— Но ведь это чтобы не ранить тебя по-настоящему.

— Поверь, в жизни меня ранили совсем не цепи и плетки.

Он пошарил рукой под одеялом, нашел мою ладонь и накрыл ее пальцами, словно пытаясь защитить.

— Я просто не хочу… сделать тебе что-то плохое. Ни в жизнь.

И что мне делать с мальчиком, который дважды поставил меня на колени, но все равно держал за руку в темноте? Что я могу дать ему в обмен на такую доброту? Такую веру? Я бы с радостью выдержал любую боль, что он мне даст намеренно или случайно, и потерю, когда жизнь уведет его от меня.

— Может, и сделаешь, но я тебе верю, Тоби.

Он долго молчал. А потом его серьезное: «Я верю в твое доверие» — вновь оставило меня оголенным, задыхающимся, связанным и на коленях.

Не в силах найти здравый ответ или, по крайней мере, такой, который бы не раскрывал слишком много, я затараторил:

— Я несу ответственность за то, чтобы сообщить тебе, что чувствую, и когда это уже начинает выходить за мои рамки, а твоя ответственность — распознать данное сообщение. И не уверен, что лучший способ — сказать тебе «баноффи».

— Это твое стоп-слово, да? — спросил Тоби, просмеявшись.

Хотя получилось и случайно, по большому счету, но более разряженная обстановка принесла некоторое облегчение. У моего осторожного сердца и инстинкта самосохранения есть свой лимит на правду и признания.

— Да. «Лимонный пирог с безе» для замедлиться, «баноффи» — стоп. Я не любитель лимонов, хотя и могу их перенести, а вот бананы ненавижу.

— Не-е, мужик, ты просто никогда не пробовал правильного лимонного пирога с безе.

Я улыбался, дурак-дураком, хотя ему и не видно в темноте.

— Для тебя, милый, готов попробовать хоть завтра.

— Да если б ты съел хотя бы кусочек моего лимонно-безешного пирога, ты б меня на коленях за него благодарил. Все, кто пробовал, все так делали. Ну, не на коленях, конечно, но говорили, что вкуснее, чем мой, в жизни не ели.

— Ах, ну раз «они» говорили…

Он возмущенно взвизгнул.

— Ну все, ты у меня за это получишь.

— Жду с нетерпением.

— Блин, Лори, мать твою, ты смерти моей хочешь? — Он со стоном выгнулся мне навстречу, внезапно очень напряженный член потерся об изгиб моего бедра.

Я проглотил резкий вздох.

— Эх, где мои девятнадцать лет.

— И ничего смешного. Думаешь, мне нравится ходить с вечным стояком? Как я засну-то теперь?

— А ты не спи. Используй меня. — Приглашение. Приказ. Мольба. — Дай я тебе помогу.

Он на секунду перестал ерзать.

— То есть я дважды кончу, а ты — ни разу?

— Наслаждайся своей властью, королевич.

— И ты не против?

— Я против того, чтобы не кончать. Очень против.

— Хе-хе, нет уж, жди до утра. Но ты точно не против… что я… опять? — Господи, он и правда не подозревает.

— Для меня большое удовольствие и честь довести тебя до оргазма где хочешь и как хочешь. — Я попытался изобразить сардонический тон, надолго меня не хватило. — Я с ума сойду… но боже мой… да, прошу тебя. Бери свое наслаждение, используй меня.

В самом сердце бессилия была своя власть, и он ни разу не удержал ее от меня, не запретил. Наоборот — осыпал, утопил, бесповоротно ею соблазнил — этой моей способностью воздействовать на него, возбуждать и удовлетворять.

— Да, — полуслово-полувздох, с хрипом.

Я обхватил его пальцами.

— Как хочешь? Ладонью? Ртом? Телом?

— А-а, ёпт... Ну ты даешь. — Он слез с меня, и в этот раз между нами скопилось достаточно жара, чтобы я чувствовал тепло и желание. — Хватайся за спинку.

Я вытянул руки вверх и назад, сжав пальцы на перекладине. Резьба на ней была хоть и детальная, но гладкая — одна из причин, почему я купил именно эту кровать, о чем уже почти успел позабыть.

— Ты такой классный, когда вот так вытягиваешься.

Я вздрогнул, напряженный и — совсем чуть-чуть — ранимый.

