Его сауна стала образцом для остальных.

На третий год банк сильно повысил арендную плату, и Тракселю пришлось повысить цены за массаж, сауну, полотенца, а также на мыло, шампунь и напитки. Объявления по этому поводу он не повесил. Он вообще никогда не вешал никаких объявлений и не проставлял на деловых бумагах цены, нет, он говорил об этом с каждым клиентом в отдельности. Даже если клиент находил, что цены в сауне выросли несоразмерно с общим ростом дороговизны, Траксель и тогда оставался дружелюбным, не пускался в долгие объяснения, а глубоко вздохнув, с видом человека, покорившегося судьбе, отвечал, что не в его власти изменить ход событий, что страдает от этого не меньше других, что он, в сущности, всего-навсего арендатор.

Самым же близким друзьям он признавался, что благодаря повышению цен отсеются лишь те, кто, собственно, никогда и не входил в круг постоянных клиентов сауны.

Сауна Тракселя уже слыла к тому времени самой комфортабельной, самой дорогой и элитарной, когда однажды грипп загнал Тракселя в парилку. Он сам отрегулировал температуру, хорошо пропотел, но ни кашель, ни насморк не стали от этого меньше, да и знобило его по-прежнему. Он скверно себя чувствовал, это было видно по его лицу, но он и теперь не переставал следить за порядком, и все поражались его выдержке.

В конце концов жена все-таки заставила его лечь в постель. Она встревожилась, ведь в его годы с гриппом, право же, шутить опасно.

Траксель и в постели обливался потом. Рядом, на ночном столике, стояла чашка чаю, лежали таблетки, полотенца. А его жена вместе с массажистом встречали в холле клиентов, выдавали полотенца, мыло, шампунь и напитки, отвечали на телефонные звонки, принимали пожелания Тракселю скорейшего выздоровления и дружеские приветы. Клиентов, уже записанных на массаж к Тракселю и настаивавших на том, чтобы массаж делал непременно он, уговаривали подождать.

И теперь, в отсутствие Тракселя, клиентам не приходилось дважды повторять свою просьбу, будь то насчет газеты или более холодной минеральной воды. Лишь изредка кто-нибудь просил чуть повысить либо понизить температуру в парилке. Этот образцовый порядок вызывал у жены Тракселя чувство покоя и гордости, но держалась она по-прежнему скромно.

Всех подкупали ее доброжелательность и предупредительность, клиенты находили, что она премилый человек и вполне соответствует своему мужу и тем самым всему их предприятию.

«Да иначе и быть не могло», — говорили клиенты, едва переступив порог сауны. Они не уставали повторять это и тогда, когда она выдавала им полотенца, предлагала новый шампунь для волос, когда взвешивались и когда, уставшие, но посвежевшие, шли, обмотанные полотенцами, в комнату отдыха.

Напасть эта, говорила она позже, оправдываясь перед мужем, приключилась с массажистом как раз тогда, когда она ушла забрать сына из детского сада. За недосмотр жены Траксель извинился перед клиентами, потом перед клиентами извинилась и сама жена. Когда она вернулась, новый клиент уже сидел голый в парилке, рассказывала она, между зубным врачом и владельцем таксомоторного парка, а напротив сидели владелец ресторана, журналист и страховой агент. Она поздоровалась с ним так же приветливо, как и со старыми клиентами, и, как всегда, проверила, не слишком ли в парилке жарко.

Задним числом она припомнила, что ее озадачила тогда напряженная тишина в парилке. Обычно в этой компании веселились, острили, правда не очень громко. В душевой журналист не сказал свое обычное: «Я сейчас будто скотина после долгого пребывания в стойле».

В глаза ей бросился также ботинок, один-единственный, довольно грязный и со стоптанным каблуком, который валялся возле шкафа.

Впрочем, не ее дело искать ботинки под лавкой, и не ее дело ставить их на место.

— Что бы ты подумал, — спросила она мужа, — если бы увидел перед шкафом с вынутым ключом один-единственный ботинок?

