— Я же говорю, здесь ничего нет. Когда-то это было частью пространства, которое мы использовали. А сейчас просто комната, которая у меня простаивает.

— А вот, — указал он на деревянный сундук возле дальней стены. — Не тело ж вы там запрятали, так ведь, мистер Тодд[20]?

Я был не в игривом настроении.

— Там лежат вещи, Тоби. Вещи, которыми мы пользовались с Робертом, понятно?

— Слушай, мы не обязаны тут торчать. Мне просто стало интересно, но если у тебя от этого сволочное настроение, то давай не будем.

Господи. Я прямо слышал обиду в его голосе.

— Нет. Нет, все нормально. Извини. Вот, смотри. — Я прошел к сундуку и поднял крышку, открывая его глазам… все. Начиная с лежащих сверху наручников, которые принес, когда он захотел меня связать, и я… позволил. Одно воспоминание о той ночи наполнило тело жаром от страха, унижения и блаженства.

Незаметно подкравшийся Тоби заглянул внутрь и ахнул. Я тогда был не слишком аккуратен и просто свалил веревки, цепи, плетки и игрушки в одну кучу, и так они теперь и лежали — все вперемешку, лишенные контекста, забытые и, положа руку на сердце, своеобразные. У меня уже не первый год возникали слабые поползновения все это выкинуть, но я как-то ухитрился сдержаться. Это не было бы похоже на начало новой жизни. Скорее на потерю надежды. Надежды не на Роберта, но на что-то.

— Я половину из этих штук даже не знаю, — произнес Тоби. Не могу сказать, что именно звучало в его голосе: ужас или восхищение.

— Ну, можешь спросить у меня, и я расскажу. — Далеко. Я сейчас был так далеко.

— Веревок у тебя прилично так.

— Да. Роберт… они… они ему нравились.

Он бросил на меня взгляд поверх плеча.

— Это ведь парень твой бывший?

— Он не был моим парнем.

— У тебя прямо пунктик насчет этого слова, как я посмотрю.

— Оно слишком поверхностное. Я хотел сказать, что Роберт был моим другом, и любовником, и партнером — мужчиной, с которым я бы захотел прожить всю жизнь.

Тоби выпрямился, и крышка сундука захлопнулась с глухим стуком. На его лице застыло ровное, ничего не отражающее выражение, глаза как будто лишили их обычного блеска.

— Ты серьезно до сих пор не можешь о нем забыть, а? После… сколько уже прошло?

— Шесть лет, почти. Мы были вместе двенадцать.

— Тебе не кажется, что это уже практически можно назвать… ну, ты понял… жалким зрелищем?

Я слишком устал, чтобы хотя бы разозлиться на него.

— Возможно, Тоби. Очень даже возможно.

Повисла долгая пауза.

— Что, и это все? — Его рука взметнулась в жесте всеобъемлющего, почти комичного, бессильного протеста. — И это все, что ты мне хочешь сказать?

Я мог бы притвориться, что не понимаю, о чем он, но прекрасно понимал, и он был прав. И заслужил большего.

— Я не о нем не могу забыть. То есть я любил его, а любовь не берет и проходит, когда становится обременительной. Но тут дело в потере… всей жизни, думаю.

Я присел на сундук. Слишком поздно, Пандора.

Секунду спустя Тоби примостился рядом, прижав колено к груди.

— Слушай, есть куча людей, у которых в жизни были не одни успешные отношения. Некоторые разведенные даже — представляешь, вот больные — женятся повторно.

— Да нет, я все понимаю. Но… — похлопал я сундук, — есть еще и вот это. Первое время я говорил себе, что оно не главное. И старался знакомиться с людьми, которых мог бы полюбить. Но в конечном итоге все упиралось в БДСМ.

— Потому что, — неуверенно спросил он, — тебе без него никак?

Никогда не любил думать о подчинении как о какой-то необходимости, потому что такие мысли лишали меня права выбора и сводили все, чего я хотел и жаждал, что заставляло млеть от восторга, к беспомощному непреодолимому влечению. Что мне требовалось — так это иметь возможность самому решать, разделять или нет с кем-то подобные желания, а не чтобы они просто исполнялись. Когда я в последний раз об этом думал? А с момента, когда озвучивал кому-то свои мысли, времени прошло еще больше. Но ведь, как правило, я не предлагал, а собеседники не спрашивали.

