Липкие губы тянулись к усатому рту инвалида. Герой войны только жеманно и задорно похохатывал, но не отстранялся от бурного натиска извращенца. Овидий ловко перехватил вялую, женскую ладонь поручика, отвел ее в сторону и решительным движением полез за полу халата, поближе к ремню. Штаны Рукомойникова оттопырились внушительным шерстяным комом.

«Ну нет, господа, это уже выше моих сил, – пробормотал Владимир. – Упивайтесь вашими содомскими штучками, только, пожалуйста, без меня!»

Он попытался вскрикнуть и соскочить с дивана, но его собственные руки и ноги будто налились свинцовой тяжестью. А из горла раздалось удушливое шипение. Он поперхнулся и закашлялся. Зато гудение назойливых мух усилилось. Похоже, одна из них залетела ему прямо в ухо, а другая в рот.

«И главное, каков поручик! А еще рассказывал о своих амурных похождениях… Говорил, сколь много женщин к нему на Гороховую хаживало. Врал? Лицемерил? Как же так?» – Владимир пытался отогнать от себя крылатых нахалок.

Меж тем оба сладострастника, изувеченные судьбой и природой, пытались снять одежду, их нелепые, полуобнаженные тела слились в жарких объятиях. Более обнаженным, на счастье, выглядел Овидий – неизвестно какое бы впечатление произвел на Махнева голый торс инвалида войны. Он с трудом представлял себе анатомические подробности его нового тела.

На карлике же остались лишь тонкие восточные шальвары, кряжистый торс с выпуклой, желтоватой спиной покрылся испариной. Он походил на ловкую обезьяну, прицепившуюся к стволу широкого дерева. В один из моментов он повернулся к Владимиру боком. Прозрачная восточная ткань прилипла к разгоряченному телу и обнажила контуры внушительного орудия… Овидий в эти минуты походил на древнегреческую статуэтку Приапа – карликового роста с непомерно развитым детородным органом.

– Господи, да когда же закончится весь этот бред?! – вскричал ошеломленный Владимир. И в этот самый момент одна из мух укусила его прямо в мочку уха.

Владимир чертыхнулся и вскрикнул от боли.

– А ровно тогда, дурашка, когда ты привыкнешь! – услышал он знакомый голос, идущий, откуда-то сверху. Это был голос Виктора. – Чего это ты так переполошился? Я смотрю, в моих владениях ты стал таким непорочным, что аж меня затошнило. Нет, решительно здешние места на иных грешников плохо влияют. А? – невидимый демон расхохотался. – Володя, друг мой, неужто ты забыл о том, как сам вначале предпочитал женские мягкие и знойные прелести? Ну а потом, совершенно, впрочем, внезапно пристрастился к тонким шейкам смуглых юношей и к тощим ягодицам. А? Голубчик, ведь на вкус и цвет…товарища не сыщешь. Но ежели фортуна выпадет такого отыскать, резон я вижу с ним свою пристрастность испытать.

Теперь демон хохотал так, что со стены в комнате Овидия упал портрет одного из важных господ в светлом парике, недавнего поклонника виста, и странным образом раскололся на куски. Так, словно он был написан не на холсте, а на овальном зеркале или каменном полотне. В одном из неровных осколков вращался и поблескивал чей-то изумленный карий глаз.

– Довольно, ты меня отменно позабавил. Пошли же в класс, мой целомудренный избранник.

Владимир почувствовал, как кто-то невидимый потянул его за рукав. Через секунду перед ним снова открылся длинный коридор, застланный красной ковровой дорожкой. В этом же коридоре, неизвестно откуда, появился новый ряд высоких, дубовых дверей. Теперь невидимка легонько подталкивал его в спину, заставляя двигаться в нужном направлении. Пройдя мимо двух дверей, его остановили возле третьей, что была выше и шире остальных.

Дверь распахнулась, и перед нашим героем предстала до боли знакомая аудитория, похожая на римский амфитеатр.

Помещение смотрелось столь огромным, что три испуганных человечка, сидящих за ученическими партами, казались лилипутами. Каждый звук раздавался гулким эхом, уносясь ввысь высокого стрельчатого свода.

– Владимир Иванович! – послышался знакомый, трогательный голос. – Ты ли это, друг мой? – круглое лицо Макара Булкина выражало смесь удивления, легкого любопытства и безграничной радости.

