И положил трубку. Туровский свою тоже повесил и нагнулся, чтобы поискать шапку. Куда подевалась?! Можно было взвыть. Достал коробок спичек, нащупал одну, с выпуклым шариком, сунул себе в волосы на голове и принялся крутить, сушить ее, как в детстве. То же самое сделал с самим коробком, с его зажигающей гранью. Потом осторожно чиркнул спичкой — в темноте возникла желтая точка, она зашипела, стала красноватой, вспыхнула — осветила руки Валерия и подожгла деревянную ножку. Пока был свет, он нагнулся, шапки не видно — и сплюнув, зашагал в сторону выхода.
И вдруг сомнение остановило его. А не в противоположную ли сторону надо идти? Кажется, когда он упал и поднялся, он крутнулся на месте, отряхиваясь… Спичка уже догорала, больно жгла пальцы, и отшвырнув ее, Валерий двинулся наугад.
Он снова и снова останавливался, сушил в волосах спички и зажигал их. И брел между серыми стенами галереи, плеща водой. «А вдруг как хлынет сюда Зинтат! — Его испугала эта совершенно дикая мысль. — И мне каюк!»
И разозлившись на себя, запел неверным от страха, овечьим голосом:
— Вперед вы… това… рищи… все… по местам… последний парад наступает… — и замолк, спохватился. «Еще услышит кто, решит, что в галерее бичи живут… милицию вызовет…»
Он наощупь двигался по дугообразному коридору, а может быть, он шел по бесконечному кругу, и ему уже казалось, что вернулся на прежнее место… все та же вода чавкает под сапогами… спички кончились…
Но что это?! Он ткнулся лбом, как в широкий столб, в бетонную лестницу… она кругами восходит вверх — к людам, к небесному свету… хотя нет, там сейчас уже тоже темно. «Даже лучше, — решил Валерий, не желая в смешном виде представать перед людьми. — Скорей на автобус! Сейчас еще не пересмена, автобусы пустые».
Он выскочил на мороз и тенью проскользнул под раскоряченными железными ногами крана, резиновые сапоги хлюпали, ехали по снегу. Ноги мгновенно сжало, они закоченели, но заходить в штаб за унтами было никак нельзя. Грязный, весь мокрый Туровский побежал к автобусу, прикрыв темя обеими ладонями. Одежда встала жестяным коробом.
Прыгая на месте, он остервенело стучал по дверце автобуса с работающим двигателем, по стеклу кабины — шофер, наконец, проснулся, открыл двери, и Туровский запрыгнул в теплый салон. Браво улыбаясь, Валерий махнул рукой:
— Больше никого нет, жми!.. — и автобус понесся к поселку…
Звонок из Вирской больницы
Прервав чтение рукописи именно на этом месте, среди ночи грянул телефонный звонок. Трели были быстрые — явно междугородняя или сотовый.
С похолодевшим сердце я снял трубку. Звонил Илья.
— Что? — в испуге спросил я. — Говори же!
— Нет, нет, ничего! — Илья меня понял. — Просто, отец спросил час назад: прилетите вы или нет.
— Конечно, да! — отвечал я. — Я билет купил!
— Он говорит: если трудно, можете не прилетать. Только вышлите заказной бандеролью пепел. Чтобы он знал, что ничего больше не осталось. Я боюсь за него. Эта политика его с ума свела. С белыми губами бормочет то «Буш», то «Чубайс»…
«Это трагедия нашего народа…» — хотел я сказать Илье, но подумал, что молодой человек вряд ли поймет меня.
— Я прилечу, — повторил я. — Если хоть немного смогу быть полезен, я буду там у вас, сколько нужно.
Я не стал объяснять молодому Хрустову, что попросил на работе в счет отпуска две недели…
(Продолжение «Сгоревшей летописи Льва Хрустова»)
Валерий, дрожа всем телом и скуля, и приседая, отпер свою дверь, зажег электричество, снял все мокрое и босиком юркнул в ванную. «Если нет горячей воды, я пропал». Вода из крана шла ледяная, Валерий подождал минут десять, пока она станет теплее…
И когда уже сидел в постели, выпив стакан коньяку и накинув на себя два одеяла, зазвонил телефон. Наверное, опять Васильев. Валерий снял трубку, готовя какую-нибудь шутку для любящего юмор начальника стройки.
Но звонил Титов.
— Да, Александр Михайлович.
— Валера, только не переживай, не бери в голову… со временем все поправим… — начал с сиплой одышкой толстяк.
— Да что случилось? — воскликнул Валерий, еще не поняв, о чем ему хочет среди ночи поведать главный инженер стройки.
— Ну, ты помнишь, Алик назначил в водолазы бывшего зэка…
— Конечно, помню. Он еще чуть дуба не дал подо льдом. Мы могли опозориться.
— Так он, милый мой, и дал дуба… вот так…
— Как?!
— Переохлаждение. Сердце.
«Боже мой. Это ужасно».
— И конечно, кто-то должен ответить. Поскольку Алик не может отвечать за такие мелочи, ответить постановил тебе. С завтрашнего дня ты больше не начальник штаба. Но не бери в голову…
«Как?! За что?!.. Не я же включил Климова в группу…»
Да, да, да. Валерий вспомнил, как странно на него смотрел утром Васильев. Наверное, он уже знал, что Климов обречен… к нему, говорят, поселковый врач приходил… «Но зачем же он мне звонил в галерею??? Как Сталин Бухарину, перед тем как черкнуть приказ на арест?»