Вот только сегодня мне ближе, чем когда-либо, удалось подойти к тому, чтобы предложить, а Тоби спросил.

— Потому что, — объяснял я, — это часть меня, и если я начну ее отрицать или игнорировать, то получается, что отказываюсь от чего-то ради другого человека. Даже если это «что-то» кому-то покажется, не знаю, не важным на фоне общей картины любви и желания.

Он взял меня за руку и мягко разогнул мои пальцы.

— Оно не неважно.

— Но иногда находится практически за пределами понимания. Ведь, откровенно говоря, какой-то человек может идеально мне подходить, но если ему при этом не хочется время от времени ставить меня на колени, то я не найду с ним счастья. — Я уставился на наши ладони, на тонкие пальцы и выпирающие костяшки Тоби, его подстриженные и местами покусанные ногти. Их так легко было представить на собственной коже. — Тогда я и вошел в тему, где все крутится только вокруг этого, — снова похлопал я по сундуку. — Понял, что мне придется выбирать, и выбрал, но по сути просто пошел на очередной компромисс.

Тоби развернулся, чтобы видеть мое лицо, и поскольку говорить, когда тебе в висок направлен чей-то взгляд, было несколько странно, я тоже повернулся. Может, именно этого-то он и хотел, потому что его свободная рука скользнула мне по затылку и притянула за шею, а глаза не отрывались от моих.

— Ты и меня так же воспринимаешь? Как очередной компромисс?

Я сглотнул.

Да. И нет.

И может быть. И нет.

Нет. Но, возможно, мне просто хотелось дать ему такой ответ, а врать нечестно.

— Не знаю, — ответил я. Тем не менее, он не дрогнул.

— Потому что ты для меня никакой не компромисс. — Он вытянулся и оставил на моих губах легкий поцелуй. — Ты именно тот, кого я хотел, просто мой идеал.

Я покраснел. По-настоящему покраснел. Только из-за невинного поцелуя и комплимента.

— Никто не идеален, Тоби.

— Вот знаешь что было бы хорошо? Если бы ты хоть иногда пробовал поверить в меня. В нас. И когда-нибудь мог бы даже взять и типа пойти мне навстречу, вместо того, чтоб заставлять сражаться за каждый клочок тебя, как будто ты херова Сомма[21].

Его большой палец наглаживал мое запястье. Даже и не знал, что оно у меня такое чувствительное, но от прикосновений Тоби пульс участился.

— Значит, все-таки неидеальный.

— Ну, тебе можно кое над чем поработать, — улыбнулся он. — Больших усилий не потребуется. А у меня тогда будет сексуальный, умный, добрый и интересный парень, который захочет любить меня в ответ. — И, не дав шанса хоть что-то сказать, а точнее, запротестовать, он продолжил: — Со мной можешь не выбирать между тем и этим. Потому что и все, что там, и все, что тут, — ткнул он себя пальцем в грудь, как обычно промахнувшись мимо сердца, — для меня в них разницы нет, понимаешь? Это просто причины, по которым ты мне нравишься.

В тот момент я не мог себе позволить размышлять над его словами. У Тоби находилось слишком много способов оголить меня. Внезапно тело пробила дрожь, когда я вспомнил, как стоял для него на коленях, как надел для него на руки цепи, мучился для него, умолял. Вспомнил дикий блеск в его глазах. Как я заставлял его вскрикивать, и стонать, и улетать просто от моей беспомощности. Просто от того, что принадлежал ему.

— Хорошо, — сказал я.

Он со смехом разжал руки.

— Однажды наступит день, когда ты перестанешь быть Соммой и станешь… ну, типа… Занзибаром[22].

— Э-э, в смысле, что меня хватит на тридцать восемь минут?

— В смысле, что просто перестанешь сопротивляться. — Он вытянул шею и легонько подпихнул мой нос своим. — Знаешь, ничего страшного не случится, если ты периодически по собственному желанию будешь говорить мне что-нибудь приятное. Я не стану от этого считать дни до свадьбы.

Вместо ответа я его поцеловал. Уступка, извинение, обещание. А после он улыбнулся мне во весь рот.

— Слушай, уж если мы здесь, можно еще раз заглянуть в волшебную шкатулку?