К вечеру в лагере были готовы все кесели и в ту же ночь поставлены мортиры и пушки. А с вечера следующего дня Пётр приказал: всем орудиям открыть беглый огонь.

Сначала осаждённые отвечали живо, потом ответная стрельба их начала затихать, а на рассвете и вовсе оборвалась. Вскоре после этого барабанщики на крепостном валу ударили сдачу — «шамад». Комендант крепости понял: сопротивление бесполезно.

«Известную Вашему Величеству, — писал Пётр Ромодановскому, — что вчерашнего дня крепость Ниеншанская по десятичасной стрельбе на аккорд сдалась. А что в той крепости пушек и всяких запасов, о том Вашему Величеству впредь донесу».

Шведские корабли появились у невского устья, когда Ниеншанц был уже русскими взят. Не зная этого, шведы дали условный сигнал двумя пушечными выстрелами. Пётр приказал ответить им таким же сигналом, после чего просигнализировать флагману:

«Возьмите на борт лоцманов».

Сигналы шведы приняли. Вскоре после этого от их флагманского корабля отвалил бот. Пристал к берегу. Матросы начали было высаживаться, но в этот момент на них из засады кинулся русский секрет. Рано!. Поторопились!..

Шведы быстро отвалили от берега. Удалось захватить только одного «языка».

Пленный показал, что вблизи устья Невы стоит шведская эскадра из девяти кораблей под командованием вице-адмирала Нуммерса.

Через три дня, 5 мая, в устье Невы вошли два шведских судна — шнява и большой морской бот. За поздним временем суда эти не решились идти вверх по реке, стали на якорь у самого устья.

Пётр решил «взять на шпагу» эти два судна. Вдвоём с Меншиковым, «понеже иных на море знающих не было», посадив на тридцать лодок семёновцев и преображенцев, они в тот же вечер приплыли в устье Невы и скрылись за островом.

С вечера ночь была лунная, но ближе к рассвету нашла туча с дождём, и Пётр приказал начать штурм. Половина лодок с гвардейцами поплыла тихой греблей возле Васильевского острова, под стеной высокого хвойного леса, и обошла шведов с моря; другая половина пустилась на противника сверху. Нападение было внезапным и чрезвычайно стремительным.

Сблизившись, гвардейцы открыли беглый ружейный огонь, а сплывшись борт о борт, забросали шведов ручными гранатами, после чего, пренебрегая жестокой пушечной канонадой противника, свалились на лихой абордаж. Оба судна — адмиральский бот «Гедан» и шнява «Астрель» — были взяты.

Это была первая морская победа над шведами, и Пётр с особой радостью поздравил своих сподвижников «с никогда не бывалой викторией».

Вскоре на военном совете был поставлен вопрос: укрепить ли Ниеншанц или искать другое место для основания торгового города?

Ввиду того, что крепость была мала и лежала сравнительно далеко от моря, совет решил искать другого места. И Пётр нашёл это место. Для строительства нового города-порта он облюбовал Янни-Саари — заячий остров, где 16 мая 1703 года и заложил свой знаменитый «Парадиз», будущую новую столицу России — Санкт-Петербург.

Прежде всего заложена Петропавловская крепость из шести больверков, или бастионов, под наблюдением: над первым — самого Петра, над вторым — Меншикова, над третьим — Головкина, над четвёртым — Зотова, над пятым — Трубецкого и над шестым — Кирилла Нарышкина.

— Ну и как. Александр Данилович, у тебя с твоим больверком? — интересовался молодей граф Алексей Головин — жених сестры Меншикова Марии.

— А ведь ты глупый, как я посмотрю, — усмехался Данилыч. — Ей-богу, глупый! Или не видно?.. Сваи есть, лопаты есть, кирки есть, народ пригнал! Чего ещё надо? Сам на вышку… Готово!

— Это в сказках.

— Погоди ты со своими сказками-то! В барак вошёл — юдоль! Вонь! Духота! Растерзать за это кого следует мало! Ну, думаю… А ничего, обошлось. Теперь глянь — блистает!

— Не похоже бы словно, чтоб…

— Ладно! Потолкуем потом, на банкете.

Больверк Меншикова был готов первым. Позднее его начали выводить из камня.

«Заложили в Петербурге болворок князя Александра Даниловича камнем, — записано было в „Юрнале“ 1706 года, — и был того дня банкет в доме Его Величества».

