Annotation
Яновский Сергей Сергеевич
Яновский Сергей Сергеевич
Дверь в никуда часть 2
Сергей ЯНОВСКИЙ.
Дверь в никуда. Часть вторая.
Что войны, что чума?- конец им виден скорый.
Им приговор почти произнесен.
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был бегом времени когда-то наречен?
Анна Ахматова. Бег времени.
Глава первая. Пышка и кикимора.
Узкая, извилистая протока под зеленой аркой камыша еще больше сузилась, чуть не до размеров бутылочного горлышка. Но вот плотный камышовый полог чуток расступился, и легкая лодочка с натугой, однако пробилась в крохотное озерцо, скользнув по плотным зарослям чилима - водяного ореха. А у озерца-то были хозяева. На узкой кладке из неокоренных жердей сидела замурзанная детка, болтая ногами в изумрудной воде, и беззаботно смеялась, когда ее розовые пятки пощипывали вездесущие мальки. Вдруг засохший куст у воды как-то странно изогнулся, и судорожно задергался, вытянувшись в зловещий, заострившийся профиль старой карги. Прямо на глазах Славки ветви-руки удлинились, и одним броском вцепились в кроху, сбросив ее на глубину. Раздавшийся крик укротительницы мальков сразу погас - только пузыри пошли. То ли руки, то ли ветки плотнее сжались вокруг худенького тельца, и всполошное бурление у дна затихало.
Кикимора плавно придвинулась к своей добыче, глубже окунув в воду лапищи с пальцами-корнями. Она уже сладко зачмокала, предвкушая кормежку, и в охотничьем азарте не замечая ничего вокруг. Славка снял руки с весел, оставив деревянные лопасти на уключинах, и тихонько поднял острогу. Расстояние было плевым, и зубцы с серебряной насечкой с чавканьем вонзились прямо в средоточие - полупрозрачный пульсирующий горб на спине оплошавшей нежити. На остриях повис мерзко сокращающийся комок плотной слизи. А кикимора осыпалась древесным прахом, издав напоследок натужное скрипение.
Прямо с борта плоскодонки гребец метнулся в воду, и извлек холодное тельце ребенка. Положил ее на колено головой вниз, осторожно надавил, затем еще. Изо рта малышки хлынула вода, она надрывно закашляла, и вновь обмякла на руках у своего спасителя, потеряв сознание. Удостоверившись, что кроха дышит, Славка подхватил ее на руки, и понес от кладок по тропинке среди ежевичных зарослей, уже кое-где покрытых темно-синими, почти черными спелыми ягодами. Навстречу стремглав вылетела простоволосая фурия в домотканом не то платье, не то рубахе по колено - явно мать.
С вытаращенными глазищами это чудо кинулось ему наперерез, трясущимися руками вырывая девочку. "Что с Младочкой, что?" - механически повторяла одно и то же, ощупывая худенькое тельце. "Мамочка, меня кикимора утащила, а дяденька спас. Не надо меня тормошить - больно", - открыло глаза чадушко. "Я ж тебе сколько говорила - не выходить без меня за обереги, а ты...", - сквозь слезы, но уже облегченно выдала укор всполошившаяся родительница. И только тогда перевела взгляд на невесть откуда взявшегося добра молодца. "Благодарствую за дочку - не иначе, боги тебя нам послали. Пошли в дом - все расскажешь", - услышал Славка. И только тут спохватился: лодка и острога!
Попросив обождать, метнулся обратно, пока деревянное суденышко на середину озерца не уплыло. Однако тревога оказалась напрасной: плоскодонка так и покачивалась у кладки, и на острогу тоже никто не польстился. Сняв с зубьев средоточие кикиморы, добытчик аккуратно укутал его комком влажных водорослей, и уложил в мешок - зельеварам пригодится. Острога тоже отправилась на борт. Вытащив лодку на берег, вновь неспешно двинулся по утоптанной тропке. Она привела на поляну с белой мазанкой под уже понемногу покрывающейся мхом камышовой крышей. На пороге призывно махала рукой хозяюшка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся вовсе не фурией, а вполне себе симпатичной крепконогой пышечкой. Славка перешагнул порог, и проявил вежество, поклонившись чурам - соломенными куколкам в красном углу.
