Никто не возражал. Миня доверчиво улыбнулся главврачу.

— Спасибо, что доверяете. Вы мне очень понравились.

— Вы мне тоже!.. — замурлыкал и откинулся на спинку стула счастливый от прощального общения главврач. — Жаль, поздно ко мне попали… Не хватает, знаете ли, интеллигентов. Стали хитрее, молчат. О стихах, о музыке поговорить.

— Может, он еще вернется, — послышался негромкий женский голос. Лавриков вздрогнул и обернулся. И густо покраснел — в дверях стояла Марина. — Он хороший.

Олег Анатольевич поплескал ей ресницами, как маленькой, и рассмеялся:

— Ах, Мариночка, ваша рекомендация превыше указов президента. Если вернется, конечно, возьму. Но куда, куда вернется?.. Ах, не будем опережать события.

— Но у меня маленькая просьба, — жалобно сказал синеглазый Миня. — Можно? Мне надо в совхоз заехать — «Памяти двадцатого партсъезда». Это как раз на восток.

— Зачем? — удивился главврач. — Оттуда у нас никого нет.

— Надо.

14

В дверь позвонили.

— Не заперто, — отозвалась Татьяна Сергеевна. Кажется, пришли эти самозваные спасители.

— Доброго здоровьица… — послышался из–за порога сладкий голосок Марфы, Ленкиной бабки, и за ней — топ–топ, ширк–шир — появился огромный, бородатый, в толстовке, с палкой, с крестом на груди, нечесаный, страшный Юлиан.

— За что я люблю простых людей, — заговорил, не здороваясь, рокочущим голосом старец, — у них одна дверь. Стало быть, и душа открыта. Но бояться вам нечего… Вас защитит Господь Бог и его сын на земле — Юлиан! — И старик перекрестил воздух вокруг себя.

— Истинно так, святой старец! — поддакнула старуха.

— В небе над церковью нашей на Рождество знамение было… явился луч оранжевый… и по всем иконам святых прошел… и ударился в стену каменную, и золотые буковки загорелись: Юлиан. Об чем надпись имеется в святцах церковных, и архиерей Георгий собственноручно ея закрепил. Истинно говорю, ведет меня по земле Провидение… сею добро… и страждущим помогаю… Да святится имя Господа нашего!.. Все от него, все от него!.. (И неожиданно, таким жутком воем.) Ты ли, несчастная, та русская женщина, у коей пропал муж?

И указал перстом на хозяйку квартиры. Та от неожиданности попятилась.

— Она, она, старец! Она, Юлиан! — отозвалась старуха Марфа.

— Здравствуйте, — все же сочла нужным поздороваться Татьяна Сергеевна.

— Почему я люблю русских людей?.. — продолжал старик. — За их смирение и свет в очах… за многотерпение, за щедрость… Согласна ли ты, раба Божия, перейти в общину нашу, на путь любви?.. Истинно говорю, у нас люди всех вер и исповеданий…Ибо, как сказано в послании Павла к коринфянам: «Он дал нам способность быть служителями Нового завета, не буквы, но духа! Потому что буква убивает, а дух животворит!»

Наступила тишина. Татьяна Сергеевна пожала плечами. Что ответить?.. Старуха что–то шипит — не разобрать — наверное, советует немедленно согласиться.

— Или ты неверующая, дочь моя? — грозно удивился Юлиан. — И тебе еще только предстоит долгий путь познания? Н-ну, хорошо. — Засопел и, поворотясь, обратился к старухе. — Говори.

И старуха заговорила:

— Татьяна Сергеевна, радость наша… вы должны али взнос какой дать… рублями, золотом, как вам душа подскажет… али в услужение на ночь прийти… при церкви домик есть, где святой Юлиан и живет… штыба свечи возжечь, ноги обмыть Сыну Божьему…

— Золота?.. — Мать еле справилась с голосом. — Да никакого золота у нас нет… и денег… А в услужение… как же это?.. Я в трауре…

— А он простит тебе траур! Он даже может, ежели мертв твой муж, на эту ночь воскресить его… И показать издали, смиренной тебе и ласковой, где он и что с им….

— А если жив?.. — пролепетала Татьяна Сергеевна. Ее пугали эти речи.

— А если и жив, неужто грех побыть возле святого?..

Юлиан тяжелыми шагами подошел ближе. От него несло кислым жаром, как от кадушки с тестом.

