Палата отца не впечатляла размерами и обстановкой. Маленькая комнатка с кроватью, капельницами и аппаратом, что все время пикал, отмеряя пульс. Паша подошел к кровати и посмотрел на папу. На серых простынях лежал высокий красивый мужчина. Раньше он не носил бороду и усы, но теперь лицо скрылось за растительностью. Иногда его подстригали, но не в этом месяце. Глаза закрыты, но Пашка хорошо помнил их. В глазах отца цвела яркая зелень. Никогда и ни у кого мальчик не видел таких изумительно зеленых глаз, да и сам унаследовал карие глаза матери. Паша вспоминал, с какой любовью два зеленых озера смотрели на него и на Маринку. От этого сердце защемило сильнее. Фигура отца когда-то поражала мощью. Ни грамма жира, широкоплечий и в руках столько силы, что в одиночку мог поднять холодильник, на котором стоял еще один холодильник --  так однажды было, сам Пашка видел. Теперь руки исхудали, мышцы повисли на них, образовав складки, могучая грудь впала, некогда натянутая, гладкая кожа покрылась мелкими морщинами и приобрела неестественную бледность. И запах. От папы всегда пахло в худшем случае потом здорового мужика, но тут --  тело будто бы впитало больничную, стерильную, отчетливо противную только здоровому человеку вонь. Страшные слова типа "формалин", "йод", "пероксид водорода" и "спирт" накрепко впитались в отцовский запах, делая из спящего мужика подобие древней мумии...

Отца нашли прошлой зимой у подъезда их дома с шишкой на голове и без сознания. Шишка прошла, сознание не вернулось. Его звоут Николай, он служил военным строителем в Заветинском СМУ. Тридцать девять лет, но в волосах до сих пор ни одной сединки, настоящий богатырь, не чета ему и сестре --  те пошли в мать, которых ни он, ни она не помнили. Батя о матери тоже рассказывал не слишком охотно, впрочем, всегда повторяя, что дети его, как мать --  эльфы, а он --  страшный тролль.

Что произошло на ступенях крыльца, догадались сразу. Поскользнулся, упал, ударился головой. Очень неудачно ударился. Настолько неудачно, что впал в кому и живет теперь как овощ, подпитываясь жидкостью из капельниц. Врачи не могли ничего сказать и сделать. Кома отца и странна, и обычна. Странна, потому что после таких травм обычно или умирают, или выздоравливают. Но чтобы столь глубокая, да еще на протяжении такого большого времени! Врачи исследовали мозг и обнаружили, тот каким-то образом активен. Вроде даже большей активности, чем мозг бодрствующего человека. Но активно папа предпочитал спать, а не выходить из сна...

Пашка погладил его голову. Волосы грязные, слегка липкие, но очень мягкие.

- Привет, пап, - сказал он. - Как у тебя дела? У меня хорошо, думаю, год закончить с одной четверкой по русскому. У Маринки тоже ничего. Она, правда, не очень учится, но зато выглядит здорово. Она скучает, я тоже. Тим вчера кота задрал у бабы Тони, так она грозилась его отравить, а я сказал, что так нельзя, что он не виноват. Просто у него порода такая... Он тоже скучает. Сегодня в школе проходили про Александра Македонского. Ты знал, что его армия питалась капустой в походах...

Пашка продолжал говорить, рассказывая, что с ним случилось за сегодняшний день. Он делал так всегда и ждал, однажды отец ему ответит. Паша носил его часы - командирские, подаренные на службе. Когда часы показали, что он провел палате полчаса, Паша замолчал и, поцеловав отца в лоб, вышел из палаты.

