Осторожно прикрыв за собой дверь, вышел на наблюдение дежурный. За обеденным столом остался один Виталий.

С рабочего столика скатился и мягко ударился о кошму карандаш. Столик уже настолько накренился, что предметы сползают: падают вещи с полок, а пол в домике все прогибается. Недавно колено трубы из-за перекоса отошло от печки, и мы ночью сильно угорели…

Если пол не исправить сейчас, он в один прекрасный день рухнет. Правда, все очень устали, но другого времени нет.

Каждый хорошо знает, что и завтрашний и послезавтрашний день заполнены до предела. В начале будущей недели есть один день, свободный от снегосъемок и створов. Но в этот день запланированы работы на метеоплощадке — ведь снег уже подступил к приемным частям установленных там приборов. В ближайшее же время надо переставить их на новый уровень.

Никакая сила не заставит зимовщика лежать в постели, если он видит, что кто-то из его товарищей работает.

Мягко спрыгнул с койки Икрам, тяжело грохнул ногами Володя Смеянов. Принялись все вместе отдирать кошму от пола и отвинчивать винты панелей. Отсоединили и вынули две плиты.

— Ого, тут настоящая яма! — Смеянов спустился под пол. — Можно свободно гулять под домом.

Когда устанавливали домик, остов, собранный из дюралевых балок, укладывали прямо на фирн, предварительно утрамбованный и выровненный. Думали, что толстый слой пенопласта, заключенный в панелях пола, и двадцатимиллиметровая кошма прочно удержат внутреннее тепло домика. Поэтому никаких других мер по изоляции не предпринимали. Однако оказалось, что ни кошма, ни пенопласт не в состоянии полностью сохранить тепло внутри помещения. Фирн под полом стал таять, хотя на леднике держались морозы в 20–25 градусов. Под домом образовалась квадратная чаша, глубиной до метра. Домик только углами и стенками держался на краях ямы. На дне чаши виднелись лужицы не успевшей профильтроваться в глубь фирна воды. Володя обследовал подпол и потребовал несколько прочных ящиков. Ломом и черенками лопат приподнимали зимовщики по очереди балки, на которых держался пол, и подставляли пустые ящики. Они будут служить опорой. Хорошо, что их много на станции. Хорошо, что с первого дня неукоснительно исполнялось правило: на растопку печки ни одного ящика!

Ремонт закончили глубокой ночью. Пол опять стал ровным. Выпрямились покосившиеся столы и печь.

Некурящий Икрам потянулся за папироской. После дружной, слаженной работы расходиться не хотелось. Кучерявый поставил на плитку чайник.

Усталости как будто не ощущали. Но каждому было ясно, что долго так продолжаться не может. На станции определенно не хватало рабочих рук. Разговор вращался главным образом вокруг одной простой истины. Увеличение объема работ требовало увеличения числа зимовщиков.

— Сократить существующие снегомерные площадки или створы мы не можем, — говорил Виталий. — Наоборот, нам надо расширить наблюдения до ледника Академии наук. Но как это сделать впятером? Вот если бы еще одного человека на зимовку…

— А что, если запросить Ташкент? — предложил Смеянов.

— Нет, это невозможно, — возразил Виталий. — Ведь перевалы закрыты. Даже хорошо организованной, хорошо оснащенной альпинистской экспедиции трудно пробиться зимой к нам, в центр Памира. Нет, надо искать другой выход.

Все понимали, что пять человек не смогут выполнить намеченную программу работ. К концу зимы увеличится высота снежного покрова. Это затруднит снегосъемки. Уже сейчас люди, как правило, питаются только два раза в сутки — не хватает времени, отрывают время от сна, совершенно не имеют выходных дней.

Утомленный, невыспавшийся человек быстро слабеет, притупляется его бдительность. Долго ли в таком состоянии свалиться в трещину, из которой не выберешься даже с помощью товарищей!

Может быть, запросить разрешение на перевод со Средней зимовки Таджи Аллабергенова? Хотя бы временно до прихода летних отрядов. Ноздрюхин поделился своей мыслью с товарищами.

На следующий день в Ташкент полетела радиограмма.

