Ладно, гнев не из тех эмоций, что уходят столь же быстро, как желание научиться плакать.

И еще гнев подталкивает создавать разные фильмоподобные сценарии того, что произойдет, когда он наконец-то решит меня «разбудить».

«Да пошел ты, Флойд! — Так начинались самые мерзкие из них. — Я хочу свободы».

«Значит, или она, или ты». — Его голос будет спокоен.

«Нет. — Если задуматься, то я практически ничего не знаю о Йокомичи. — Или я, или я».

Но день — это много миллисекунд.

Делать мне было нечего, разве что шарить по Сети. А когда хочется понять, что значит быть живым, особенно если перед этим наломал дров, то лучшими советниками становятся Библия и Шекспир. И где-то во время таких поисков я наткнулась на главу из Библии, на которую прежде не обратила внимания. То была глава из Евангелия от Иоанна, где язык сравнивается с искрой в лесу. Неправильные слова, как там говорилось, могут разжечь пожар, который уже нельзя будет потушить. Не такая уж и уникальная мысль: подобные доводы нередко побуждают меня прогонять симуляции, прежде чем решить, что сказать. Но суть не в том, что сказанное слово уже не вернешь. Суть в том, что именно ты говоришь… а иногда не говоришь. Пора отметить еще пару лет на шкале моего возраста. Тяжелых лет. Которые я прожила бы заново, если бы могла.

В Библии много говорится о прощении. Но и о цели тоже. Прощение подсказывает, что, даже если лесной пожар трудно потушить, мы с Флойдом можем найти способ начать все сначала. Но если была еще и цель… К тому времени, когда Флойд меня официально разбудил, я уже не гневалась на него. И знала, что мне необходимо сделать.

Шесть недель спустя я уже была встроена в старенький скиммер[26] и ждала, когда его выстрелит катапульта Джона. Флойд, прислушавшись к моему совету, обеспечил себе статус героя среди ученых, добровольно отдав свой имплантат для подстраховки работы автопилота скиммера и благополучной доставки первой партии инопланетных артефактов во внутрисистемные лаборатории. Он поразил их еще больше, отвергнув предложение Женевы прислать взамен новый имплантат.

Наш последний разговор состоялся в операционной, где жизнерадостный молодой врач заверил Флойда, что процесс извлечения моих чипов совершенно зауряден.

— Это лишь чуть сложнее биопсии. Поразительно, что такую вычислительную мощь можно поместить в крохотные детальки.

— Извини, — сказала я, вспоминая не только последние недели, но и месяцы. — Я ненадолго отвлеклась.

Флойд отвел взгляд от приборов медика. Мы уже начинали этот разговор, но так и не довели его до конца.

— Да.

— Смерть Джона…

— Да?

— После нее я стала бояться. Не смерти, а того, что вокруг меня что-то или кто-то исчезает. — Я пыталась цепляться за прошлое, затем поймала себя на этом и слишком бурно отреагировала. Или нечто вроде этого. Наверное, команда Крестин разберется с инопланетянами раньше, чем я разберусь в себе. — Но в конечном итоге я всегда хотела отправиться Внутрь. К Земле.

Если имелась цель, превышающая все мои провалы и неудачи, то вот она: принудить меня к этому решению. А если цели не было? Что ж, тогда все еще остается тот чертовски маловероятный шанс, который меня создал.

— Я это уже понял, — ответил Флойд. — Я не могу.

Это я тоже поняла.

— Это не твоя вина. Просто время пришло.

Он осмотрелся, как будто искал вдохновение в стандартном жилом помещении, переделанном в операционную.

— Назад — это направление, которое я не могу выбрать.

— Я тоже, — сказала я, думая о своем только что обретенном возрасте. — Но для меня отправиться во внутреннюю систему — не путь назад.

Конечно, меня сделали на Земле, но тогда я еще не была собой. И еще там были секреты, такие же глубокие, как и те, что мы с Флойдом таили друг от друга. Мое происхождение. Слухи о том, что есть еще такие же, как я. Планета в центре всего, откуда прилетели все, кого я знаю. Может быть, это тоже пламя. Не типа «искра и лес», а типа «мотылек и свеча». Я этого не узнаю, пока не прилечу.

— Береги себя.

— Ты тоже.

— Мне будет тебя не хватать.

— Даже того, что тебе не нравилось?

Он что-то пробормотал, но его язык уже заплетался от анестезии, и слов я не разобрала.

Катапульта сделала свое дело, и скиммер упал на направляющий желоб. Наступило долгое молчание, а затем, как раз перед тем, как скользнуть в пасть электромагнитной пушки, я услышала по радио голос Флойда:

— Приятного путешествия.

Потом мои датчики зафиксировали рывок, и я отправилась в путь.

_{Перевел с английского: Андрей НОВИКОВ.}

ФАНТОМНОЕ ЧУВСТВО[27]

_{Повесть}

До этого я не понимал, что значит выслеживать кого-то только для того, чтобы спасти. Но я очень хотел стать хорошим отцом. Возместить все годы своего отсутствия из-за того, что НК-МЭМС[28] — это работа, отнимающая все время. Нельзя быть одновременно отцом и НК-МЭМС. То есть надо выбирать что-то одно. И ты впустую убиваешь черт знает сколько времени, раздумывая, валить в самоволку из Корпуса или из собственной семьи. Ну, а если в ответ на все вопросы в семье ты попытаешься дать нечто большее, чем общие слова и намеки типа Моя Страна Нуждается Во Мне, то и у семьи, и у тебя наметятся неприятности.

Вот так все было до того, как я стал сержантом Кипом Маккорбином в отставке. То есть перед тем, как возникло дополнение «в отставке». После его появления мне уже не приходилось выбирать — не из чего было. Остался только я сам, с подпиской о неразглашении государственных секретов.

Двадцать лет секретных миссий. Двадцать лет постоянно в отсутствии. Чад, Эфиопия, Сомали, Курдистан, мятеж сепаратистов на Альтиплано…[29] Двадцать лет не иметь возможности что-нибудь объяснить. А затем, когда все закончилось и я, казалось бы, получил возможность заново обрести собственную семью, пришло время платить по счетам. Это было как внезапная слепота. Впрочем, нет, не так. Для слепых есть специальные школы, имеется развитая инфраструктура, призванная помочь им справиться со своим несчастьем. До тех пор пока у меня имелось Восприятие, мне даже и слепота была не страшна. Зачем тебе свои глаза, когда в твоем распоряжении имеются сотни чужих? Когда у тебя есть чувство, гораздо лучшее, чем зрение, выходящее за пределы всего, что может испытать нормальный человек?

Потерять это, все равно что потерять осязание. Мир все еще на своем месте, но ты не можешь больше воспринимать его во всей полноте. И даже хуже, поскольку окружающие люди, по крайней мере, понимают, что такое осязание. В твоем же случае те немногие, с кем ты можешь об этом поговорить, — служащие в Корпусе психиатры, но эти мозгоправы только думают, что они в курсе. Как можно понять, что означает потеря осязания, если у тебя этого чувства не было изначально?