– Ты хочешь спасти Лешу? – спрашиваю я.

– Прости… – она вновь начала плакать, не в силах взять себя в руки. – Я понимаю – так нельзя…

– Почему нельзя?

– Ну как же, – Анька даже немного забылась. – Кто его знает, может для наших душ нет времени. Может для них не существует ни начала, ни конца… Ну, в нашем понимании? Вдруг, если мы отправляемся назад и спасаем жизнь, то вытаскиваем на этот свет не того, кто жил раньше, а лишь его физическую оболочку, когда душу уже вернуть невозможно. Поэтому и сомневаюсь.

– А если без сомнений, то ты хочешь не дать Лёше сесть в ту машину?

– Угу, – ответила она, и воспоминания о гибели её брата вновь вызвали приступ слёз. Я понимаю её, мне тоже жалко Лёху, он занимал хороший кусок моей жизни, и вместе с его кончиной этот самый кусок из меня вырвали с корнем. Но было кое-что ещё, что угнетало меня кроме самого факта смерти.

– Это не поможет, – отрезал я, чувствуя что во мне вскипает раздражение и злость.

Аня постаралась прекратить плакать.

– То есть? – всхлипывая переспросила она.

– То и есть. Не получается. Ты помнишь, откуда у него эта машина?

– Он её купил две недели назад…

– Всё верно. А деньги у него от меня. Помнишь, около месяца назад мы с ним в баре сидели? Он у меня денег хотел занять, а я ему за место этого результаты матчей на неделю расписал. На выигрышные деньги он эту машину и купил.

– Так не говори ему результаты матчей и всё! – взволновано парировала Аня.

Ох, милая моя, если бы это «и всё» заключалось в таком простом действии, ты бы сейчас не на поминки ехала, а со мной в Италию летела.

– Ты думаешь, я идиот? Конечно два дня назад я так и сделал. Но это не помогло – тогда твой брат повесился от безысходности.

– Так дал бы ему сумму, но не такую большую…

– Твою мать, Аня! – я стукнул по рулю, не в силах больше сдерживаться. – Твою мать!!! Ты думаешь тебе плохо и больно от потери брата? Я пережил восемь его смертей. Восемь! Я перепробовал всё – давал денег, не давал, и работу ему предлагал, и охрану приставлял, и сам с ним находился. Ничего не получилось. Даже когда я его насильно отвёз в элитный санаторий, у него ни с того ни с сего просто остановилось сердце…

– Боже… – Аня с ужасом наблюдала мою тираду, не смея даже пикнуть. Она даже и вообразить не могла, что я испытывал в эти два дня, которые обернулись для меня двумя неделями сплошного кошмара.

Каждая новая смерть становилась новым кругом ада. Я знал, что Лёха должен умереть, но ничего не мог с этим поделать. Вновь и вновь Анька уходила в себя, охваченная горем утраты. Я уже стал ненавидеть этот проклятущий телефон, с его грёбанными новостями. Вновь и вновь меня окатывала волна тупой немощности из-за потери друга и осознания собственного бессилия. Меня словно выжигали изнутри на протяжении двух недель без остановки.

– Значит это судьба… – потупив взгляд, прошелестела моя спутница

– Чёрт-чёрт-чёрт! – меня несло по инерции. – Грёбаный фатум, грёбаный ежедневник, гребанное всё!!!

– Сашенька, ты чего?

– Ты что, не понимаешь? У меня в руках сила, которая меняет ход времени. Ты представляешь, какая это власть?! А я ничего не могу поделать с одним единственным событием…

– Может ты не с того начинал исправлять?

– Ты меня учить будешь? – я в секунду вытащил ежедневник из кобуры и кинул его Аньке на колени. – На, сама бери и делай, если такая умная.

Она не мешкая взяла книгу и уже потянулась за ручкой, как что-то её остановило, и моя жена замерла с вытянутой рукой, вопросительно прожигая ежедневник глазами. Ритуально помассировав висок, она отмерла и захлопнула книгу.

– Нет, – отрезала она. – Мало ли… Нет-нет… Я за это не возьмусь.

– Хорошо, давай по-другому, – я схватил ежедневник и положив на руль, раскрыл его. – Вот так сойдет?

В моей голове фонтанировало месиво из обиды и гнева (больше на самого себя и отчасти на ежедневник), сжав в крепкие тиски мой измученный разум. Находясь на грани истощения, я ударился в крайность, словно протестующий подросток, и трясущейся рукой написал дату своего рождения с пометкой «я родился».

– С этого момента всё исправлять?

