Посетителей не было. Легкий ветерок трепал красные искусственные маки, обрамляющие синий купол шелковой крыши и концы белых скатертей.

Друзья почувствовали, что вокруг стало будто жарче, еще сильнее захотелось пить. Откуда-то, из тени буфетной стойки, выскочил ловкий лакей в темном фраке и белоснежной манишке. Он низко поклонился и произнес:

– Что угодно-с господа? Пожалуйте-с в наше заведение. У нас есть отличный китайский чай, кофе, вина, воды, есть и имбирный эль… Может, вашей даме будет угодно откушать «герцогинюшек»[33] со свежими сливками, есть корзинки из теста со смоквами, есть пирожное миндальное, фисташки в сиропе, кренделя ореховые, мильфей[34] с клубникой от французского кондитера, макароны[35] с ликером, petits fours…[36]

– Ого! – присвистнул Травин.

– Милейший, а водка у вас есть? – бесцеремонно перебил лакея Булкин.

– Да-с, а как же? Вам какую-с угодно? Есть клюквенная, есть лимонная, есть полынная, ежевичная, дынная, грушовая, анисовая, яблочная, хренная, рябиновая. Есть мадера трех видов, есть ликеры, есть рейнвейн, есть…

– Довольно. Чего уж? Подай, для начала, воды зельтерской или кваса…

– Сию минуту. Проходите, господа, за свободный столик.

Его приглашение звучало немного странно, ибо все столики в этом заведении стояли свободными.

Через несколько минут ловкий буфетчик расставлял на столе заказанные напитки. Перед Макаром возникла вожделенная конусообразная бутыль Шустовской водки, пара тарелок с закуской: розовые пластины ароматной ветчины распластались овальным веером, розетки, полные красной и черной икрой, переливались, словно мелкий цветной бисер, здесь же расположились рыбные расстегаи и несколько пирожков с печёнкой. Глядя на все это голодными глазами, Макар, впившись двумя руками в стеклянный кувшин, огромными глотками втягивал в себя хмельной квас.

Владимир откинулся на спинку резного стула и, стараясь не спешить, маленькими глотками, вкушал соломенную мадеру. Рядом с ним, на столе, стояли легкие закуски: гусиный паштет, жирный ноздреватый сыр, печенье с тмином, фрукты. Ему не хотелось обнаружить себя голодным перед дамой. Да он и не ощущал сильного голода.

Травин, прежде чем сделать заказ, вздохнул, робкий взгляд пробежал по лицам своих товарищей по несчастью. Казалось, что он довольно равнодушен к богатому ассортименту здешних блюд. Он, будто нехотя, заказал себе какую-то неприхотливую закуску и бокал сухого вина.

Екатерина Дмитриевна же, напротив, чувствовала себя довольно непринужденно и раскованно. Она грациозно присела за стол, чуть подобрав кринолин пышной юбки, при этом зоркий глаз Владимира ухватил носок маленькой, узкой туфельки на каблучке, увенчанной кружевным бантиком. Ничуть не смущаясь, женщина заказала себе пару «герцогинющек» со сливками, несколько разноцветных petits fours, фрукты и чашечку душистого кофе. Её тонкий пальчик, жестом королевы, указывал желаемое лакомство – лакей с готовностью и подобострастием кивал. Владимир невольно залюбовался тем, как кареглазая красотка, округлив рот, острым язычком слизывала взбитые сливки с надкушенной пироженки, тем, как волновалось узкое горло при каждом глотке горячего кофе. Екатерина Дмитриевна нравилась ему все больше и больше. Он уже стал озираться по сторонам: «Кажется, она что-то говорила о цветочных кабинетах. А что если пригласить ее прогуляться в один из боскетных лабиринтов. Там можно уединиться».

– Что еще пожелают господа? – прозвучал услужливый голос буфетчика.

– Спасибо, милейший, – ответствовал за всех Владимир. – Ступайте, мы пригласим вас, коли понадобится.

Через четверть часа наша небольшая компания утолила жажду и голод, и над столом повисла неловкая пауза. Все четверо выжидательно рассматривали лица друг друга. Первым молчание нарушил чуть захмелевший и сытый Макар.

– И все-таки, черт знает что, я вам скажу.

– Что именно? – небрежно полюбопытствовал Махнев. Он все напряженней думал о том, куда бы умыкнуть Худову. Та будто услышала, почувствовала его мысли: ее зрачки расширились, взор сделался немного бессмысленным и одновременно пугливым, тонкие пальцы в волнении перебирали крупные жемчужины на шее.