Макар вскочил со своего места и бросился к входу в аудиторию, на пороге которой, нерешительно топтался Владимир Махнев. Через несколько мгновений щеки нашего героя коснулся колючий, небритый подбородок рязанского купчишки. Он даже ощутил на губах горько соленый привкус слез своего сентиментального друга. Бегло оглядев лицо Макара, Владимир убедился в том, что щеки его друга уже не горят прежним румянцем. Макар выглядел бледным и усталым. Через мгновение, Макар будто спохватившись, отпрянул от Владимира, смутился, крупный нос сморщился и чихнул. Булкин вдруг принялся обнюхивать собственные рукава, руки и полы сюртука.

– Володя, скажи честно, от меня ничем дурным не пахнет?

– Нет, Макар, а чем должно пахнуть?

– Да нет. Это я так, – Макар натянуто рассмеялся.

Владимир посмотрел на остальных учеников своего необычного ученического «потока». Господин Травин сидел, ссутулившись. Опухшие, мутные глаза, не мигая, глядели в одну точку. Он был без шляпы, русые волосы торчали в разные стороны, пышные бакенбарды отсутствовали. Серое лицо покрывала недельная щетина. Травин казался растерянным, бледные губы шевелились – он будто разговаривал сам с собой.

Екатерина Дмитриевна Худова, напротив, вопреки ожиданиям, выглядела свежо. Карие глаза лучились каким-то томным, загадочным светом, пухлые губки поблескивали розоватой помадой, узкие скулы покрывал легкий слой светлой пудры. Странные метаморфозы произошли и с ее туалетом. Екатерина Дмитриевна сменила наряд.

Теперь ее стройная фигура была затянута в черный бархатный корсет. Ниже шла пышная юбка, украшенная по подолу фламандским кружевом. Столь же изыскано, дорого, и в то же время скромно, смотрелось небольшое декольте, отороченное темным малином[30]. Мочки ушей оттягивали крупные жемчужные серьги, из точно таких же жемчужин состояла и нитка ожерелья, охватившего тонкую шею женщины. Черные локоны, поднятые кверху серебряными витыми шпильками, головки коих напоминали цветок черной фиалки, были уложены в высокую прическу, лишь маленький кудрявый завиток кокетливо выбивался на чистый, высокий лоб тамбовской красавицы.

– Гляди, Владимир Иванович, наша Катя-то свежа, словно «на водах» побывала. Даром, что у позорного столба стояла. Ух, морда лощеная, так и светится. Расфуфырилась фря, будто на бал приперлась. А я ее еще жалел, – прошептал Макар в самое ухо, пока Владимир садился на свое место в ученическом ряду. – А я, Володя, эхма как опростоволосился, в такую историю влип, – затараторил он, но тут же умолк.

В коридоре послышались гулкие шаги.

Дверь распахнулась, и в аудиторию вошел Виктор. На этот раз он выглядел довольно благодушно. Казалось, что демон напевает себе под нос какой-то бравый военный марш.

– Итак, господа, сегодняшний урок закончен. Я думаю, вы многому научились, от чего – то лишнего, надеюсь, избавились. Мне еще предстоит ознакомиться с деталями каждого из ваших уроков. Сделать выводы, определить степень вашей обучаемости в дальнейшем. Ознакомившись бегло, я пришел к выводу, что мы не потеряли даром учебное время. Конечно, есть еще какие-то отдельные недочеты, мелочи. Но я не буду сегодня столь скрупулезным, чтобы заострять на них внимание, – он криво улыбнулся. – Ну что же, не смею вас задерживать. О времени следующего свидания я извещу вас отдельно. Au revoir, господа. До скорой встречи!

Стоял серый день. Прошло немного времени с тех пор, как четверо учеников оказались далеко позади зловещего замка, миновали они Черный лес, и Секвойевая роща пахнула напоследок густым хвойно-пряным ароматом.

На этот раз все шли рядом – никто не пытался бежать вперед. Мужчины плелись скорее устало, почти не разговаривая друг с другом. И лишь одна Екатерина Дмитриевна была легка на ногу. Казалось, женщина не идет, а парит на каблучках. С ее красивого лица почти не сходила блуждающая, загадочная улыбка.