А через полгода:

«Фланки совершили и две казармы из земли камнем вывели».

Меншиков был назначен генерал-губернатором Санкт-Петербурга и вновь завоёванных областей — Ингрии, Карелии и Эстляндии.

Строительство нового города и защита только что покорённого края требовали от генерал-губернатора неутомимейшей деятельности. Петербург возникал в виду неприятеля, грозившего ему нападением и се стороны Финского залива — с моря, и набегами с суши — из Финляндии, от Сестрорецка. Вице-адмирал Нуммер со своими девятью кораблями стоял близ невского устья, генерал Кронгиорт — на берегах реки Сестры.

— Дело великое, трудное, — говорил Пётр, обращаясь к Данилычу, — ну, да ведь тебе не впервой браться за трудные-то дела…

— Лес нужен, — вставлял Меншиков, будто не слушая государя. — Много леса, мин херр, нужно вести, хорошего, строевого… И камня, и извести, и железа… Ничего этого не припасено…

— Что же делать, — пожимал плечами Пётр Алексеевич. — Придётся вывёртываться… А главное — люди нужны. Руки, Данилыч, — они сделают всё!

И действительно, руки коченевших от холода, смертельно уставших людей оказывались на поверку крепче самой твёрдой, отлично обработанной стали. Они били частоколы возле Невы, копали рвы. дробили камень, пилили брёвна и доски, рубили избы, сколачивали бараки, амбары, лепили из круто замешенной глины с соломой мазанки, бани…

Трудился народ «не щадя живота», — Питер креп, и хоть в пелёнках пока, но ширился, рос, несмотря ни на что.

Полки расквартированы были в бараках. Ровные, по линейке, ряды во всём похожих друг на друга построек на открытом поле возле Невы образовывали улицы, переулки, площади военного городка. Посреди — большой плац, по углам его — церковь, баня, гауптвахта и штаб.

Всё занесено снегом. Расчищены и утоптаны дороги только по основным направлениям — к плацу, бане и кухне. В остальных местах сугробы до крыш.

— Сам недосмотришь, и вот… — говорил Меншиков, обращаясь к начальнику гарнизона полковнику Силину, ещё свежему и бодрому офицеру лет пятидесяти, — чёрт те что!.. Ни пройти, ни проехать! Что же мне, одному за всех отдуваться!

Силин, старый служака в форменном зелёном кафтане, подбитом рыжей лисой, сдерживал мучительный кашель, месил снег рядом с дорожкой, стараясь держаться по-уставному — справа и на два шага сзади генерал-губернатора. От натуги глаза его были вытаращены и полны слёз, обветренное лицо красно, серые усы взъерошены. Но шагал он по рыхлому снегу упруго и твёрдо.

— Какая рота?! — выкрикнул Меншиков, кивнув на барак, мимо которого проходили-карабкались по сугробам.

— Десятая, ваше сиятельство!

В бараке мыли полы. Набросали внутрь снегу и затопили печи. Когда снег растаял, солдаты лопатами, мётлами, рваными мешками начали гонять воду из угла в угол, от стены до стены. Грязь булькала, пенилась, растекалась по всем закоулкам — под ружейные пирамиды, под нары. Её отовсюду выскребали и гнали в одно место — на середину барака.

На Меншикова и Силина, когда они вошли, никто не обратил внимания.

Посреди пола были вырваны две доски, и все, сколько было в бараке свободных солдат, с гиком, смехом гнали в эту щель со всех сторон грязную, липкую, вонючую жижу.

— Что это?! — рявкнул Меншиков. Все сразу вытянулись в струну.

— Генеральная уборка, вашство! — подскочил, доложил бравый сержант.

Силин молчал. Испытал, что в таких случаях это лучший выход из положения.

— Тут и вшей и клопов, видно, не оберёшься! — брезгливо поморщился Меншиков, сразу направляясь к дверям. Хмыкнул: — Ге-не-ральная уборка!.. Чёрт те что!.. Да в этакой грязи да вони не только вши, тут… — махнул рукой. — Сегодня вечером, — обернулся к полковнику. — зайди ко мне. — Поднял левую бровь. — По-тол-ку-ем!..

— И так каждый день! — ворчал губернатор, сидя в карете. — Не то, так другое! Хоть разорвись!