– Ты сдурел совсем?! – вскрикнула она. – С ума сошел? Хватит истерить и возьми себя в руки, идиот! Ты хоть представляешь какие последствия могут быть, если это зачеркнуть? Ты вообще о последствиях последние лет десять задумывался, или для тебя это слово совсем перестало существовать?

Аня так вошла в раж, что совсем забыла и про себя, и про своего брата. Она вырвала ежедневник из моих рук и бросила его на заднее сиденье как нечто грязное и противное.

– Придурок! – не могла она успокоиться.

– Прости, – начал я остывать. – Я очень устал. Хотел вернуть Лёшу и провёл две недели в какой-то непонятной погоне. Вся эта история с неудачными попытками в конец меня вымотала.

– Да, я понимаю, – она тоже взяла себя в руки, вновь начиная всхлипывать. – И ты прости. Лёшку уже не вернёшь и надо учится с этим жить. Слушай, что у тебя с кондиционером? Жарко как-то…

Бедная Анюта – похороны плюс скандал дают довольно неслабую сумму, наваливающуюся тяжёлым камнем на бедный организм, вот температура и скакнула.

– Всё нормально, это тебе жарко, а не в… – я не успел договорить, как Анька уже начала колдовать на панели «климат-контроля», порхая своими пальчиками-бабочками над цветками-кнопками. Как и полагается всякому пассажиру, она совершенно не понимала куда нажимать и зачем все эти светящиеся кнопочки, а попытки помочь ей были встречены шлепком по моей ни в чём неповинной кисти. Минуту промаявшись, моя жена каким-то образом начала набирать не очень хорошую комбинацию, которую знал только я.

Ой, нет. Ой-ёй, нет-нет!

Щёлк!

– Сашенька, что это? – уставилась она на тайник, открывшийся справа от моего сиденья.

– Это пистолет, – как можно хладнокровней ответил я. Не хватало еще оправдываться в этот день за оружие.

– Боже, зачем тебе?

– Так, знаешь что! – я закрыл обратно тайник и настроил кондиционер похолодней. – На всякий, как говорится. Нужно же мне быть спокойным…

– Ох, солнышко, – выдохнула она. – Осторожней, Сашка. Бога ради, будь осторожней.

– Хорошо.

Я отвёз Аню на поминки, но сам в дом заходить не стал – не было во мне сил сидеть за столом, где сконцентрировано гнетущее настроение по ушедшему. Хватит с меня. Во всей бесконечной вселенной я хотел лишь в душ, крепкий сухой скотч и баньки. Через час я подъехал к своему дому и уставившими глазами искал место, где можно было припарковать свою «Марусю». Стоило мне увидеть подходящую пустоту для своей машины, как в моё окно кто-то постучался.

Так и хочется прокричать «Судьба, баста! Хватит меня испытывать!», или небесным прейскурантом мне сегодня покой вообще не предусмотрен?

– Да, – почти прокричал я, открывая окно, но тут же сменил тон, вместе с этим избавляясь от усталости и натягивая на своё лицо улыбку. – Чем могу быть полезен?

На меня смотрела маленькая фотография Кирилла Павловича, аккуратно вклеенная в его собственное удостоверение. Собственно, рука держащая «корочку» принадлежала ему же.

– Александр Георгиевич? Нам нужно с вами поговорить. Не хотелось вас врасплох дома заставать, поэтому решил к вам на улице подойти.

Скотина, как всегда вежлив до зубного скрежета.

– Хорошо, я только припаркуюсь, – ответил я такой же сладенькой вежливостью и закрыл окно.

Ох и дурное у меня предчувствие на это раз, ох и дурное!

Одновременно выполняя манипуляции с разворотом автомобиля, я быстро набрал нужную комбинацию на электронной панели, открыл тайник, и, стараясь двигаться как можно незаметней, переложил пистолет себе в пальто.

Анькино предостережение «Будь осторожней» звучало эхом в моей черепной коробке, что пугало меня ещё больше. Всё это очень скверно пахнет.

Закрыв «Марусю» я пошёл к Кириллу Павловичу, ожидавшего меня возле чёрной иномарки, припаркованной неподалёку от моего подъезда. За восемь лет Павлович ни раз ко мне наведывался с целью «побеседовать», и каждый раз наша встреча заканчивалась ШМЯКом, который исправлял ситуацию. Но сегодня всё было иначе: не было рядом с ним подкрепления, и машина была не та, и домой он ко мне ни разу не приходил. Кирилл Павлович ждал меня возле своего авто как-то напряжённо, словно куда-то спешил.