Поперека отрывисто дышал, уставясь в сторону, в темное окно. Наталья, не дождавшись ответа, кивнув самой себе (такая у нее привычка), в который раз прочитала мужу лекцию, как он должен теперь вести себя. Меньше ИМЕННО разговоров. Меньше раздражения. Гнева.

– Анекдот рассказать? – улыбнулся Петр Платонович. – Прокурор спрашивает подсудимого: “Почему вы пытались бежать из тюрьмы?” – “Я хотел жениться”. – “Странные, однако, у вас представления о свободе”.

– Да ну тебя! Я сказала – лежать!

– Только с тобой!

Жена укоризненно покачала головой. Он, улыбаясь, зажмурился, но, понимая, что она смотрит на него, освободил мышцы лица и притворился спящим. Однако в девять, когда она тихо ушла (у главврача в это время планерка), Поперека вытянул сотовый телефон из-под подушки и, потыкав в кнопки, дозвонился, наконец, до своего старого знакомого, господина Выева, бывшего физика, ныне бизнесмена. Причем, дозвонился лишь после того, как все же вынудил себя сказать секретарше Александра Игнатьевича (так зовут старого знакомого), что лежит в больнице. И Выев немедленно снял трубку, и прорычал, этот шкаф с широким розовым лицом, с вечно кривой, плохо приклеенной улыбкой: приедет в обед, с часу до двух.

И Поперека принялся ждать Выева. Когда-то с Сашей они вместе искали выход из кризиса. Да, в девяностых пришлось тяжело. Если в прежние времена что-то не ладилось, Поперека знал: надо больше работать – и прорвемся. Хоть двенадцать часов, хоть двадцать часов в сутки! Это в крови, это все та же новосибирская школа. Любая идея должна быть любой ценой доведена до результата. Но случилось то, о чем никто и помыслить не мог: государство развалилось, наука просто-напросто оказалась брошена, как ненужная шляпа или очки. Это коснулось и Петра Платоновича с его лабораторией под крышей Минсредмаша (военной, военной крышей!), с первоклассным оборудованием, частью привезенным из ИЯФ. В Красносибирске только недавно всё отладили, принялись решать архиважные прикладные задачи для космической промышленности.

Группа Попереки составляла всего 13 сотрудников. Немного, но по результативности она могла сравниться с крупнейшими – до 100-150 человек – лабораториями Москвы. Причем, иной раз яростный Поперека подумывал, а не ужать ли коллектив: двое парней слабовато тянули лямку... но, поразмыслив, пришел к выводу: они нужны, чтобы не отвлекать на подсобные роли более талантливых...

Так вот, стало ослепительно понятно: отныне денег нет и не будет. Поперека отстучал телеграмму в Минсредмаш, смысл которой сводился к восклицанию: НЕ ПОНЯЛ! В самом деле, разве жизнь остановилась? Новые спутники стране нужны? Нужны! А коли новые нужны, будут и проблемы с ними возникать в космической плазме! Что теперь делать? С кем посоветоваться? Может, с какими-нибудь зарубежными фирмами разрешат наладить контакт?

Имелись небольшие личные деньги (да и доллар тогда был подешевле), Поперека впервые полетел в Америку, на конференцию. Спрашивал у англоговорящих коллег: как у вас с конверсией? Ему отвечали: нормально, процентов на 5 конверсия. А у нас – на 95!

И как же теперь быть Петру Платоновичу? У него коллектив. Ему народ смотрит в глаза. Чем занять мозги и руки?

То, что случилось с Поперекой, врачи называют кратким словом стресс. А то, что последовало затем, – депрессией. Нет, он не запил – сидел, уставясь в никому не нужные приборы, курил, как бешеный, сплетал и расплетал жилистые ноги. Иногда сдирал друг о дружку ботинки и отшвыривал их в угол. Сбрасывал пиджак, свитер – ему было жарко, тоскливо. Трое парней уехали на Запад, один из не самых умных сбежал на завод, а один – очень, кстати, талантливый – заделался таксистом. Среди тех, кто остался возле Попереки, был Сашка Выев.

