Пост Коры в VidBook для любого нормального человека выглядел не заслуживающим никакого внимания, но только не для меня.

— Вы не поверите, какие здесь мухи! — излагала она в камеру, держа ее слишком близко к лицу, как, собственно, делают все, из-за чего ее нос казался в три раз больше обычного. Впрочем, он прекрасно сочетался с ярко-синими глазами и длинными светлыми волосами, которые делали ее так похожей на мать в том же возрасте, что становилось больно. — Они меня повсюду преследуют! Вчера четыре из них — я считала — проскочили в спальню до того, как я успела захлопнуть дверь. И они типа крутились вокруг меня, пока я переодевалась. Можете такое представить? Жесть! У них что, нет своих мушиных девчонок, чтобы за ними подглядывать?

Почтовый индекс 78718 — это индекс Остина, штат Техас. Ее квартиру я никогда не видел — я больше не желал получать никаких судебных постановлений о том, что не должен с ней видеться, — но я знаю Остин. Мухи там, конечно, водятся, однако не в таких количествах, как в Виргинии, где выросла Кора. Во всяком случае, в ноябре.

Возможно, это ровным счетом ничего не значило, но если тебе повезло пережить двадцать лет службы в НК-МЭМС, то ты неизбежно становишься параноиком. Даже если не участвуешь в очередной секретной операции, тебя посылают в места, где от любого, включая малолетнего попрошайку, можно ожидать всего, чего угодно, и где 90 процентов населения тебя люто ненавидят. Самые легкие наши задания — это миссии типа «охотник/жертва — найди и убей», в которых надо найти определенную мишень, уклоняясь при этом от соприкосновения с гражданским населением. Тут, по крайней мере, все стандартно. Патрулирования, которые делают тебя параноиком, — это такие рейды, когда ты просто передвигаешься по местности, пытаясь засечь настоящую угрозу, отличив ее от всего лишь кажущейся, и стараясь при этом не учинить бойню среди ни в чем не повинных штафирок.

Еще будучи новичком в Корпусе, я имел собственное представление об удачной операции: плохие парни устранены, а ни в чем не повинные, пусть даже подозрительно себя ведущие, не пострадали. Но спустя какое-то время понял: все это чушь. Каждое задание — это мир в самом себе. Погрузись в него, сделай свое дело (что означает — устрани того, кого надо, а не наоборот) и дуй на выход. И желательно, чтобы все люди из твоего подразделения возвращались живыми.

У меня это хорошо получалось. Даже в первые недели тренировок мне говорили, что я обладаю необычайной способностью к Слиянию. Но не сообщали при этом, что тем сокрушительнее будет чувство потери, когда я лишусь этой способности.

Я пробудился и мгновенно перешел в состояние боеготовности — умение, которое вырабатывается лишь годами выполнения секретных миссий. На этот раз я проснулся не в постели, а на кушетке. Телевизор включен — на экране нечто коммерческое типа как-разбогатеть-быстро или в той же степени безмозглое, что крутят поздно ночью.

Я был не один. Я воспринимал кого-то за своей спиной. Он глядел в окно, лица не разобрать под камуфлирующей краской. Голубые джинсы и темная мексиканская накидка — серапе. Он небрежно держал «узи» одной рукой, но беспечность эта была обманчива, то была расслабленность змеи, способной мгновенно свернуться в спираль и, распрямляясь, нанести удар с такой скоростью, что ты даже не успеешь ничего понять. Он проделывал такое раньше и будет проделывать, пока кто-нибудь с более быстрой реакцией не нанесет упреждающий удар. В данный момент он ничего такого не ожидал, но все равно был готов мгновенно перейти к действию. Он глядел на дорогу за окном, за чем-то наблюдал. Поджидал чего-то вроде моего патруля, все еще скрывающегося за углом. Его пульс был в норме, дыхание ровное. Натренированный убийца, целиком и полностью в своей стихии.

Я отвлек внимание от своего периметра, приготовившись послать запрос. Устранить его или обойти? Этот молчаливый страж на другой стороне здания казался не таким уж бдительным. Если у нас имеется парочка людей в засаде, я смогу направлять их, координировать атаку. Игра без слов: «нападай по моему сигналу». Все просто, как жужжание мухи над ухом. Мы проделывали такое раньше, временами аж против четырех целей, разнесенных по длине фронта в тысячу футов.

