей сдержаться – сейчас не время цапаться.

– Будешь?

– Нет, я не хочу есть.

Она заморозила Людовика ледяным тоном, и он не посмел вытащить их скудные припасы.

– Валяй, перекуси в последний раз.

Луиза изо всех сил старалась контролировать себя, но все же сорвалась:

– Ну что же ты? Ешь, а там будет видно. Как всегда – сначала действуем, думать будем потом!

Людовик ощетинился:

– Только не надо меня воспитывать! Что нам, сидеть и смотреть на эти яблоки? Все равно придется как-то добывать еду, так что двумя яблоками больше, двумя яблоками меньше…

– Не спорю, но меня все это достало. Всегда с тобой так, именно потому мы в это и влипли.

– Вот как? Можно подумать, я тебя силой сюда затащил! Мы же все решали вместе.

Ну вот, теперь их страх превратился в злость, они ссорились так буднично, будто сидят дома, уютно устроившись на диване. Луизе сделалось тоскливо и страшно. Они не только застряли здесь бездомными и бесприютными – они друг к другу приговорены, обречены или быть вместе, или драться. Какая пара способна выдержать подобное заточение?

Людовик думал о том же. Он уже не смел вытащить еду из рюкзака, он чувствовал себя провинившимся мальчишкой, и это его бесило. Что толку его попрекать, постаралась бы лучше что-нибудь придумать.

– Может, сходим на базу, посмотрим, не завалялось ли там что-нибудь? – предложил он.

– Я бы сильно удивилась, она с пятидесятых годов стоит заброшенная.

– Но попробовать-то не мешает.

– Хорошо, давай попробуем, – уступила она.

И все же они еще долго тянули, прежде чем перейти от слов к делу. Сидели оглушенные, охваченные тупым отчаянием, пришибленные собственным бессилием. Мысли увязали в какой-то трясине, все казалось мутным, неверным и никчемным. Оторваться от созерцания пустой бухты, которая так и притягивала взгляд, попытаться что-то предпринять, начать действовать означало смириться с невыносимой реальностью. И мучительно трудно было стряхнуть сковавшее обоих уныние.