Александр Михайлович продолжал что-то ворковать, успокаивал, намекал на совместную работу в будущем, а Валерий подумал, что теперь он снова должен будет вернуться в прежнюю бригаду… эту квартиру придется отдать… не по чину он здесь… Не дослушав главного инженера, со всего размаху брякнул телефонной трубкой по рычажкам, вскочил, путаясь в одеялах, налил еще стакан коньяка, выпил и, прыгнув в постель, глотая слезы, сразу же, как ни странно, уснул.
Он еще знать не мог, что бригада его встретит как товарища, никто не станет злословить, поминать старое, и сам он в душе будет невероятно рад, что снова вместе — он, Хрустов, Сережа Никонов, Леха, Борис, Майнашев… Правда, Валерий заявит всем, что именно он и принял решение вернуться в рабочие, взяв на себя ответственность за гибель Ивана Петровича, хотя, как это было всем понятно, он тут совершенно ни при чем… почти ни при чем…
ЗАГОЛОВКИ ИЗ МНОГОТИРАЖКИ «СВЕТ САЯН»:
И СТАЛА ИМ СИБИРЬ РОДНОЙ!
ЗИНТАТ — ЕЕ ЗЕРКАЛО.
БЕТОН НА ПОТОКЕ. ОЧЕРК.
ГДЕ БЫВАЛ ИЛЬИЧ, ПОЭМА.
ЗАБОТЫ ВАЛЕВАХИ.
МИНУС СОРОК ПЯТЬ ПЛЮС БИОГРАФИЯ.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ ОТДЕЛА ЮМОРА «РОДНОЙ ХИУС»:
ШОФЕР ЦИЦИН ПОВЕЗ БЕТОН В КОТЛОВАН ОКРУЖНЫМ ПУТЕМ — ЧЕРЕЗ МОСТ, ПОСЕЛОК, ПО ЛЕВОМУ БЕРЕГУ И ЗАМОРОЗИЛ БЕТОН.
«Я ИСПУГАЛСЯ КАМНЕПАДА!» — ОТВЕТИЛ ЦИЦИН. ТОВАРИЩ ЦИЦИН, ВЫ ОШИБЛИСЬ: ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ БЫЛО В ТУРЦИИ, А НЕ В САЯНАХ! ЧИТАЙТЕ КОМСОМОЛЬСКИЕ ГАЗЕТЫ!
ГОВОРЯТ, БЫЛ ЗНАМЕНИТЫЙ ДИРИЖЕР. ПЕРЕД КАЖДЫМ КОНЦЕРТОМ, УЖЕ СТОЯ НАД ОРКЕСТРОМ, ДОСТАВАЛ ИЗ ЖИЛЕТНОГО КАРМАНА ЗАПИСКУ. ПРОЧТЕТ, УЛЫБНЕТСЯ — И НАЧИНАЕТ ДИРИЖИРОВАТЬ. ВСЕ ГАДАЛИ: ЧТО ТАМ? ТАЛИСМАН? ПИСЬМО ОТ НЕИЗВЕСТНОЙ КРАСАВИЦЫ? КОГДА МАЭСТРО УМЕР, БРОСИЛИСЬ ПОСМОТРЕТЬ. А ТАМ НАПИСАНО: СЛЕВА СКРИПКИ, СПРАВА ВИОЛОНЧЕЛИ.
ХОДИТ ТОЛСТАЯ ТЕТЯ ПО УЛИЦАМ, РЯДОМ С НЕЙ ВСЕ ВРЕМЯ НЕЗНАКОМЫЙ МАЛЬЧИК. «ТЫ ЧТО-НИБУДЬ ХОЧЕШЬ У МЕНЯ СПРОСИТЬ?» — «НЕТ, ПРОСТО ЛЮБЛЮ ГУЛЯТЬ В ТЕНИ».
КОМСОМОЛЬСКУЮ СВАДЬБУ МОНТАЖНИКА X. СЧИТАТЬ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ В ВИДУ ТОГО, ЧТО У НЕГО ОБНАРУЖИЛИСЬ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ СЕМЬИ В КРАСНОЯРСКЕ И КАНСКЕ. ПОДАРКИ И УГОЩЕНИЕ УДЕРЖАТЬ ИЗ ЗАРПЛАТЫ. КОМСОМОЛЬСКИЙ ШТАБ СТРОЙКИ.
ОБЪЯВЛЕНИЕ В ГОСТИНИЦЕ ЗА РУБЕЖОМ: «У НАС ЛУЧШИЙ ВОЗДУХ. ЕСЛИ ВАМ НЕ СПИТСЯ — ЗНАЧИТ, ВИНОВАТА ВАША СОВЕСТЬ».
У нас есть время рассказать о Татьяне Телегиной, пока эта красивая девушка спит вдали от родного дома, среди зимних ночных Саян, в поселке Вира, в доме начальства на втором этаже, в гостевой квартире номер восемнадцать. Есть время, пока ее не разбудили, пока до нее не достучались.