В парилке было темновато, продолжала она объяснять, к тому же из-за яркого света в душевой в первый момент ничего не было видно. Да она в парилке никогда и не задерживается, спросит только о самочувствии, но клиентов не разглядывает, не пялится на них.

Обычно при ней клиенты сидят или лежат на полках в довольно странных позах: с поджатыми под себя ногами, на корточках, на боку, на животе либо укрываются за печью и с нетерпением ждут, пока она уйдет.

Вот как раз там и сидел новый клиент!

Она, помнится, убрала флаконы из-под шампуня, обмылки, прикрутила кран бассейна, потом заглянула в аэрарий, но быстро вышла, чтобы не мешать массажисту работать…

Вынимая из стиральной машины чистые сухие полотенца, она только потому и услышала разговор между владельцем таксомоторного парка и зубным врачом, что зубной врач оставил дверь в раздевалку открытой. Речь шла о ком-то из клиентов, это она поняла сразу.

Жена Тракселя хорошо помнила тот разговор. Владелец таксомоторного парка считал, что новый клиент не только нелюбезен, но и ведет себя заносчиво и вызывающе. К тому же бессовестно с его стороны так долго занимать единственный свободный душ и заставлять выходящих из парилки ждать. Вот от него-то и надо требовать опрятности в первую очередь, пусть по крайней мере перед тем, как войти в сауну, не просто примет душ, а намылится и как следует помоется. Любому другому это можно сказать, но попробуй скажи это человеку с таким физическим недостатком. Он может истолковать это превратно. Должен же он понимать и то, что в голом виде являет собой не самое приятное зрелище. Противно смотреть, как он расчесывает свою культю, dégoûtant. Оба сошлись на том, что на его месте ходили бы в отдельную сауну. Наконец они умолкли.

Владелец таксомоторного парка ушел первым, раньше обычного. Секунду-другую постоял в холле, будто хотел что-то сказать. Потом, задержавшись у двери, пожелал мужу госпожи Траксель скорейшего и полного выздоровления.

Зубной врач, уже попрощавшись, добавил:

— Похоже, этот господин самонадеянный тип. Хоть бы себя пожалел. Ведь он запросто может поскользнуться и упасть! Я только хочу обратить на это ваше внимание, на случай, если что-то в самом деле произойдет…

А в дверях душевой новый клиент чуть было не сбил ее с ног. Сам вид его испугал ее не меньше толчка, она даже не сразу пришла в себя, поэтому не может припомнить, извинился ли он; подпрыгивая на здоровой ноге, он необычайно проворно проскакал вдоль шкафов, упираясь в них руками. Вскочил на весы — кстати, очень дорогой марки, — не отрегулировав их, что, конечно же, весам на пользу не пошло. Стоя на весах, он держался прямо, двигая гирьки туда и сюда до тех пор, пока коромысло не застыло, и после этого бесцеремонно почесал культю. Весь его вид и эти скребущие звуки так неприятно ее поразили, что она волей-неволей отвернулась и вышла. Она была потрясена до глубины души. И даже больше, чем сам его вид — культя была красная и вся в рубцах, — ее поразила мысль, как такой человек может существовать без посторонней помощи. Ей показалось, ему не было и сорока, и выглядел он, в общем, довольно моложаво.

Когда он, скромно одетый, с сумкой под мышкой, вышел из раздевалки и вежливо, как и другие клиенты, попрощался, никто бы не сказал, что он одноногий.

Он, правда, немного прихрамывал и опирался на палку. Но ведь многим людям трудно ходить без палки просто из-за того, что у них больной позвоночник.

Так она оправдывала массажиста, а заодно и себя. Случись ей тогда работать в холле, она бы тоже не заметила ничего особенного, говорила она.

Массажист вспоминал, что новый клиент в одежде ничем не отличался от других, вот только, был он тогда с палкой или без нее, массажист запамятовал. Вел он себя тоже как все, ни более шумно, ни более требовательно, охотно готов был поддержать разговор.

— Мне этот клиент не мешает, — закончил свой рассказ массажист.

Траксель же считал, что сразу выдавать ему абонемент было опрометчиво, и почти все с ним согласились.