Но что-то не сходилось. Я не мог никого найти, чтобы послать запрос. Может, парень ухитрился уложить всех наших, кроме меня? И где, в конце концов, мое настоящее тело? Я так погрузился в периферийное Восприятие, что потерял ощущение своего реального окружения.

Все прояснилось благодаря телевизору. Передача шла на английском. Не на испанском, арабском или еще каком. С экрана рассказывали, как сколотить состояние на заложенной недвижимости. Не та тема, которая могла бы заинтересовать часового в серапе, даже если его не раздражали отвлекающие факторы.

Мне оставалось только обернуться и посмотреть. Я не увидел ничего, кроме книжного шкафа. А в нем — мои собственные книги, сам же шкаф находится в моей собственной квартире. Я и тут один. В Сиэтле. Как все последние два года.

Я уселся на кушетке, вытащил телефон из зарядника-держателя, набрал номер, ставший за эти годы слишком знакомым, слишком привычным.

— Да? — отозвался голос в трубке.

— Это снова случилось.

— Вспышка прошлого, галлюцинация или фантомное зрение?

— Не уверен, — я описал увиденную сцену. — Может, это было Альтиплано. Все выглядело как-то смазанно, без деталей.

— Ясно. А я вот прошлой ночью находился в полной уверенности, что моя комната кишит змеями. При чем тут змеи? Я никогда не сталкивался с ними в акциях. Змеи меньше всего меня по жизни волновали.

Мы поговорили еще немного, пока я не почувствовал, что смогу снова заснуть. Понятия не имею, кем был мой собеседник; мы нашли друг друга в Сети и общались по зашифрованным линиям, оплачиваемым через условные счета. От привычки к секретности практически невозможно избавиться. Но это было лучше, чем в панике вызывать мозгоправов из Корпуса только для того, чтобы они влепили в твое личное дело диагноз типа параноидальной шизофрении.

У Восприятия много возможностей. С его помощью ты можешь видеть, что делается за углом либо в любом закрытом помещении, в дверях или окнах которого найдется щелка, куда сможет просочиться один из твоих жучков. Но это гораздо богаче, чем просто зрение. Микродетекторы насекомых вытягивают из окружения буквально все, что можно воспринять и уловить.

Для очень многих операторов информация — это просто наборы данных. Нужен компьютер, чтобы их интерпретировать и управлять роем, и ты прохлаждаешься себе на базе перед кучей электроники, и у тебя кондиционер в помещении, и чашка кофе в руках, и все, что пожелаешь.

Но это всего лишь пародия на удаленное восприятие.

Если у вас есть способность к слиянию, данные перестают быть данными. Добавьте в систему интерфейс, вроде тех, что используются в протезах конечностей, только более изощренный, представьте себе пианиста, играющего Шопена с помощью такой механической руки, и вы получите хорошее представление об НК-МЭМС. Наборы данных исчезают, а вы просто воспринимаете некий целостный образ-ощущение так же прямо и непосредственно, как воспринимаете то, что идет дождь или что вы находитесь на тропическом пляже.

Большинство людей не может переступить нечто внутри себя, чтобы слиться и получить такое Восприятие. Но для тех, кто может, НК-МЭМС является чем-то гораздо большим, нежели просто инструментом, позволяющим заглянуть за угол. Это подвешенный в воздухе эмоциональный сенсор. В базарной толчее ты точно знаешь, кто настроен враждебно, а кто просто испуган. Кто убежит, если ты дашь ему такую возможность; кто из гордости останется на месте, чтобы сохранить лицо, хотя внутри тоже перепуган; а кто является упертым фанатиком, которому даже собственная смерть безразлична.

А вот на базе никто не желает находиться рядом с тобой. У каждого есть секреты — и даже если ты не знаешь деталей, то все равно совершенно точно видишь, когда от тебя что-то пытаются скрыть. Не говоря уже о способности постоянно выигрывать в покер, хотя ты поклялся, что не будешь подглядывать. Отслеживать происходящее становится привычкой, даже если в этом нет настоящей нужды. Возможно, так и рождаются настоящие лазутчики. Восприятие вырабатывает у тебя аллергию на сюрпризы. Если ты можешь что-то узнать, ты хочешь это узнать. Если ты не можешь этого сделать, впадаешь в отчаяние.