Как оказалось, способность умозрительно видеть путь, каким следует идти каравану, талант врожденный и обучиться сему искусству почти что невозможно, хотя и доводилось мне слышать о том, как изворотливым арабским умом измышлено особое магическое устройство, в котором в чашке с водою плавает неведомым волшебным способом железная рыбка, носом своим денно и нощно указующая на Полярную звезду, по чему можно и в туман, и в бурю узнать верную дорогу, а использовать сей амулет способен после первоначально наложенных чар абы кто, и все одно указание верно будет, но у нас в Аравии такое неведомо, да и волшба особенно не в чести, ведь неведомо, кто там в ней заперт, а вдруг некий ифрит, порабощающий неразумных? Так что мне пришлось у знающих людей и по немногочисленным таблицам учить имена и расположение звезд на память, не полагаясь на всяческие хитрости, за что я неоднократно бывал бит наставниками своими, когда должного рвения и достаточного понимания предмету не выказывал, и уж с той поры затвердил навечно мудрость пустынников: "Звезды - это блестящие монеты, которыми платят за нашу жизнь", так вот, за свою жизнь я многократно пересчитал их своими ребрами и хребтиною, и ведомо мне, что их число велико весьма.
Когда же мне исполнилось пятнадцать и отец, буде он у меня наличествовал, должен был бы уже приискать мне достойную невесту для моей первой жены, довелось мне выйти в дальний караванный путь, куда меня взял с собой один из караванщиков, что занимался отхожим промыслом, испросив на то позволения старейшин. Неведомо доподлинно мне, но по некоторым признакам полагаю я, что тем самым он готовил меня к принятию решения судьбоносного, что должно было определить, да и определило, предназначение мое на годы вперед к пользе взрастившего меня рода-племени. И я, не имея причины и возможности отказать, выслушал приказание его и в назначенное время выехал с ним вместе на быстроногом дромадере в ярмарочное место, где нам надлежало принять караван, который необходимо было доставить в установленный соглашением краткий срок из одного места в другое, в полной сохранности животных и товаров и, по возможности, также и людей. Путь был знаком мне лишь по устным рассказам, потому что там мне ходить еще не привелось, но ничем особенным, как-то: песками зыбучими, логовищами разбойных шаек, местами, где джинны и ифриты обитают - примечателен он не был, а что до отсутствия колодцев да малого количества топлива, так этому удивляться не приходилось, скорее, наоборот, если в пути имелся колодец, нужно было быть готовому сразиться у него с какими-нибудь голодранцами, порешившими поживиться на продаже воды путникам. В караване всего-то насчитывалась дюжина верблюдов, все под вьюками, только на паре из них вместо вьюков поделаны были особого вида плетеные корзины, скрепленные железными прутьями; в них находилось некоторое число невольниц, доставляемых в гарем приобретшего их на торжище невеликого князька, кочевавшего где-то ближе к побережью Красного моря и, по слухам, разбогатевшего на продаже жемчуга, сандала и амбры. Несколько ослов предназначались для главных в этом караване, а для нас, проводников, оставался единственный дромадер, который нам же и принадлежал, и о пропитании его в пути мы обязались сами же и озаботиться.
