Но думать могу только: «Мое».

И Лори вскидывается навстречу моему укусу, моему телу, и кончает с хриплым диким криком — только от зубов, прикосновений и члена.

Я сам чуть было не кончаю, но проявив выдержку, достойную мирового рекорда, и наверняка нанеся какие-то серьезные внутренние повреждения яйцам, сдерживаюсь. И вместо этого со всей возможной осторожностью выхожу из Лори. Мне даже практически не нужно себя трогать — достаточно одного его вида, как он лежит тут передо мной содрогающейся тушкой, помученный и оттраханный, покрытый следами от всех способов, которыми я его имел. И я фонтаном изливаюсь ему на спину — белое на красном — а Лори принимает и это. С той же грациозностью, той же щедростью, смелостью и энтузиазмом, с которыми он берет все, что я даю: член, жестокость, поцелуи. Себя.

Меня едва хватает на то, чтоб не рухнуть на него плашмя, смазав все плоды своих трудов. Приземляюсь на бок рядом, и Лори лежит в той же позе, в которой я его оставил, как будто на нем до сих пор цепи, а его спина еще чуть ходит ходуном в отголосках всего, чем мы только что занимались. Протянув руку, я сдвигаю галстук ему на лоб, и он выныривает, моргая мокрыми ресницами.

А первое, что говорит до сих пор сиплым от криков голосом: «Ох, Тоби, ты плакал».

Я уж об этом успел забыть, практически, а теперь вытираю лицо сгибом локтя и чувствую себя дебильно. Ну кто вообще заливается слезами, когда хлещет другого человека плеткой?

Лори осторожно приподнимается, переворачивается на бок и прижимает меня к своей груди. Я уже собираюсь запротестовать, что все и так хорошо, и он не обязан тут заботиться, но стоит его рукам сомкнуться у меня за спиной, и я тут же пытаюсь, можно сказать, влезть ему под кожу.

— Милый, — шепчет он. — Милый мой.

Он раз сто, наверное, называет меня милым и держит крепко-крепко, и я чуть было не начинаю реветь еще раз, но, слава богу, сдерживаюсь.

— Просто все было… так хорошо. — Объяснения получше я родить не смог.

Но оно и не важно. Знаю, что он и так поймет.

Остаток отпуска пролетает как-то незаметно, и мы ничем особо не занимаемся, кроме того, что проводим время вместе, но в этом нет ничего страшного. В один из дней заводим разговор о том, чтобы съездить куда-нибудь, но в итоге остаемся в Лондоне. Для такого будет еще куча времени, а сейчас я хочу только быть с Лори в месте, которое мы оба зовем домом.

В последнее воскресенье — накануне первого дня моей работы и возвращения Лори на свою — он говорит, что у него есть для меня сюрприз. Да, пожалуй, за прошедшие пару недель он меня прилично так набаловал любовью, но мы оба — и я, и Лори — это заслужили. Сложно описать, но он будто бы весь лоснится от счастья, словно мужчина, в которого я влюбился, теперь живет не глубоко внутри, а на поверхности, и просто крыша едет, как подумаю, что это для меня и благодаря мне.

Воскресенье выдалось таким кристально ясным, почти до рези в глазах, когда кажется, что зима разбивается, будто скорлупа у яйца, и кругом разливается весна.

Мы едем на метро до Южного Кенсингтона, а Лори до сих пор не признается, куда он меня ведет, но при этом едва ли не лопается от энтузиазма, как ребенок, так что я не возражаю. Он мне нравится таким. Люблю все его секреты — невинные и не очень.

В итоге оказывается, что он привез меня в Аптекарский сад Челси, который не входил в число любимых мест деда, но, возможно, его стоило внести, потому что, как я узнаю, это старейший ботанический сад Лондона, созданный давным-давно для учеников аптекарей.

Зимой он закрыт все дни, кроме особых случаев, и сегодня как раз один из них.

Лори говорит, что его называют Днем подснежников.

