Теперь Баринов вспотел весь.

— В общем… — Фатумолог замялся. — Умрет ваш друг.

Баринов не поверил и отвел глаза.

— Вы можете не верить, — поспешно сказал фатумолог, — но тут как раз очень большая вероятность. Он, правда, человек уже немолодой, но тут довольно четкая картинка, — он, похоже, умрет незадолго до того, как вы решите возвратиться в семью.

— Откуда это выводится? — хрипло спросил Баринов.

— Из вашей женитьбы, — ответил фатумолог. — Не из романа на стороне, а именно из женитьбы. Судьба — такая штука, я вам не могу и не хочу все рассказывать. Но это связано с тем, что после женитьбы у вас будет меньше возможностей его видеть, вы проморгаете его болезнь или депрессию, что-то связанное с творчеством, кажется мне…

Баринов молчал.

— Это не будет самоубийство? — спросил он наконец.

— Очень маловероятно.

— Так, — сказал Баринов и закурил. Из-за насморка у сигареты был особенный, насморочный запах и привкус. — А если мы расстанемся?

— Если вы расстанетесь, — сказал фатумолог, — совсем другая картина. Вы все равно встречаетесь с той женщиной, она вам на роду написана, но, конечно, роман уже не столь бурный, вернее, не столь остро переживаемый, потому что его уже не подогревает ваша… женатость. Жизнь острее в соседстве бездны, роман ярче в присутствии жены. Но все равно увлечение сильное и взаимное, полный восторг, почти немедленная женитьба, сложная семейная жизнь, пики счастья постоянно чередуются с размолвками, непониманием, тем более досадным и трагическим, чем острее и счастливей будут минуты близости. Частые скандалы, столь же частые всплески страсти, все типично. Дитя опять же, но чуть позже, вам будет где-то под тридцать. Очень неровная и беспокойная жизнь, постоянные стрессы, проживете чуть поменьше, но будут минуты изумительные. Правда, к сожалению, одинокая старость. Признание, само собой, но одиночество, приступы разочарования… Не слишком обеспеченный быт — всю жизнь. Не слишком уютный дом — тоже всю жизнь. И как следствие — ранняя седина.

— А он?

— Он останется жив, — сразу понял фатумолог. — Вы его все равно переживете, потому что он намного старше вас, но проживет он значительно дольше и, смею сказать, счастливее. Он, правда, не из тех людей, которые умеют быть счастливыми, свинья грязи везде найдет, и он себе всегда найдет толпу якобы завистников, затирающих его талант. Но в целом у него гораздо более радужная перспектива.

— Вы его знаете? — резко спросил Баринов.

Фатумолог улыбнулся.

— Вот все так. Нет, конечно. Я даже не знаю, о ком идет речь. Но кто-то подобный должен быть в вашей биографии. Я знаю только признаки. Атрибутирование — ваше дело.

Баринов снова помолчал.

— Но почему? — взорвался он вдруг. — Почему?! Объясните хоть что-нибудь! Почему вы вообще не можете все показать?!

— Потому что, — спокойно и медленно сказал фатумолог, — мы не частная лавочка, не компания шарлатанов и не базарные фокусники. Фатумологией могут и должны заниматься только те, кого к этому вывела судьба. Может вывести и вас. Карту составить недолго, этому можно за неделю научиться. Вы подите научитесь интуитивно находить главное. Например, один из существенных моментов тут — ваша любовь к калиткам.

Баринов вздрогнул.

— Автобиография, почерк, анкета — пункт десятый, ваше представление о рае, — не дожидаясь вопроса, сказал фатумолог. — Калитки, заросли, усадьбы, девятнадцатый век. Роса, кусты, беседки, огромные пустые парки. Большие старые деревья — то ли вязы, то ли липы. Помните, в одной книжке вашего детства сумасшедшая плакала и повторяла: «Хорошо, хорошо, хорошо под дубами»?

Баринов заплакал.

— Вы не плачьте, — сказал фатумолог. — Вы же любите все это, правда? Вам бы хотелось такого рая? Дубы, вязы, ясени, статуи в полутемных аллеях. Шепоты, шорохи, буйное цветение. Ленинские горы такие, только очень большие, безлюдные и желательно в Европе, веке так в восемнадцатом. И отсюда же — ваше частое желание исчезнуть, спрятаться, тенденция к эскапизму и любовь к уютным решениям. Согласитесь, тут напрашивается связь. Успокоились?