— Сейчас вот я в окно смотрел. За что люблю русские наши селения… здесь звезды рядом… Россией, именно Россией искупит земля–планета грехи свои! — И возвысил свой страшный голос. — Но и покар–рает Господь тех, кто не верил нам, его смиренным слугам… кто пребывал во смраде самолюбования… невежества и тьмы….

Татьяна Сергеевна приложила мизинцы к вискам — от громких слов старика заболела голова.

— Извините… Все так неожиданно… Я… я не готова сегодня… Мне…

— Надо подумать, подумать! — подхватил Юлиан. — Чем и отличаемся от бессмысленных козлищ… Господь Бог для чего нам разум дал? Наказал любить, любить друг друга! Наша община, матушка, это община любви и доверия… и об никаком насилии речи быть не может… Подумай, подумай, дочь моя! Идем, Марфа… как твои ножки, не болят? А то опять вылечу!

— Ах, святой старец! — запела старуха. — Даже захотела бы, чтобы маненько болели…

— Еще будут болеть, какие твои годы!.. Многим, многим я помог… И помогу, помогу! Только сердца свои на затвор не запирайте! Истинно говорю, Божественный луч бродит средь вас!.. До завтра, дщерь моя… до завтра… в это же время…

Лаврикова растерянно, уже почти смеясь над собой (не верит же она всем этим прорицателям!), все–таки спросила:

— А сейчас… намекнуть не можете — жив мой Миня?

— Молитесь! — грянуло от порога. — Только смирение и любовь к пастырям откроет вам глаза ваши!.. На сегодняшний час — жив. Но где — не вижу в потемках… нужны свечи… нужно твое собственное желание увидеть… ибо ты сама для себя не решила, что тебе лучше: когда он живой, да в земле заморской, али мертвый, да без креста схороненный в тайге угрюмой… Истинно говорю — готовься!

И зашаркал старец на выход, и дробно застучала ботиночками своими следом Марфа. Татьяна Сергеевна закрыла за ними дверь.

— Какая ерунда!.. — И принялась ходить по комнате. — Но кто знает?!. Кто знает?!.

Машинально сняла с полки книгу, начала листать.

— Ни записки не оставил… видно, не предчувствовал… милый мой!

Вбежала дочь с подругой:

— Мам, ну как?! Мы на улице стояли, мы не подслушивали!

— Теть Тань, что–нибудь сказал?

Лаврикова отбросила книгу, обняла дочь.

— Никуда не уходи.

— Мама, мы послушаем музыку? Включи папин проигрыватель.

— Удивляюсь, как до сих пор не отобрали.

— Какое имеют право?

— Из богатств миллионера Лаврикова. — И мать ушла в спальню, полилась божественная мелодия Вивальди — из «Concerto Grosso».

— Судя по физиономии Иоанна, он обиделся… — прошептала Лена.

— Наверно, заставлял крест целовать. А на нем микробы, хоть и серебро.

— А может, и мельхиор. — Лена достала жвачку и принялась усиленно жевать. — Что же делать? Надо самим искать. А для этого нужны деньги. Может, правда, у вас в книгах?.. — Она сняла томик Есенина. — Он Есенина любил? — Полистала. — Нету. — Сняла еще какую–то. — Фантастику любил? Нету…

— Да перестань!

— Напрасно! Уйдет завтра на работу — проверь. Хочешь, я помогу, полистаю?

— Да нет тут никаких денег! — обиделась Валя. — Я же много читаю.

— Я тоже много читаю. А если нет денег, я тебе скажу: у твой матери два пути. Или замуж ей надо. Или к Юлиану на поклон. В современной России молодой женщине больше никак не выжить. Валя, поверь мне!

Валя отрицательно покачала головой. И приложила, как мать, мизинцы к вискам.

— А если она не может, если такая у нее Сорбонна — выручать нам с тобой… и дорога — в Москву! Ты в гостиницу не хочешь… конечно, можно заразиться, а лекарства сейчас дорогие… если что, все деньги и уйдут… Но надо же достать на билеты! — И она вдруг выпучила глаза. — А ты у этого хахаля и займи!

— У Вячеслава Михайловича?! Никогда!

— Почему? Он твоему папе дал? Дал. А если тебе откажет — значит, не хочет, чтобы мы его нашли. Если уверен, что дяди Мини на свете нет, даст. Вот проверь! У меня логика безошибочная!

— Я боюсь…

— Боишься, что даст? Или что не даст? Но надо же что–то делать! — И Лена зашептала в самое ухо подруге. — Если дядю Миню охомутали московские бабочки, увидит тебя — вернется. Спасай семью, Валька! Семья — это святое…