И он не увидел, как, впрочем, бывало всегда, когда за сыном закрывалась дверь: на секунду Николай открыл глаза --  почти моргнул, ну, может быть, чуть дольше обычного. Но если бы мальчик видел, поразился бы, что из ярко-зеленых глаза стали совершенно тусклыми. Из глаз Николая ушли все краски, а зрачок и вовсе стал зеркальным, отразив на секунду-другую грязный потолок палаты. В движение пришли мимические мышцы лица и вот если бы ЭТО видел мальчик --  точно бы испугался. Словно судорогой свело лицо, складки мышц образовали морщины, губы натянулись, обнажая желтые, неделями не чищенные зубы, легкие выплюнули мерзкое шипение --  будто гусь зашипел. Прошло это быстро, как началось --  Николай опустил веки и снова заснул.

***

Пашка пришел домой в три дня. Он успел на автобус, нормально доехал, но, как всегда после встречи с отцом, на душе неприятный осадок. Говорят, человек ко всему привыкает --  нет, не привыкает. К горю можно привыкнуть, можно привыкнуть к разлуке, можно даже привыкнуть к отсутствию любимого человека, но когда оно всё сразу?!

Скоро должен прийти дядя Юра, надо достать отцовские документы из шкафа. Бумажек у отца много, Пашка разложил несколько стопок прямо на его кровати. Он ждал недолго, без двадцати четыре приехал дядя Юра. Паша увидел, как его машина припарковалась у подъезда, из нее вылетел взъерошенный мужчина. Сверху он показался Пашке прилично забавным. Мальчик вообще редко видел взрослых, которые куда-то действительно спешили, чуть не бежали. Они, взрослые, обычно важно так идут, не спеша; их побежать куда-то каленым железом не заставишь! Или, тем более, чтобы взрослые выходили на улицу, предварительно не причесавшись, побрившись, наодеколонившись и так далее! И дядя Юра раньше так тоже никогда не делал. Он носил усы и стеснялся лысины --  старательно зачесывал набок длинные пряди, растущие чуть не из затылка. Якобы это должно скрыть плешь, но получалось, если честно, не очень.

В дверь позвонили --  Пашка пошел открывать. Один короткий звонок. Так всегда делали незнакомцы или друзья, но не члены их семьи. И он, и отец, и Маринка звонили двумя короткими звонками, у каждого получался совершенно идентичный сигнал. Пашка открыл дверь. Дядя Юра протянул ему руку.

- Привет Паш, - сказал Юра.

- Здравствуйте. Проходите, я уже разложил все его бумаги на кровати.

- Молодец. Как сам?

- Да ничего.

Разувшись, дядя Юра пошел в спальню. В его взгляде какая-то суета, раньше Пашка такого не замечал. Взрослый рылся в бумагах отца, потом открыл портфель и стал что-то с чем-то сверять. Суеты во взгляде прибавилось.

- Паш, а у тебя попить есть чего? - спросил дядя Юра.

- Да, сок или вода?

- Да мне бы водички. Жена борщ пересолила...

- Сейчас.

Пашка пошел на кухню, а Юра продолжил сосредоточено копошиться в бумагах. У него действительно пересохло во рту, как с бодуна, но вроде, когда он ел борщ, тот не показался особенно соленым. Так почему теперь маленькие кристаллики соли чуть не царапают нёбо?!

Его глаза на секунду закрылись. Казалось, он просто моргнул и задержал веки в закрытом положении чуть дольше, чем надо. Из соседней комнаты, дремавший в кресле Тим, зарычал. Рука дяди Юры резко устремилась в утробу портфеля, достала листок и швырнула под кровать. Юра открыл глаза и продолжил копаться в бумагах. Он ничего не заметил.

Пашка принес стакан воды, дядя Юра выпил его залпом. Пить сразу перехотелось. Да и вообще, наконец, удалось собрать мысли в кучу. Он нашел интересующую платежку за пять минут. Он забрал ее, спрятал в портфель, а потом, попрощавшись с Пашкой и сказав, чтобы звонил, в случае чего, ушел. Паша стал собирать бумаги отца. Он складывал их в аккуратные стопки и прятал в шкаф. Под кровать он, естественно, не заглянул.