Баринов перестал хлюпать.

— Простите, — сказал он.

— Я вас вполне понимаю, — мягко сказал фатумолог. — Почти все плачут. Перераспределение.

Баринов внезапно озлился. Тоше мне провидец, подумал он. Смесь Кассандры с Порфирием Петровичем.

— Скажите, — произнес он, — есть какой-то шанс всего этого избежать?

— Есть очень большой шанс, что все это само вас избежит. Процентов пятнадцать. Более точных прогнозов никто не дает.

— Это ничтожная цифра, — самому себе сказал Баринов.

— Ну, не скажите, — загорелся Малахов, — тут, батенька, ничего нет ничтожного. Вторжение крошечной детальки все может изменить, да и потом — известная аберрация… Вы же в анкете не все правильно ответили, иногда форсили, кое-где подвирали, скрытничали… Правда ведь? Но это все тоже имманентно вашей личности и, значит, указывает на судьбу. Все, кстати, господин хороший, все в дело…

— Да, да, — бездумно повторил Баринов. У него болела голова, и он отпил большой глоток чаю, почти не почувствовав его запаха, хотя чай был хороший, крепкий.

— Видите ли, — все более увлекался фатумолог (а может, он хотел отвлечь Баринова, только и всего), — это все штука тонкая, очень тонкая. Возьмите две параллельные прямые на расстоянии, скажем, пяти сантиметров друг от друга. И допустите, что одна из них отклонится от параллельности на миллионную долю градуса. Так через миллион километров они уже ах как разойдутся! Каждая мелочь, поступок, проступок, особенно в детстве, дает нам в будущем отклонение на жуткое расстояние, совсем другой ориентир. Вот почему там столько вопросов о детстве. Чего боялись, каких книг, каких картинок и так далее. Понимаете?

Баринов кивнул. Он думал не об этом. Но вдруг его осенило, и в словах фатумолога он увидел намек.

— То есть крошечное отклонение сейчас может дать гигантские результаты в будущем? — спросил он быстро.

Фатумолог опять понял.

— Видите ли, — сказал он, опуская глаза, — два года — это не такое уж дальнее будущее. Это бы вам лет десять назад подумать.

— Мы тогда не были знакомы с… этим человеком.

— Я знаю.

Снова они замолчали.

— Я понимаю ваше огорчение, — заговорил фатумолог. — Но подумайте: это ведь не прогноз. Это предупреждение. И потом, я сказал вам очень много хорошего. Вы никогда не будете сидеть в тюрьме, а именно этого вы больше всего боитесь. У вас будет чистая совесть, вы никого не ограбите и не обманете, вы вполне реализуетесь, напишете много хороших книг, поможете многим людям, хорошим и разным… Вас будут любить.

— Ладно, — сказал Баринов. — Спасибо. Я обо всем подумаю. Но может быть… — Он замялся. — Как-то это можно проверить? Вероятность вашего прогноза, что ли…

— О, конечно, — заторопился фатумолог, — это предусмотрено. Если бы не это, вообще не имело бы смысла разговаривать. Есть один шанс проверить все. Я вам сразу же заготовил такой пример, я всем заготавливаю — просто чтобы самому посмотреть, насколько у человека тенденция к сбыванию, простите за квадратное выражение.

Баринов насторожился.

— У вас ведь есть правило подавать нищим?

Он кивнул.

— Что-то вроде такого откупания от судьбы, верно? Что вот, задобрена судьба, хотя покупка и груба. Всегда лучше отдать в малом. Так вот, если вы три дня не будете подавать нищим, то на четвертый чуть не попадете под трамвай. Эксперимент вполне безопасный, но по вашей карте — я ведь на вас карту составил — просто не видно более наглядного примера. Совершенно никакой опасности. Если б была, я бы вам не сказал.

Просто сумасшедший, с облегчением подумал Баринов.

— А другого способа нет? — на всякий случай спросил он.

— Много есть способов, но там будут более серьезные последствия. Это уже нарушение чистоты эксперимента.

— Слушайте, — неожиданно сказал Баринов, — а о загробной жизни вы ничего сказать не можете?