А пышка уже хлопотала вокруг массивного, из дерева рубленного стола, выставляя кувшины и тарелки с какими-то заедками. Из запечья, как мышка, поблескивала любопытными глазенками Младочка - уже вытертая (едва ли не протертая) досуха, в чистой рубашонке. Гость не без усилия придвинул к тяжелому столу не менее тяжелую лавку, галантно дождался, пока свое законное место на ней займет хозяюшка, а за ней и сам присел.
Пышка тихим речитативом произнесла привычный каждодневный наговор на добро, здравие и лад, затем налила гостю шипучей ежевичной бражки в чашку из необожженной глины. Себе из другого кувшина плеснула парного козьего молочка (сама коза гнедой масти с черной полосой вдоль хребта, как у африканской антилопы, паслась на краю поляны). Кинулась заботливо подкладывать оголодавшему мужику в лучшую тарелку с росписью под глазурью жареных карасей, да разварную картошку, щедро усыпав угощение зеленью. Хлеба, правда, не было. Но уж на стопку горячих лепешек из молотого ореха-чилима подательница еды не поскупилась.
"Что ж мы сами-то едим - может, хозяина дождемся?" - закинул удочку Славка. "Да второй уж год нет нашего хозяина - в плавнях на рыбалке чем-то ногу пропорол, и от огневицы в неделю сгорел", - под мамин рассказ на печи всхлипнула Млада. "Ой, прости, не хотел такое горе теребить", - сразу повинился ее спаситель. "Да время лечит - душа и не болит почти - только дочь одну поднимать тяжко, - грустно вздохнула женщина. - Но вы...ты... сам с чем и откуда в наши края?".
Закинув в рот ароматный шмат тающего во рту жареного карася, Славка положил на край тарелки извлеченные из снеди мелкие косточки. И признался: "Удачно для девочки моя дорога к вам привела. Охотник я на нежить и нечисть. Только не на всякую, а лишь на ту, что людям жить мешает. Людей и без нее осталось мало. Вот тебе - не страшно одной с малышкой, да в плавнях?". "Сама-то я с Олешковского острова, а там народу хватает. Но как-то обвыклась, да и муж помогал. А с другими я прежде ладила - кого зловредного обереги не подпускают близко, а кому и плошку молочка с куском лепешки на пенек довольно будет. Лишь бы угощение с чистым сердцем подавать", - поделилась пышка, разламывая источающего жир карасика и для себя.
Из-под веника в углу выглянула хитрющая физиономия бородатого мужичка-с ноготок. Мужичок-домовенок оглядел гостя, и задорно ему подмигнул: не теряйся, мол, человече.
Застольная беседа скоро стала вполне задушевной, и хозяюшкина ручка как-то все чаще оказывалась в Славкиной руке. Пышка отнюдь не возражала - наоборот, приглашающее подвинулась ближе. Но дальнейшие приятства отложились сами по себе - кувшин, да и тарелки на столе мало-помалу показали дно, а на поляне громко мемекала коза, недвусмысленно намекая о вечерней дойке. Хозяюшка захлопотала, и потупившись, задала вопрос, где дорогой гость ночевать будет. Гость, конечно же, выбрал сенник - в крохотной хатенке с утоптанным ногами земляным полом лишних полатей либо кровати как-то и не наблюдалось.
На сено пышка бросила рядно, и принесла второе - накрыться. Не так, чтобы ночь ожидалась холодная, но алчные комариные полчища уже прибывали, а от мелких кровососущих тварей все человечество оберега не придумало. Под неумолчное гудение насекомых, попискивание мелких пташек, истошное лягушачье кваканье и басистые вопли бугая в близких плавнях Славка через щели в стенах из жердей следил, как гаснет вечерняя заря. И в бархатисто-черном небе зажигаются первые звезды, прокладывая тропку Чумацкого шляха. Не заметил, как и задремал.
