Мы знаем, в небольшом фрагменте материи, что бы это ни было, присутствуют миллионы молекул, и каждая из них для сознания нашего одинакова. Но в науке с её современным инструментарием у каждой молекулы для исследователя «своё лицо». Нелады с какой-либо изучаемой, меченой молекулой, играющей ключевую роль в чаемом исследователем открытии – крах его творческого замысла, горе, которое не знаешь как пережить.

У каждого из тех 28 миллионов, что погибли на войне – мать, жена, родные и близкие, для которых его гибель – непроходимая боль, горе, трагедия. Они переживают гибель родного человека весь остаток существования своего на земле.

Воздействие теории больших чисел таково, что, скажем, зависимость эффекта восприятия расстояния от наблюдаемого объекта бывает оглушающе парадоксальной.

В ясную безоблачную ночь, из-за бессонницы наблюдая через оконное стекло за звездой, сознаю, ощущаю – звезда пленяет мой взор своим ласковым нежным голубоватым сиянием. Но стоит ли говорить о невозможности физической (глаза тотчас лопнут), окажись я на расстоянии, скажем, в сотню тысяч километров. Никакие глаза не смогут лицезреть с этого расстояния объект с температурой в миллионы градусов.

Всё, что осталось от многих, ушедших на войну – клочок бумаги из казённого дома, военкомата, с написанными от руки или напечатанными словами: «Ваш сын (муж) погиб смертью героя в боях с немецко-фашистскими захватчиками» или «пропал без вести». Пропал, говоря народной мудростью, как в воду канул. На нашу, как и на миллионы других семей в СССР, словно кто наложил заклятие, многие ушли навсегда, оказавшись на войне, оставили о себе лишь сообщение в виде казённой бумажки: мой дед Иван Сергеевич, его сын Сергей, муж его дочери Софьи Пётр Лугов, отец моей жены Серафим Дмитриевич Козлов.

От Петра Лугова мне в наследство досталась пачка писем с фронта. В них запечатлена горячая, не гаснущая, вот уже семьдесят лет прошло, любовь. Высокая звёздная температура этой любви светит, греет, восхищает и сегодня. Хочется верить, будет она с людьми и в дальнейшем!

Пусть учатся ТАК любить, идущие вслед за нами…

С шутками-прибаутками, согнувшись в три погибели, впервые забирались в самодельные семейные бомбоубежища жители Почтовой улицы, после объявления воздушной тревоги. С любопытством: что же это такое мы соорудили? Пошли волны: первая, вторая, третья… Вражеские самолёты с надрывным гулом проследовали на Москву. Никаких поползновений атаковать Лопасню, неразличимую для пилотов «юнкерсов» и «хейнкелей», поскольку граждане, все без исключения, смиренно соблюдали светомаскировку, а своими зенитками Лопасня пока что не обзавелась и представляла собой ничем не угрожающую идущим на бомбёжку столицы СССР бомбовозам территорию. Из такого далёкого далёка как 2015 год хорошо видно – не успели создать основательную противовоздушную оборону, как ни старались.

В бомбоубежище

Лопасненцы выбирались из самодельных бомбоубежищ как бы разочарованные, шли к своим делам и обязанностям. Мал и стар вглядывались в безлунные тёмные небеса. Старухи, осенив себя крестным знамением, шептали или проговаривали вполголоса: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Пречистая Богородица, спаси и сохрани».

Где-то под Подольском, на первой линии заградительного огня, ухали высотные крупнокалиберные зенитки. Когда волна бомбардировщиков оказывалась в зоне поражающего огня, батареи ускоряли темп стрельбы, и значительно возрастала плотность огня. Канонада превращалась в рокочущие громовые раскаты, длящиеся по две-три минуты.

Изредка, на большом отдалении, вспыхивал огненный шар, стремительно летящий к земле. Раскатистое эхо от удара о землю сбитого зенитчиками фашистского рейдера доносилось до настороженной Лопасни.