Нет нужды утомлять вас пересказами дорожных перипетий, которые и в этом походе мало чем отличны были от всех других - каждый чем-то примечателен, а все вместе так на одно лицо, и мои обязанности были в нем обычными, но два случая отличают его бывшего ранее и происшедшего потом: в том караване я вел его самостоятельно, поелику наставник мой или хозяин, как рассудить, занемог животом и головою и слег, да так основательно, что его пришлось оставить в том месте, откуда нам следовало отправляться, вместо того, чтобы выехать, как положено, во главе каравана и вести его верной дорогою; много позже мне открылось, что из той хвори выздороветь ему так и не пришлось, и он скончался некоторое время погодя, так что даже и не смог возвратиться к семье, и был похоронен по обычаю до заката там же, где и скончался. Мне же самому, невзирая на недостаточные годы моего возраста, привелось встать во главе каравана проводником, дабы не нарушить соглашения о том и не поставить родовую казну пред необходимостью уплачивать за то пени. И я свершил сие так, как обычно водится, и провел караван чрез весь путь со всеми назначенными остановками и положенным числом биваков и ночлегов, и не допустил ни потери товаров, ни падежа скота, вдобавок же и срок, отмеренный на весь путь, превышен по моей вине не был, потому что ни в одном месте мы не отклонились от намеченного, и шли от звезды к звезде и от бархана к бархану по приметным отметкам, и в назначенное время вошли туда, куда и было положено, за что мне, как проводнику, выплатили обычное вознаграждение, однако же мои наниматели отказались заплатить также и за работу старшего моего, указав, что он даже не смог выйти в путь с караваном, ну а то, что он прибыл к месту его отправления, по их мнению, не считается и относится к его риску. Так ощутил я первое разочарование в денежных вопросах, коего не имею забыть и по сей день, впрочем, позже не раз убеждался я, что лишь деньги, взятые вперед, исключают обманы и желание сэкономить на тебе, неминуемо возникающие в голове привыкших к извечной выгоде торговых людей, но тем временем я был слишком мал и неопытен для того, да и мои обстоятельства не признавали за мною права требовать от них какой-то там справедливости, ведь слово такое им неведомо.
Второе же случившееся запомнилось мне на всю жизнь, как и обман в деньгах, и поныне предо мною стоит.
Как я уже сказал, караван, мною ведомый, кроме самого обычного груза, мертвого, так сказать, состояния, уложенного в тюки, затейливо перевязанные и упакованные, перевозил груз живой, а именно невольниц рабского состояния, товар редкостный и дорогой, а оттого хранимый пуще зеницы ока - к эти же были наособицу приставлены своя охрана и прислужницы, а из клеток их и вовсе не выпускали во все время пути, не то чтобы бегства или порчи опасаясь, а в успокоение их будущему владельцу, мол, имущество его безнадзорным на малое мгновение даже не оставалось. Участью же невольниц в действительности никто и не озабочивался, они были дорогим товаром, и не более того, в лице перевозившего их купца, которому еще только предстояло выручить за них мзду, в надежде на что он и взялся за работу, которой торговые люди обыкновенно чураются. Наверное, теперь, задним числом, я могу утверждать это с определенной уверенностью, наверное дела купца, нанявшего меня сотоварищи в проводники, были нехороши, если не сказать - совсем плохи, ведь обстоятельства его делу совсем не благоприятствовали - и срок доставки краток, и путь не прост, и товар требует особого обхождения, но, видать, иного ему уже не оставалось, и он сыграл пан или пропал лишь бы не пропасть, да еще болезнь старшего проводника чуть ли не сорвала его предприятие, из чего заключаю, что положение его стало просто отчаянным. И он принял на себя обязательства, противоречащие его делу, и повез в дальнюю даль невольниц.
Сами же невольницы, числом шестеро, мало того, что постоянно в клетках пребывали, так еще и от посторонних глаз укутаны были и в хиджабы, и в галабеи, и в паранджу, и видом представлялись как тутовые коконы, из которых шелк мотают, так что можно было лишь гадать про облик их и года, хотя можно и так сказать, из характера груза исходя, что были они молоды, а точнее - юны, и ликом скорее красивы, нежели наоборот, а по крови, судя по базару, где их купили, могли происходить и из Сванетии, и из Месхетии, и из Черкессии, и даже из Венеции, из Речи Посполитой и из Франконии, то есть из тех мест, где обыкновенно добывают христианских невольниц, позже перепродаваемых там. А могло быть и все иначе, однако же точности я не знаю, да и не узнаю никогда. Конечно, никого из сопровождающих караван к невольницам и близко не подпускали, и одним тем их особенная важность подтверждается.
