И еще эта планетка непрерывно меняется, проносясь по орбите настолько быстро, что можно даже увидеть штормовые вихри, скользящие по выпуклости Нептуна, когда планета проходит весь цикл: полная, полумесяц, затмение и снова до полной.

— У нас есть внутренний холл с окнами, — сказал Пилкин, — но впечатление оттуда уже другое.

Позже я увидел, что он средних лет, с ежиком седеющих волос, кустистыми бровями, а на горле у него вытатуирован коптский крест.[17] Но в тот момент я мог лишь сказать, что он высокий, худощавый и щеголяет в шокирующе красном скафандре-«шкуре».

— Это чтобы вы смогли найти меня, где угодно, — пояснил он.

До жилища шахтеров была всего миля, но, стоя возле корабля и созерцая голубизну, я вдруг понял, что совсем туда не тороплюсь. Я вспоминал одно место в западном Техасе под названием «южный обрыв гор Чисос».

Понятия не имею, что значит слово «Чисос». Насколько мне известно, оно способно означать «большой холм» на языке какого-нибудь индейского племени. Можно попросить Бритни поискать перевод, но некоторые тайны лучше оставлять нераскрытыми. Мне тогда было двенадцать, и я фантазировал, что на языке апачей название означает «насест грабителей». Зато слово «обрыв» было совершенно недвусмысленным. Сидя на том обрыве и болтая ногами над бездной, я находился на границе двух миров. Вершина горы позади меня казалась заросшим соснами небесным островом, возвышающимся на милю над серебристой ниточкой Рио-Гранде. А впереди эти сосны переходили в свет, воздух и простор.

В тысяче футов подо мной охотились соколы, а вместе с ними парил и мой разум — кружа и охотясь над складчатой пустыней, словно где-то там затаился ответ на все вопросы: почему существуем я, мир, жизнь. И ответ этот только и ждал, когда я спикирую и схвачу его когтями моих мыслей.

Только, конечно, не было там никакого ответа — во всяком случае, настолько конкретного, как мыши и тушканчики, за которыми гонялись соколы. А был там, в сорока милях за рекой, огромный известняковый утес, еще больше того, на котором я сидел: белая дуга на южном горизонте. Приближался закат, и утес заливали косые лучи — розовые, красные, цвета ржавчины. Эти далекие пики назывались Сьерра-дель-Кармен. Некоторые названия не нуждаются в объяснении.

Я смотрел, пока вершины даже самых высоких пиков не стали пурпурно-голубыми. Смотрел бы и дольше, но я уже опаздывал, а возвращаться мне предстояло семь миль. Если бы не полная луна, я вполне мог бы и не дойти — свалился бы с обрыва и пронесся мимо соколиных гнезд на пути к забвению.

Здесь, на Наяде, меня точно так же манил Нептун. Мне хотелось взлететь и парить, парить…

Понятия не имею, сколько бы я пялился, задрав голову, если бы меня не прервала Бритни.

— Ух, ты, — сказала она. — Я и не ожидала, что увижу такую красотищу.

Всякий раз, когда я начинаю думать, что понимаю ее, она находит очередной способ меня удивить.

— О чем это ты? У тебя же есть все исходные данные. Почему же ты просто-напросто не создала симуляцию?

— А какая в этом радость? — Я почти увидел, как она морщит несуществующий нос. — Смысл исследования в том, чтобы наблюдать за явлениями, а не выдумывать их.

Пилкин увидел, что я вернулся к реальности, хотя, конечно, не знал из-за чего.

— Красиво, правда? — спросил он. — Я много где побывал, но отсюда мне никогда не хотелось улететь. Бог даст, здесь я и умру.

Пару часов спустя мы сидели в холле у шахтеров, потягивая пиво. Для продукта гидропоники оно оказалось неплохим — намного лучше, чем водка из пищевых отходов, которую гонят у Сатурна.

Пилкин, как я узнал, прилетел сюда лет семь назад, когда одному из старателей повезло и он наткнулся на жилу. Пока другие занимались шахтными машинами и плавильней, Пилкин увлекся своим детищем — электромагнитной катапультой.