И могу понять, почему. Земля между деревьями так плотно покрыта меленькими белыми цветочками, что правда кажется, будто она еще вся в сугробах. Я никогда не видел подснежники в таком количестве, и они сияют под обновленным солнцем.

В последнее время я много плакал, в основном, по себе, но это первый раз, когда действительно плачу по деду.

Мы сидим под деревом, и Лори сжимает меня в объятиях, и кажется, будто все не так уж мрачно. Потому что плохое — страх, злость, боль и вина — наконец-то ушло, и осталась только скорбь, очищенная от всего, кроме любви. И я не против поплакать из-за любви.

Серьезно.

Когда все слезы кончились, я целую Лори и говорю спасибо и как я его люблю.

— Я тебя тоже люблю, — отвечает он. С такой легкостью, что сложно поверить, будто когда-то приходил в ужас от одной только мысли об этом. — Ты меня делаешь очень счастливым.

Смотрю вверх на него и улыбаюсь. Я так горд, что могу подобное. Что могу сделать счастливым такого мужчину, как Лоренс Дэлзил.

— И собираюсь продолжать делать еще долго-долго.

Кажется, этого не следовало говорить, потому что он хмурится.

— Тоби, у меня нет… каких-то ожиданий.

— О господи, только не заводи опять ту же волынку. Ну не в наш же дико романтичный день, в ходе которого я уже успел порыдать.

Он слегка заливается краской и смеется, но тени из глаз пока никуда не ушли.

— Я просто имею в виду… Тоби, тебе ведь всего девятнадцать, а мне тридцать семь. Сейчас мы друг другу подходим, но может прийти время, когда перестанем подходить. Когда тебе исполнится тридцать, мне будет почти пятьдесят. — Я уже открываю рот, чтобы прервать его с презрительным «и чего?», потому что ну вот честно. Никого не хочу любить, кроме Лори. Но тут он продолжает, так и не дав мне сказать: — Наши представления о времени и расстоянии имеют свойство меняться. Иногда будет казаться, что нас ничто не разделяет, а иногда — что целая пропасть. И, возможно, однажды окажется, что мы не знаем, как ее преодолеть.

Все-таки временами для такого умного человека, который по идее старше и мудрее меня, он малость балбесина.

— Это ж отношения, Лори. Они тоже имеют свойство меняться. Ты обнаружил, что не знаешь, как преодолеть пропасть между тобой и Робертом, и там возраст не имел никакого значения.

— Пожалуй, но…

— Может, однажды ты мне изменишь или…

— Я тебе никогда не изменю.

— Ладно-ладно. — Я встаю и отряхиваю землю с задницы. — Может, однажды тебя начнет воротить от моего лимонно-безешного пирога, или ты решишь, что у меня от ног воняет, или мои комплексы станут раздражать, а не умилять. Смысл-то в том, что… будем думать об этом, когда оно случится.

Он улыбается мне в ответ, задрав голову и щурясь от пробивающегося сквозь ветви деревьев солнца.

— Даже представить не могу ничего из вышеописанного.

— И я тоже не могу, так что давай сегодня просто любить друг друга.

— Договорились. — Он поднимается со всей свой грацией и силой, которые готов, не колеблясь, положить к моим ногам, если попрошу.

И весь мир вокруг нас зеленый, и белый, и золотистый, и застывший в ожидании.

Я протягиваю руку, он ее принимает, и вдвоем мы идем навстречу весне.

Почти конец

Кинковый лимонный пирог с безе от Тоби

Рассчитано на 12 порций. Приготовление занимает около двух часов, плюс время на остудить (и потрахаться).

Ингредиенты

Тесто :

150 г. муки

0,5 ч. л. соли

1 ст. л. сахара

90 г. холодного несоленого сливочного масла, нарезанного небольшими кубиками

60 г. холодного маргарина, нарезанного небольшими кубиками

2 ст. л. холодной водки

2 ст. л. холодной воды

Начинка :

250 г. сахара

40 г. кукурузного крахмала

щепотка соли

375 мл. воды

125 мл. лимонного сока (процеженный сок от двух лимонов)