– А вот, все это, – не унимался Макар. – Вы что, не понимаете, о чем я?!

– Если честно, Макар Тимофеевич, то неплохо бы было пояснить, что именно тебя так взволновало.

– Что?? Владимир Иванович, друг мой любезный, да очнитесь вы! Где мы сейчас? Вам кажется, что мы здесь, в Летнем саду, чуть ли не в Петербурге пьем вот, едим, смотрим друг на друга, говорим. А между тем мы все давно умерли! Как же так-то?

– Ах, вот ты о чем. Несколько устарело твое возмущение, Макарушка. Чего ты переполошился? Я думал, ты уж привык…

– А ведь Макар Тимофеевич прав, – запальчиво возразил Травин. – Я сколько здесь нахожусь, до сих пор в ум взять не могу того, что с нами происходит. Я тоже в полнейшем смятении. Да и потом, насколько я помню по урокам богословия, то после смерти человек должен ощущать себя как-то иначе…

– Да-с? И как же, позвольте узнать? – с вызовом спросил Махнев.

– Ну, хотя бы мы должны, лишившись тела, ощутить себя душами, а стало быть, состоять из этого самого… – он пытался подобрать слова, – из легкого эфира.

– Точно из легкого? Вы ничего не перепутали? – насмешливо переспросил Владимир. – А вам кто сие поведал? Батюшка, али дьяк из церкви? Так-с?

– А хоть и так.

– Простите, а они тут побывали, а потом вернулись на грешную землю и все вам рассказали в мельчайших подробностях?

– Неет, – задумчиво процедил Травин. – Но, помилуйте, мы тут можем есть, пить, все осязать как прежде, значит, мы живы?

– Живы, не живы. Иллюзия все это. И то, что здесь происходит, возможно, тоже сон. А может, мы всегда живы: что для ТОЙ жизни, что для ИНОЙ. Меняются лишь декорации и время, а жизнь НЕПРЕРЫВНА, да и мы остаемся прежними… Либо и мы меняемся, согласно обстоятельствам.

– А если бежать? – шепотом предложил Травин, игнорируя глубокие философствования своего оппонента.

– Куда? – издевательски усмехнулся Махнев. – Попробуйте, господин учитель. Все пути пред вами открыты. Рискните. Если вы полагаете, что находитесь в столице, в Летнем саду, так в той стороне, за углом, должен, стало быть, и выход находиться. Пройдете две аллеи, повернете направо и вы у мостовой. А там поймаете извозчика и в путь. Или не извозчика? Лошадей-то вы, небось, теперь опасаетесь? Насколько я помню, вы почили в бозе именно по вине взбесившейся кобылы? Или я что-то перепутал?

– Нет, все так и есть. Я помню. Я все это помню: копыто над головой, храп, ржание, ее безумные глаза, вонь, страх, пена на желтых зубах, телега и ужасная боль в голове, – Родион Николаевич изменился в лице, худые пальцы обхватили виски с двух сторон. – Я даже похороны собственные помню. В гробу я выглядел неважно. Голова в бинтах. И небрит я был, кажется, и фрак на меня тесный натянули – не мой фрак. А у меня в шкапу новый был, только пошитый. Я видел, его себе хозяйка квартирная забрала. Свернула в узелок и умыкнула, старая карга. А на меня напялили черте что, рванину какую-то…

– Ах, довольно трагических воспоминаний. Вы хотите слез и сочувствий? Здесь вы их не получите, – грубо и насмешливо прервал его Махнев. – Итак, не желаете бечь посредством извозчика, тогда улепётывайте на своих двоих. Рекомендую сразу же обратиться в полицейскую управу. И рассказать там честно: «Так, мол, и так. Умер я, так сказать, господа. Вот в чем несправедливость – ведь мог же себе жить, да поживать. А тут такая история скверная приключилась. И ладно бы я просто умер и отправился на небеса, как и положено всем честным православным, так нет же… Я, господа, против собственной воли очутился совсем не в том месте. Не то, чтобы совсем уж место сие худо. Да просто муторно как-то, и голова кругом идет. Так? А господа из полиции вас выслушают внимательно, головами покачают. И скажут: «Непорядок, господин Травин! Такой хороший человек, да вдруг умер! Да что за глупости такие: умер! Отменить, а с виновных взыскать по всей строгости закона». Или вы сначала побежите в церковь – грешки отмаливать? Я не ошибся?