Когда я назвал ее примитивной, то имел в виду ее разгонную мощность. С инженерной же точки зрения эта конструкция была почти чудом. Начнем с того, что, используя практически только местные материалы, он сконструировал бур с питанием от солнечных панелей — что само по себе нелегко в условиях ограниченной солнечной освещенности — и пробурил туннель длиной в шестьдесят миль, от самой шахты.

Но этого ему показалось мало. У большинства ЭМК туннели прямые, но их не устанавливали на быстро несущейся по орбите луне да еще настолько близко к глубокому гравитационному колодцу. Туннель Пилкина разделялся на три выхода, наподобие лепестков огромной геральдической лилии, и это позволяло ему направлять каждый выстрел под одним из трех пусковых углов.

— Так мы получаем больше пусковых окон, — пояснил он.

— И как часто вы можете запускать грузы? — спросила Бритни. Обычно она задает вопросы через меня, но сейчас говорила через ближайший экран связи.

Главным источником света в холле было сияние Нептуна за окном, и в этом свете улыбка Пилкина показалась клоунской.

— Это и есть твой имплантат? — уточнил он. — Рад познакомиться. Я о вас наслышан.

Это меня удивило. Мы с Бритни привлекли много внимания после наших приключений на Титане, но инцидент с алмазной шахтой замалчивался. Только Бритни и я знали, что она спасла меня, когда Т. Р. Ван Делп покушался на мою жизнь, и даже я не знаю всех подробностей. Это одна из немногих тем, на которые она не хочет разговаривать.

Ван Делп ей никогда не нравился, зато Пилкин пришелся по душе.

— Я тоже рада с вами познакомиться, — сказала она. — Вы здесь здорово поработали. Вам бы не помешало получить за это диплом инженера.

— Тише, — еле слышно прошептал я. — Или ты хочешь, чтобы тебя застукали?

Но Пилкин лишь удивился.

— Да зачем мне диплом? — вопросил он и, прежде чем она успела ляпнуть глупость насчет радости прыжков сквозь обручи, вернулся к исходной теме: — Короче говоря, окна запуска появляются неравномерно, но в среднем примерно одно за сотню оборотов вокруг Нептуна. Могло быть и хуже, но мы пожертвовали частью полезной нагрузки ради более мощных тяговых двигателей, и это позволяет запускать грузы немного мимо цели, а затем корректировать траекторию уже в полете. Но и в этом случае мы редко получаем окно длительностью более нескольких секунд, поэтому трудно перезарядить катапульту достаточно быстро, чтобы запустить второй контейнер. Мы пробовали, но примерно в половине случаев второй падал на Нептун.

Все это время он говорил, повернувшись ко мне, но не со мной. Такого странного чувства я не испытывал с тех пор, когда впервые осознал: Бритни живая и контролирует все, что я слышу и вижу. Пилкин думал, что ведет себя вежливо, но уж лучше бы он разговаривал с экраном.

Я едва не упустил момент, когда он переключил внимание на меня:

— …поэтому одно из приятных последствий вашего пребывания здесь — мы можем попробовать это снова. Интересует? Это будет означать, что вы должны быть наготове, когда у нас появляется стартовое окно.

— Конечно.

Я быстро подсчитал: один запуск на каждую сотню оборотов Наяды означает примерно раз в месяц. Половину времени мы просто будем ждать, а в остальное перехватывать запущенные капсулы — и готов поспорить, что большинство из них удастся подтолкнуть на подходящие орбиты. Теоретически, для запуска капсулы можно воспользоваться буксиром, но эти капсулы огромны. По этой причине, разумеется, и строят катапульты. А можно ли разогнать капсулу буксиром до скорости, достаточной для преодоления гравитации Нептуна и прибытия во внутреннюю систему быстрее, чем за десятки лет? Можно, но для этого понадобятся топливные баки размером с небольшие астероиды.

В любом случае у меня, похоже, неожиданно появился реальный клиент, пусть даже половину времени я буду ожидать его вызова.

— А между запусками живите здесь, где хотите, — добавил Пилкин. — У нас много свободных комнат.

— Не говоря уже о лучшем виде в Солнечной системе, — вставила Бритни.