Разгоралось лето. Конец июня – самые долгие световые дни. В ивовых зарослях, кустах бузины над речкой Жабкой смолкали один за другим соловьи. Но безмолвие ночей, в которых «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса», по твёрдому немецкому расписанию (орднунг) возникал приближающийся с западной стороны гул «юнкерсов» и «хейнкелей», устремляющихся зловещими чёрными коршунами терзать бомбами Москву.

Однажды, хорошо помню, это происходило в лунную июльскую ночь, у нас над головами шёл ночной воздушный бой, вошедший в отечественную историю. Пересекающиеся строчки трассирующих пуль, короткие вспышки пламени, следующее за этим уханье скорострельной авиационной пушки – световое и звуковое выражение пушечного огня ночного воздушного яростного сражения. И вдруг всё смолкло и пропало из поля зрения. Что случилось для наблюдавших ночной бой стало понятным, когда преследуемый истребителем бомбардировщик выскользнул из облака. Над ним, догоняя его, нависал истребитель, который также безмолвствовал. Кончился боезапас у одного и у другого. Что будет дальше? Чем закончится эта безмолвная атака? Кто возьмёт верх?

Атака Талалихина

Лётчик-истребитель, младший лейтенант Виктор Талалихин – это наутро узнал мир из сообщений московского радио – продолжил атаку, когда понял, что боезапас исчерпан. Имея превосходство в скорости и маневренности, Талалихин настиг вражеский бомбардировщик, стремящийся нырнуть в облако, и протаранил его, разрубил хвостовое оперение «юнкерса», как вилок капусты. Наблюдавшие эту воздушную битву лопасненцы проводили глазами два огненных шара, упавших на поле вблизи поселка Добрыниха Лопасненского района. Хотите соглашайтесь, мои читатели, хотите думайте по-своему, не могу не выдвинуть рвущуюся наружу аналогию: «Челубей и Пересвет» в небе над Лопасней сошлись в воздушной схватке знаково, тем была предречена полная победа советской, русской авиации, над германской Германа Геринга, которая в сорок первом году, безусловно, была сильнейшей в мире.

Талалихин после богатырской схватки приземлился на парашюте. Звезда Героя увенчала его грудь. Первый таран в ночном небе! Наблюдать за небесными светилами важно, необходимо, лишний раз подтверждает история тарана Виктора Талалихина.

Война, развернувшаяся на гигантском пространстве от Баренцева до Черного моря, в Лопасне, ещё до того как наш райцентр стал прифронтовой полосой, напоминала о себе воздушными боями в небе южного Подмосковья. Мне приходилось не раз их наблюдать. (До того, как в школе нам начали преподавать географию, карта нашей необъятной страны была постигнута мною досконально: изучал её по сводкам Совинформбюро; а по газетам, до которых я, ученик третьего класса, жаден был сызмальства, постигал карту глобального масштаба. Глобус представлялся мне игрушкой.)

Виктор Талалихин у протараненного самолёта

Однажды, прямо как в кино, увидел яркий по краскам фильм. Приходит на ум литературная ассоциация, кажется, из Хемингуэя: «Над Испанией чистое небо». Над Лопасней в то июльское утро голубело чистое небо, залетевший так далеко немец-разведчик был встречен двумя нашими ястребками и сбит. Пилот германский аккуратно парашютировал. В поле под Сениным был взят в плен и привезён в Лопасненский райисполком. Когда он проходил через строй любопытных горожан, я заприметил надменное выражение лица сбитого над Лопасней арийца: «Подумаешь, сбили…» «Чего косоротишься!» – выкрикнул кто-то из толпы, собравшейся возле райисполкома. Немец пленный в июле сорок первого – диковинка!

Война раскручивала свой маховик, а мы в Лопасне о фашисткой армии, фашистах, их зверствах слышали по радио, видели разрушенные города, виселицы и прочие ужасы лишь в кинохронике, сопровождавшей все без исключения художественные кинофильмы в районном доме культуры рядом с нашим домом. С ДК связано множество памятных событий, к нашей теме относятся два, пожалуй, особенно прочно, основательно.