И она отвечала:
- О, Элиа, неведомо мне сие.
И я спрашивал:
- О, Лебана. О, Рахель. О, Рехавия, скажите мне, что сталось с Голдою и какова ее судьба?
И каждая из них говорила:
- Это мне неизвестно, я была занята тем-то и тем-то, а Голды не было рядом со мною.
Тогда же одна из сопровождавших меня девочек, младшая по годам, которую звали Хадейра, подошла ко мне и робко тронула рукав моего одеяния, а когда я обратил взор свой на нее, сказала:
- Господин, во время бури Голда присела подле меня и я слышала ее голос, она возносила молитвы. Она была очень напугана, очень. Она даже не стала говорить со мною. Я укрылась около осла вместе с нашими собаками между хурджинами и видела, как в разгар урагана она поднялась и побежала, гонимая ветром, а куда побежала и по какой причине, я не знаю.
И я благодарил юную Хадейру за ее послушание и благоразумие.
Так вот я счел, что рассудок Голды не вынес испытания стихийным бедствием и окончательно перестал управлять действиями ее, и в один из особенно неблагоприятных моментов тело и душа Голда окончательно разделились и стали поступать каждый по своему, что в конце концов привело к гибели и того, и другого, а в том, что Голда неминуемого погибла, я нимало не сомневался, зная злобный и хищнический неукротимый характер песчаной бури, которая и предусмотрительному, и выносливому, и запасливому опасность страшную представляет, куда уж там совладать с нею неразумной женщине. Что ж, потеря наша была велика, потому что на плечи Голды возложена была изрядная часть житейских обязанностей, которые всякой семье присущи и необходимы, пускай даже всевышний и всемилостивый не счел необходимым наделять ее умом острым и изворотливым, а характером кротким и незлобивым, но кому постичь намерения его! Она была частью народа моего, числом и без того небольшого, частью рода моего, и я скорбел о ее утрате, насколько приличия тому соответствовали. Женщины же, все, как одна, поразились гибели Голды и скорбели о ней так, что не могли ничем более заниматься, что потребовало от меня скорого и настоятельного вмешательства. И я распорядился оставить скорби до поры, когда тому время наступит подходящее, и не медля долее выходить в дорогу, что и было сделано надлежащим способом.
И мы вышли, и шли скорым шагом, насколько это было возможно, потому что нас снедала тревога об оставшихся наших родственниках, а женщины, более всего, испытывали острую необходимость соединиться наконец с оставленными ими под худым призором детьми малыми, что печалило их и заставляло перенапрягать без того невеликие их силы для скорого продвижения к становищу, и мы пребывали в пути весь день, и не сбились с дороги, хотя буря изменила приметы и ориентиры нашего передвижения, и вот, ввечеру того же дня мы подошли к оставленному нами лагерю и узрели печальную картину разрушения и запустения.
Ибо ураган не оставил и сие место, населенное старыми да малыми, силами слабыми и умом неразумными, и застал их почти что врасплох, и накинулся на них терзать аки дикий зверь вепрь, и преуспел в сем. Печальный вид открылся нам - упавший шатер, несколько тел лежащих кто где, погашенный очаг и разбредшиеся без присмотра овцы, и никто не выбежал навстречу нам и не возрадовался нашему возвращению. Мы же, с вершины бархана разруху увидав, все ускоряли наши шаги, покуда не стало никакой возможности прибавить ходу хотя бы на йоту, чтобы селезенка не разорвалась и не умерли мы, и так, в самом скором времени, мы вошли в становище, и были в самое сердце поражены. Не стану описывать горе и ужас, поглотившее нас, а особенно матерей, разлученных со своими малолетними чадами и потерявшими их, ведь тому нет слов в языке людском, ибо превышает оно человеческие возможности и иссушает душу его.