Тоби встал надо мной на четвереньки, обняв бедрами, и провез членом по моим губам. Это ощущение мне всегда казалось захватывающим из-за своих контрастов: мягкая кожа и твердый нажим, одновременно нежно и непрошено. Хотелось поскорее уже попробовать его на вкус, сделать приятно, но я позволил ему меня заставить.

— Открой… А, блин… погоди… Нам презик не нужен?

— На хрен презервативы, — риски-то я, конечно, знал, но при всем при том, очевидно, плевать на них хотел.

— Я никогда… Я, это… чист.

— Тоби, мать твою, дай мне уже тебе отсосать, пожалуйста.

И тут он со стоном оказался у меня во рту. Почти не дал времени подстроиться под него, и я позволил ему взять все: мой рот, мое дыхание, контроль. И пусть он входил не грубо, но эта его горячность сама по себе была далека от нежности и недвусмысленно предъявляла на меня права. Он кончил меньше, чем за минуту, на крещендо дыхания и невнятных бормотаний, его член толкался мне в глотку, а тело содрогалось надо мной так, что видно было одни тени и кожу. Я пожалел, что не догадался включить лампу, чтобы лучше его разглядеть.

Он упал рядом, пока я приводил в порядок дыхание и пытался распробовать оставшийся во рту вкус, свернулся в уже знакомый калачик и улегся поудобнее, угнездившись вплотную к моему вновь изнывающему от желания члену.

— Это было круто. Прям… вообще, лучший отсос моей жизни. Особенно если б я еще не кончил за миллисекунду.

Я облизал уголки рта, собирая последние капли его.

— Пожалуйста. Всегда пожалуйста. И… спасибо.

Он обернулся, чтобы взглянуть на меня.

— За что?

— За… — я легонько поцеловал его, губы до сих пор зудели, — то, что позволил мне пострадать для тебя.

Он ответил чем-то вроде «угхм», прижался еще ближе, если такое вообще возможно, и мы опять провалились в сон.

Я проснулся ближе к полудню в странном нетерпении, как в Рождественское утро. И тут вспомнил почему. Тоби растянулся на животе, раскинув руки и ноги, как бесстыжая морская звезда. Я тихонько нашарил в верхнем ящике тумбочки тюбик смазки и презерватив и, когда был готов, накрыл его своим телом и ввел в него скользкий палец.

— Доброе утро, милый. За тобой должок, и больше я ждать не буду.

— А, с-с… да. — Его голос звучал хрипло от сна и растущего возбуждения, и он раздвинул ноги еще шире, выгибаясь мне навстречу. — О-о, да.

Я расслабил и растянул напряженные мышцы и успел дойти до двух пальцев, пока он изгибался, вздыхал и вжимался в меня. Он был теплый и податливый, сплошные вихры и томно покачивающиеся руки-ноги, и пахло от него сном, сексом и немного мной.

Я поцеловал холмики его плеч — на них тоже попадались прыщики, маленькие скопления ярких звезд — и затылок сквозь завесу волос, всаживая в него пальцы, пока не довел до извивающегося, задыхающегося, нечленораздельного состояния.

— Ч-черт. Да-а. Хорошо. Как хорошо. — Хотя он вскрикнул, стоило мне прижаться к нему членом: — Погоди-погоди, хочу все видеть. Дай я буду на тебя смотреть.

— Как пожелаешь.

Я поднялся на колени и перевернул его на спину. Он вскинул ноги, обхватив ими меня, когда я толкнулся в него — неумело, неконтролируемо — мои прерывистые выдохи тяжело падали ему на кожу. Несмотря на все приготовления, в его стоне слышалась нотка боли, и я сквозь пелену безумия дернулся в сочувствии и от раздражения на собственную спешку. Я помедлил, уже глубоко в нем, силком заставляя себя двигаться осторожнее, но тут он откинул голову назад, прогнулся и предложил мне свое тело.

— Да, да, вот так. Вот так. — Его голос застрял в этом невозможном пространстве между приказом и мольбой. — Ну же, Лори, возьми меня. Возьми. Я так хочу.

Вновь полностью обезоруженный, я повиновался.

Одной рукой поймал его запястья, прижал их у него над головой, вытягивая тело в одну линию жара и нетерпения, и взял его быстро, жестко и бешено, прижав вот тут, под собой, чтобы хоть как-то выдержать это все — все наслаждение, облегчение и незамутненный восторг. Не награда за подчинение, унижение и запрет прошедшей ночи, а часть целого, продолжение. Кульминация.