Дежурный, шагавший по траншее, заметил их, приветливо махнул рукой.

Они не спеша спустились, подошли к нему.

— Начальник дома?

— У себя, проходите, — сказал тот и улыбнулся.

Горцы неторопливо и степенно прошли по траншее к дверям, приставили к стенке снегоступы, сбили с обуви и башлыков снег. Потом шагнули в темный коридор и через минуту вошли в канцелярию.

Капитан сидел за столом и брился. Окна были завалены снегом, и капитан брился при свете керосиновой лампы. Увидев гостей, он сильно дернул бритвой. На мыльной щеке выступила капелька крови.

— Здравствуй, генацвале! — сняв шапку, сказал старший из горцев.

— Здравствуйте, товарищи! Какими судьбами? — капитан торопливо вытер недобритое лицо полотенцем.

Горцы подошли к нему, и каждый поздоровался за руку.

— Пришли к тебе, генацвале, — серьезно и просто сказал тот, кто первым снял шапку.

Начальник ценил простоту и мужество в людях; он молниеносно представил себе весь их путь, но ответил так же серьезно и просто:

— Спасибо. У нас все в порядке.

Старший из горцев одобрительно взглянул на него. Он понял, что помощь пограничникам не нужна, что они выдержали буран, но ему понравилось то достоинство, с каким начальник сказал об этом.

— Дежурный! — крикнул между тем капитан.

И когда в дверях появился сержант с повязкой на рукаве, распорядился:

— Скажите повару, чтобы чайку приготовил!

— Не торопись, генацвале, — сказал старший из горцев, усаживаясь на стул. — Мы не хотим есть. Скажи, почему никто из ваших не приходил в Мариндини и замолкло радио?

Капитан пояснил, что в буран не было смысла посылать людей вниз, а радио замолчало потому, что где-то оборвались провода. Вот и все. Горцы слушали и кивали головами.

— А сегодня вот сам хотел спуститься к вам, — заключил капитан.

— Приходи, гостем будешь, генацвале, — сказал старший из горцев.

— Так, так, — подтвердили его товарищи;

— Спасибо, — улыбнулся начальник. — Но уж раз вы пришли, повременю, дел много.

— Воля твоя, начальник.

Помолчали. Потрескивал фитиль в лампе. От снега, завалившего окна и стены, в канцелярии стояла тишина. Было тепло. Но все знали, что за стенами и толщей снега бушует ураганный морозный ветер.

Старший поднялся и что-то сказал своим товарищам по-грузински. Те тоже поднялись и стали надевать шапки.

— А чайку, товарищи? — сказал начальник.

— Нужно успеть до темноты, начальник.

— Успеете, честное слово, успеете! А так я не отпущу вас.

Горцы посовещались немного и сняли шапки. Они не хотели нарушать законы гостеприимства.

Их накормили, потом они ушли.

…Мариндинцы встречали их всей деревней. И старые и молодые тревожно смотрели на приближающихся мужчин, ждали, что они скажут.

— Эй, люди, там все в порядке! — крикнул старший. — Расходитесь спокойно по домам.

И все разошлись по домам.

Герман Cepгo

КАПИТАН КОНГА ЮССЬ

Рисунки П. Павлинова

Этот очерк, написанный заместителем капитана Таллинского морского порта, получил в 1959 году первую премию на конкурсе Союза журналистов Эстонской ССР. Очерк публикуется в сокращенном варианте.

— А я собственными глазами видел «Летучего Голландца». И вы думаете где? Да тут же, под Ристна!

Гомон утихает, и в конторе наступает тишина. Капитаны — они пришли в контору гавани за последними инструкциями перед выходом в море — глядят на стоящего посредине комнаты рослого человека. У штурманов, которые в обычной спешке оформляют рейсы, вдруг оказывается достаточно времени. Старый смотритель гавани забывает полошить телефонную трубку на аппарат, и по затихшей конторе разносятся сигналы: «ту-ту-ту». Инспектор пароходства, с которым мы обсуждали серьезные деловые вопросы, меня больше не видит и не слышит. Мое внимание тоже обращено к рассказчику.

Капитан спасательного судна «Пересвет» Иоханнес Конга, или Конга Юссь, как зовут его обычно, не может пожаловаться на недостаток слушателей.

