Да и черт с ним! Попереке просто захотелось увидеть его, смышленого, хитрого, набитого жизненной энергией под завязку. Саша, помнится, запросто двухпудовой гирей в воздухе УРА МАНДЕ писал. А может быть, и больнице чем-нибудь поможет. Здесь не хватает кислородных подушек, шприцов, недавно рентгеновский аппарат сломался...

Но Петр Платонович зря ожидал прихода своего старого знакомого – Выев обманул его, не приехал ни в час обеденного перерыва, ни вечером. В другие времена Поперека усмехнулся бы и плюнул мысленно на новоявленного капиталиста, но на больничной койке он вдруг стал обидчивым.

– Сволочь!.. ты же парням нашим даже рубля не занес!.. – бормотал он, набирая все следующее утро телефон Выева. Ему вновь отвечали, что Александр Игнатьевич на выезде... что он в цехах (каких еще цехах? У него цеха?!)...

И случайно Поперека дозвонился – Выев сам снял трубку. Скоре всего, он ожидал чьего-то конфиденциального звонка именно на городском телефоне (сотовому сейчас умные люди не доверяют).

– Саша... – промычал Петр Платонович. – Ты что же, мурло?! Это Поперека... я в больнице, мне от тебя ничего не надо... но ты же вчера...

– Извини, брат, – запыхтел, заюлил на другом конце провода бизнесмен. – Тут у меня налоговая крутилась... со временем туго... если нужны деньги, я сейчас через помощника...

– Да не нужны мне твои сраные деньги!.. – зарычал Поперека, краснея от напряжения, и вдруг почувствовал, что снова в голове начинает шуметь река. – Ты украл у нас идею... мог бы хоть... – И бросил свою сотовую трубку в угол, под батарею. – С-сука!..

И странно – Выев неожиданно прикатил. Видимо, все-таки совестно ему было перед своим бывшим научным руководителем. Явился в палату, воняя французскими духами и черной мягкой кожей, в которую был облачен. Морда его, большая, как голая грудь борца, только с глазами, сияла все той же кривой, мокрой улыбкой.

– Петя!.. Не изменился!.. – залопотал он, протягивая коротковатые руки к Попереке. – Верно, суки мы! Так с нами, новыми русскими, и надо.

Он сел рядом с враждебно молчащим Петром Платоновичем, участливо спросил:

– Что-нибудь нужно? Может, капусты на лекарство?

У Попереки от злости зубы ныли.

– Ну, если можешь, – наконец, процедил он, прижимая плечом дергающийся нерв в шее. – Купи прибор для больницы. Узи.

– Автомат? – ухмыльнулся Выев. – Сделаю.

– Не валяй дурака Ты же понял. Или не болел никогда? Лечишься в швейцариях?

– Да какие швейцарии, – сменив лицо, сделавшись как бы даже скорбным, пробормотал Выев. – Знаю. Знаю. Сделаю. Это – сделаю.

– А мне не надо ничего, я тут временно... я счастливый человек, – дергая шеей, с вызовом продолжал Поперека. – Мне плевать на тебя, на твои деньги! Только иногда не хватает... живой музыки. Читал – в США?.. когда появилось звуковое кино, много людей оказалось выброшенными на улицу. Раньше перед кино тапер играл на пианино. И каждый раз по разному. Был кайф! Как Америка вышла из этого? В местах, где собирается народ, стали играть оркестры. В каком-нибудь холле сидит человек, тренькает на рояле. Создает ауру. Вот динамик – та же музыка. Но когда человек... Они из кинозала вышли в фойе, понимаешь?

Напрягшись, ничего не понимая, Александр Игнатьевич слушал странные речи давнего приятеля. Ему было одно ясно: болен человек.

– Кстати, помнишь, я занимался бальными танцами... но я танцевал под живой оркестр. А сейчас – пусть хоть стереосистема, квадро – это не живой оркестр, Саша! Когда играет оркестр, мурашки по спине. Кстати, слышал стихи Эрдмана? Того самого, который написал пьесу “Самоубийца”.

На чьем-то теле под рубашкой

Муравка встретилась с мурашкой...

– Заметь, тридцатый год! – Поперека хрипло захохотал. – Что ж удивляться, что посадили... А у электроники, Саша, не хватает обертонов, что ли... гамма бедная... Возникает проблема одиночества.

Он изливал тоску свою толстому Выеву, тело которого, казалось, свисает с обеих сторон стула. Нет, Выев слушал, кивал, время от времени утирая платочком мокрый лоб.

– Понимаешь, Саша?.. Прессинг века. Выдавливает у человека способность воспринимать слово. Слово стало голой информацией. Это нужно, это не нужно. Принцип полезности. Переполнение ячеек. Поэтому нужно что-то делать: клубы, семейные филармонии... если играют живые инструменты, там уже будут стихи читать. Слушать друг друга. Хотя!.. Смешно! Многие, даже поэты мечтали о технической цивилизации! – Поперека резко замолчал. Кажется, потерял мысль. И глянув на принесенные медсестрой газеты, заговорил о другом. – Вот ты богатый. Я рад за тебя. Но что такое сегодня наша страна? Пять процентов, ну десять – богачи. Пять – их охрана. Пять – работники развлекательных услуг, пять – чиновники. Остальные – нищие. Тут все мы – учителя, ученые, крестьяне, бомжи.

– Да, ты прав, прав, – ворковал Выев, мучительно прикидывая, под каким же предлогом уйти. Но неудобно уходить – больной говорит.

– А ведь могли страну повести по другому руслу. Например, убрать деньги, перевести страну на безналичный расчет, это сильно подкосило бы преступность. Ведь сам знаешь: чем больше наличных, тем больше преступность... это пища для преступности... ведь не пометишь все дензнаки... А вот если расчеты производить перечислением, то легко доказать, куда ушли какие денежные потоки...Эту идею не приняли, потому что, я думаю, партийные боссы давно уже начали приворовывать... на фига им контроль... они начали вывозить бриллианты, недвижимость... золото прикупать... – Поперека оперся на локоть. – Я тебе рассказывал про своего деда? Он хохотал, когда читал, как наши стахановцы ночью на комбайнах шуруют в полях. А мы, говорит, в субботу с пашни приезжали, в бане помоемся, за стол сядем, еще и заря не догорела... потом по девкам успевали... а в понедельник снова на пашню. Крестьянин работает медленно, устойчиво. А тут давыдовский пролетарский способ: давай-давай! И половина зерна в поле остается!..

– Хорошо, что пришел капитализм, – поддержал бывшего своего завлаба Выев.

– Да не тот, не тот капитализм!.. – сердился в постели Поперека, закатывая глаза и снова падая на спину. В голове гул стоит, но хотелось говорить и говорить.