Что же нашли мы, задаешься вопросом ты, о мой благодарный слушатель, и ответствую я тебе: народ мой, малый и без того по известным тебе причинам, сократился еще, и многие души были похищены стихиею и унесены за реку Стикс в подземный мир и преисподнюю. Прежде всего, погибли, застигнутые бурею там, где они обыкновенно пребывание имели, двое старцев наших, разум утративших в бесчисленных годах, ими прожитых - непосредственно около очага, где они снискали тепло и некое пропитание, а сверх того их интерес к жизни уже и не распространялся. Там же, около каменного круга, очаг обозначавшего, заполненного сейчас не горячими угольями, а хладным серым песком, ураганом нанесенным, лежали два скорчившихся тела стариков, с которых песок содрал кожу и одеяния и оставил лишь высушенные наподобие египетских или нубийских мумий оболочки телесные. И с горьким чувством шли мы к шатру, и нашли только четверых детей, все девочки, которым всевышний даровал чудо пережить бурю. Всех же остальных, старуху, на попечении которой оставались они, и женщину в тягостях, так и не разрешившуюся от бремени в перипетиях выпавшей на ее долю судьбы, и младенцев-мальчиков, единственных, кто мог бы составить мне в будущем помощь и заложить основу племени моего, и часть девочек, надежда продолжения рода Джариддин, и многую часть овец, пропитания нам и благосостояния нашего, всех забрал песчаный ураган, оставив нам смерть там, где еще недавно теплилась жизнь.
О горький миг пути, оставляющий за собою одни только могилы близких моих! Неужто время потерь все еще не миновало несчастный гонимый народ мой и судьбе угодно уничтожить всех и каждого Джариддин? Что кроется в этой нескончаемой череде утрат - воля ли вероломного и завистливого человека, или промысел божий, непостижимый и управляемый высшим порядком или неотвратимый безжалостный лик фортуны? Чем народ мой провинился перед вами? В чем его прегрешения? Что могли сотворить из непрощаемого и караемого погибелью младенцы, лишь намедни покинувшие утробу матери и сразу же охваченные жестокостью мира? Чем вызван гнев по отношению к утратившим разум старикам, которых многие уже годы заботило лишь наличие некоего количества потребной им пищи и толики тепла? В чем грехи женщины, отягощенной нерожденным еще плодом, не в том ли, что он был зачат от вероломного супруга, бросившего ее в тягостях на произвол судьбы? Справедливо ли распространять кару не на виновного, а на тех, кто был подле него? Чем запятнали себя малые девочки, что провидению потребовалось уничтожить их невинные тела и души и стереть их с лица земли песчаным смерчем, как если бы они никогда и не существовали? И тогда в чем сокрыта вина старой няньки, все предназначение и смысл жизни которой заключался лишь в том, чтобы пезить младенцев, питать их кашею да менять свивальники? Есть ли глаза у слепой судьбы или она обделена зрением от начала веков и снабжена лишь яростным безумием? Есть ли всевышний над миром и над людьми, и правильно ли называть его всемилостивым, если он способен допустить такое над невинными людьми? И спрошу тебя - а правят ли миром боги, или же все в нем случается по некоему внутреннему закону или же, что вернее, по беззаконию? И если боги существуют и всеведущи, могут ли они не знать допущенной ими неисправимой несправедливости, или же все на свете человеки суть не более, чем фишки в божественных нардах, которые движением божественной длани перемещаются с одного края доски на другой в зависимости от того, что выпадет на безумных костях предназначения, а потом, по прихоти игроков, сбрасываемые с поля и обращаемые во прах и тлен? И чего стоят искренние и горячие слова молитв, обращаемые нами в горние выси, прислушиваются ли к ним, или же цена их не драгоценность духа, а серый и хладный песок тщеты? Всемогущество, совокупно сопряженное с бессмысленностью и усиленное соображениями высшего порядка, оборачивается неизбежно неоправданной невероятной жестокостью, и едва ли способно пробуждать чувства любви и возвышенной веры.