— Военное время. Штормовая октябрьская ночь. Темно. Ни луны, ни звезд. Вдруг матрос с бака кричит: «Бригантина с левого борта курсом прямо на нас!» Смотрю так, что глаза на лоб лезут, — ничего не видно.

Рука капитана Конга нацеливается на таинственно мчащийся без огней парусник, глаза напряженно вглядываются в невидимый горизонт.

Слушатели сдерживают дыхание.

— Беру бинокль… — согнутые пальцы Конга поднимаются к глазам. — И вижу: с восьмибалльным ветерком, подняв все паруса с бакборта, в кабельтове, прямо на нас — парусник!

Колени Конга подгибаются, он весь как-то оседает, глаза смотрят испуганно. Даже его густые, гладко зачесанные блестящие черные волосы поднимаются дыбом. Вот ловкач!

— Даю полный назад, право на борт, и — на волосок! Секунда промедления, и… буль-буль-буль… В мире прибавилось бы несколько веселых вдов. Понимаете?

Почему же мы не понимаем? Конечно, понимаем! Особенно благодаря движениям вытянутых рук Конга Юсся, которые показывают, как сомкнулась бы над ними вода после последнего глотка воздуха.

— Может, сам катерман[3] и шепнул команде, что это «Летучий Голландец», шут его знает, только через несколько минут на мостик поднялся боцман, за ним — матросы.

Юссь расстегивает воротник форменного кителя, засовывает руки по локоть в карманы брюк и подражает валкой походке боцмана.

— Дрожат от страха. Теперь, мол, когда показался «Голландец», нельзя дальше идти. Уж лучше сразу пароход выбросить на берег. Известно давно: кто увидит «Голландца», ни в одну гавань больше не придет. Моряки в то время были суеверные, помните?

Конга ожидает подтверждения. Мы киваем.

— Матросы кричат: «Давай судно на берег!» Мне как-то не по себе. А вдруг и вправду это коллега морских чертей Берент Фокк? Пришел предупредить, как собрата по профессии. Кто бы из моряков посмел в такую бурю поднять все паруса?

Подбородок Конга Юсся опирается на руку, лоб нахмурен, в глазах сомнение. Думаю: хороший артист пропадает в этом человеке! А впрочем, почему пропадает? Разве не расцвел у нас в порту его талант? И что из того, если здесь не театральный зал, а контора и артист работает не за плату, а просто по внутреннему побуждению? Все равно артист.

— Я было уступил команде и собирался взять курс на Хиума, как вдруг стукнула в голову одна мысль: да ведь нет, братишки, ни бога, ни черта! А если нет, так кому же голландский капитан Берент Фокк свою душу продал?

Кулак Юсся легонько бьет в широкий лоб, на котором уже нет ни единой морщинки озабоченности.

— Я руль на борт — и курс наискось на Фильзанд, вслед за «Голландцем».

Подбородок Юсся угрожающе выпячивается; все видят, с каким упорством начал Конга преследовать таинственную бригантину.

— Иду полчаса — не видать гостя. Час — никого. Снова какие-то мысли нехорошие зашевелились. И вдруг месяц вышел. И на волне увидел я это привидение… Корабль без огней! Разорванные паруса полощутся на ветру. Ни дать ни взять — «Голландец». Ребята бросились спускать лодки. Остался я на мостике один. Ну их всех, думаю, к дьяволу! Один так один!

Конга принимает решительную боксерскую позу.

— И тут старый мой помощник Разум прошептал: «Слушай, парень, зажги прожектор и посмотри, что тебе мерещится!» Щелк, включил прожектор, и… как вы думаете? На курсе — парусная артиллерийская мишень!

Рассказы Юсся обычно связаны с морскими легендами. Начинает он просто: «Это произошло, когда мы грузили бобы какао в Африке…» А потом пойдут приключения.

Я знаю Юсся лет двадцать и никогда не сомневался в том, что он смелый мореплаватель и первоклассный капитан. И все-таки — пусть капитан не сердится за мою откровенность — я относил его к категории людей несколько поверхностных и легкомысленных. Почему? Вероятно, потому, что каждый раз, когда он начинал что-либо рассказывать, мне вспоминались слова эстонской шуточной песни: «То было в древние года, когда вся сельдь на берегу жила…»