Он-то как раз крепко запил – еще недавно собирался сотворить диссертацию, но из-за того, что работы в лаборатории прекратились, разумно счел, что материала недостаточно. А Поперека горестно размышлял: “Это что же получается? Что бы я ни придумал – ничего не нужно. Как быть? Если у Маркса товар-деньги-товар, империализм – деньги-товар-деньги, то в России – деньги-деньги-деньги? Ни науки тебе, ни производства. На дворе первоначальное накопление капитала, царство спекуляции... кто у кого больше украдет, у кого больше денег окажется, тот и выживет...”

Но, прекрасно все это понимая, Петр Платонович объявил друзьям, что коммерцией они заниматься не будут. Сказано у Христа: гони торговцев из храма. То есть, не надо, господа, путать жанры, нужна хоть какая, но именно научная деятельность. Новые технологии и их внедрение. С чего начать?

И решение пришло смешное, почти анекдотичное. За здоровьем Попереки испуганно следила его жена Наталья, она уговорила его, наконец: “Ты мне не веришь, потому что я жена. А у тебя губы синеют, сердечная недостаточность. Иди к любому другому кардиологу”. Он пойти пошел, да перепутал кабинеты, попал к психотерапевту, к Ариадне Васильевне, она еще и экстрасенс, проработала лет двадцать в реанимации. Глянула на него: “Что такой желтый? Печень?” – “Я не пью”. – “Может, жареное любишь?” – “О, да”. – “Тебе нельзя. Тебе надо есть кедровое масло”. – “Что за масло? Я не пробовал”. – “А его нет нигде”.

Поперека вернулся в лабораторию и завопил: “Эврика! Нет ничего полезнее кедрового ореха! Включаем фосфор! Ищем решение! Проблема номер один: как доставать ядрышки из орешков?” В итоге родилась машина, которая напоминает автомат Калашникова. Итак, имеется трубка, в нее подается под углом сжатый воздух, он всасывает орешек, тот, как в воздушном ружье, в трубке ускоряется, а в конце бьется о поверхность и раскалывается точно на две половинки. Практически без отходов аппарат щелкает орешки, колошматит со страшной скоростью – воистину автомат Калашникова.

Но возникла попутно следующая задача: как эти зернышки пастеризовать. Чтобы расширить производство, нужны деньги. Поперека пошел в областную администрацию, знакомый заместитель губернатора, кстати, бывший физик, сказал ему проникновенно: “Петя, вот у меня есть сотня баксов, к концу года будет двести. И ничего не надо делать, никаких производств. Не дам”. Поперека обошел весь город, но денег не собрал. А нашел их Сашка Выев, он еще со школы дружил с одним парнем по кличке Удав, который со временем стал известным бандитом. Поперека помнит его – парень под два метра ростом, с остановившимися, словно удивленными синими глазами. Тот дал пять тысяч долларов, и колесо закрутилось.

Через год группа Попереки рассчиталась с Удавом, а еще через год хозяин орехового дела Выев, пообещав коллегам дивиденды, ушел со своим заводиком из лаборатории. Да и Петру Платоновичу стало скучно заниматься одной этой проблемой, хотя осталась нерешенной интереснейшая задача: что делать со скорлупой. Например, взять Шотландию... чем живут тамошние люди? Выращивают ячмень и овец. От овец имеют шерсть, которую не сносить. А из ячменя гонят самогонку, заливают в дубовые бочки из-под хереса и получают высококлассное виски. А мы? Кедровые ядрышки съедаем, а скорлупу, самое ценное, выбрасываем тоннами. Неспроста сибирские охотники настаивают на кедровой скорлупе водку – напиток тонизирует не хуже жень-шеня. Можно было бы организовать производство сибирского бренди. Но Выев, помнится, заявил, что спиртного в магазинах и так хватает, а он лично к тому времени зашился, боится развязать... да ведь и то правда – алкоголики, даже только вдыхая алкоголь, пьянеют... Короче, Выев стал богатым в городе человеком, ездит, говорят, на черном “линкольне”, никаких дивидендов от Александра Игнатьевича лаборатория Попереки, конечно, не дождалась...