Владимир Кучерявый торопится выйти раньше остальных. За спиной в рюкзаке у него теодолит, на плече тренога. Площадка, где устанавливается прибор, находится на добрую сотню метров выше над уровнем ледника. Чтобы не задерживать работы, надо до прихода группы успеть взобраться по склону на площадку и установить прибор. С высоты площадки ледник просматривается на всю ширину. Владимир установил треногу, с помощью буссоли направил теодолит на репер — специальный знак, установленный для изучения движения ледника. В трубу хорошо видны деревянные вехи, обозначающие точки поперечного скоростного створа. В прошлом месяце их ряд ровной дорожкой проходил от берега до берега. Сейчас рейки сдвинулись, дорожка изогнулась. Вместо ровного как стрела створа образовалась гигантская выпуклая дуга. Недаром нашу станцию называют «Заоблачная дрейфующая» — мы дрейфуем вместе с ледником со скоростью до метра в сутки!

Интересно, вехи, воткнутые в снег у самого берега, почти не сместились: скорость течения у берегов невелика. Но чем дальше к середине ледника, тем больше они «прошагали» от первоначального положения. За месяц ледник продвинулся примерно метров на пятнадцать.

Владимиру приходилось работать на ледниках Кавказа. Перед ледником Федченко кавказские ледники карлики. Месячная скорость их движения, за небольшим исключением, не более трех-четырех метров, то есть раза в четыре-пять меньше, чем у ледника Федченко.

Владимир приник к теодолиту. Из впадины вынырнули три маленькие точки. Группа подошла к реперу.

Резкий порыв ветра рванул Кучерявого за полу кожуха. С теодолита слетела буссоль. «Разбилась!» — ахнул Кучерявый и бросился к буссоли: К счастью, она упала на снег и осталась цела. Но тренога, установленная на скальной площадке, не могла сохранить полную неподвижность. Теодолит дрогнул. Так и есть — сбилась наводка!

Кучерявый, повернувшись спиной к ветру, начинает вновь подводить инструмент. В объективе трубы опять появляются три фигуры. Все одинаково черные, все вверх ногами Одна фигурка отделилась и пошла вдоль дуги вех с рейкой для промера высоты снежного покрова. Владимира она не интересует. Вот заметно вырисовывается второй человек, со связкой запасных вех. Не то! Кучерявому нужна фигура с широкой черной рейкой. Именно человек с рейкой должен давать сигналы и корректировать установку створа. Вот он! Третья фигурка воткнула рядом с собой черную рейку; она четко вырисовывается на снежном фоне.

Черная рейка торчит чуть в стороне от нити. Кучерявый флажком показывает наблюдателю, в каком направлении надо передвинуть рейку. Рейка передвинулась. Теперь она находится прямо на черте. Кучерявый дает отмашку: «Очень хорошо! Давай дальше!»

Люди на леднике замерили рулеткой расстояние между рейкой и старой сместившейся вехой. Записали отсчет, вместо черной рейки воткнули вешку, снятую со старого створа, и двинулись к следующей вехе. Владимир оторвался от теодолита и закрыл лицо руками. Минутку можно отдохнуть от ветра. Ресницы смерзлись и стягивают веки. Теплом рук и дыханием он отогревает лицо, снова поворачивается к ветру. Пора взглянуть в трубу. Лыжник с черной рейкой как раз в это время подошел по створу к месту второй вехи и воткнул рейку. Кучерявый флажком просигналил ему поправку. Люди идут поперек ледника, приближаясь к теодолиту. Они в движении, им тепло. Кучерявому холодно стоять на месте. В перерывах между наблюдениями он отплясывает на большом камне чечетку. От ветра чуть вздрогнула тренога. Кучерявый этого не заметил. Он видит только, что сверху наползает туман.

Восьмая, девятая, десятая вехи… Пора проверить, ровно ли устанавливается створ. Кучерявый повел трубой вверх к реперу. Что такое? Две последние вехи стоят в стороне от створа. Недоглядел. Он вскакивает на камень и отчаянно крутит флажком: Люди на леднике остановились. Одна фигурка, та, что с биноклем, поворачивает назад исправлять створ. А ветер несет по леднику клочья тумана. Они все ближе. Все ниже спускаются облака, погода портится. Пройдена половина створа — до середины ледника. Теперь легче разглядеть людей и рейку даже в тумане.