И он рассказал, как, несмотря на слёзы Корантэна и недовольство мадам Бонгрэн, он мчался как сумасшедший, не обращая внимания на другие машины. И вдруг справа выехал грузовик, и месье Бонгрэн едва успел затормозить, но одно крыло всё равно помялось.

– Шофёр грузовика так ругался, – сказал месье Бонгрэн, – что все жители вышли из своих домов посмотреть, в чём там дело!

Когда все перестали смеяться, месье Бонгрэн показал снимок ресторана.

– Запомните этот ресторан, – сказал месье Бонгрэн, – и не вздумайте в него ходить! Там воняет! Да ещё эти выстрелы из ружья!..

– Представляете, – сказала мадам Бонгрэн, – цыплёнок был не дожарен! И не очень юн к тому же! Что и говорить, наш первый по графику обед удался! Кошмар!

Потом мы увидели что-то вроде облака.

– А, – сказал месье Бонгрэн, – это меня Корантэн сфотографировал. А ведь я ему говорил не дёргать камеру!

– Просто ты кричал на него, когда он нажимал кнопку, – сказала мадам Бонгрэн, – вот он и вздрогнул от испуга.

– Ты понимаешь? – спросил месье Бонгрэн папу. – Мы поехали дальше, Корантэн ревел белугой, а Клэр так на меня смотрела… Как сейчас помню…

Потом была большая фотография с лицом смеющегося Корантэна.

– Это я снимала, – сказала мадам Бонгрэн, – пока Эктор менял колесо. Это был наш первый прокол.

Месье Бонгрэн вставил снимок, на котором была гостиница. Оказалось, что это отель в Перпиньяне, в котором нельзя останавливаться, потому что он совсем плохой. Это не та гостиница, в которой месье Бонгрэн хотел остановиться по графику, но из-за мадам Бонгрэн, Корантэна и прокола они приехали в Перпиньян поздно, и в хороших отелях мест не было.

Потом он показал дорогу с кучей ям.

– А это, старина, – сказал месье Бонгрэн папе, – шоссе в Испании. Это невероятно; мы привыкли жаловаться на Францию, но, когда приезжаешь туда, оказывается, у нас всё не так уж и плохо. И самое удивительное, когда им об этом говоришь, они сердятся. А между тем шину пришлось менять трижды!

Снова был снимок смеющегося Корантэна.

Вдруг экран посинел, и месье Бонгрэн объяснил, что это испанское небо и что оно всё время было таким, без единого облачка, просто потрясающе!

– Так потрясающе, что сейчас я его увидела и сразу захотела пить! Стояла такая жара!.. А в машине было просто как в печке!

– Думаю, – сказал месье Бонгрэн, – лучше не вспоминать. Пусть это останется между нами.

И месье Бонгрэн объяснил нам, что мадам Бонгрэн и её сын были невыносимы, они всё время просили остановиться, чтобы выпить чего-нибудь, и, если бы он каждый раз их слушал, они ещё не вернулись бы из Испании.

– Ну и что, – сказала мадам Бонгрэн. – Стоило так гнать, если через десять километров от того места, где сделан этот снимок, машина сломалась, а механик приехал только вечером.

И месье Бонгрэн показал снимок смеющегося механика.

Потом была куча фотографий одного пляжа, куда не стоит ходить, потому что там полно народа, и месье Бонгрэн там сгорел на солнце так, что пришлось обращаться к доктору, и мы увидели снимок смеющегося доктора, а потом был ещё один ресторан, где мадам Бонгрэн стошнило из-за растительного масла, и дальше дорога с кучей машин.

– Вот кошмар! – сказал месье Бонгрэн. – Это на обратном пути. Видите, сколько машин? И так было до самой границы! В результате, когда мы добрались до Перпиньяна, места нашлись только в самой паршивой гостинице! И всё по вине этого маленького болвана! Я-то хотел выехать пораньше, чтобы не попасть в пробку!

– Я не виноват! – сказал Корантэн.

– Не начинай всё снова, Корантэн! – закричал месье Бонгрэн. – Ты хочешь, чтобы я тебя при твоём друге Николя отправил в комнату? Как тогда в Аликанте?

– Знаете, уже поздно, – сказала мама. – Завтра в школу, и нам пора собираться.

Месье Бонгрэн пошёл провожать нас до двери и спросил, нет ли у нас снимков с отдыха. Папа ответил, что нет, что об этом никогда не думал.

– Вы неправы, – сказала мадам Бонгрэн. – Они помогают сохранить такие прекрасные воспоминания!

Я люблю, когда в воскресенье идёт дождь и мы с папой и мамой остаёмся дома, но только если можно повеселиться, а если нет, я скучаю, капризничаю, и получаются всякие истории.

Мы сидели в гостиной; на улице шёл жуткий дождь, папа читал газету, мама шила, часы делали «тик-так», а я смотрел иллюстрированный журнал с классными историями про бандитов, ковбоев, лётчиков, пиратов, – в общем, отпад! А потом журнал закончился, и я спросил:

– А что мне теперь делать?

Никто не ответил, и я повторил:

– Так что мне теперь делать, а? Что мне делать? Что мне делать?

– Николя, перестань! – сказала мама.

Тогда я сказал, что это нечестно, что мне нечего делать, что мне скучно, что никто меня не любит, что я уйду, и они обо мне пожалеют, и стал топать ногами по ковру.

– Николя! – закричал папа. – Не начинай! Читай свой журнал, что тебе ещё надо?

– Но я уже всё прочитал! – сказал я.

– Возьми другой! – сказал папа.

– Не могу, – объяснил я. – Я поменял свои старые журналы на шары Жоакима.

– Ну так поиграй в шары, – сказал папа. – У себя в комнате.

– У меня их нет, – сказал я. – Мексан – подлый жулик, он у меня их выиграл в школе.

Папа провёл рукой по лицу, а потом стал смотреть мой журнал, который валялся на ковре.

– Смотри-ка, – сказал папа, – тут ведь есть кроссворд! Это отлично! Реши кроссворд, это и интересно, и полезно.

– Я не умею решать кроссворд, – сказал я.

– Вот и отлично, научись, – сказал папа. – Я тебе помогу. Это очень просто: читаешь определение, считаешь количество клеточек, то есть букв, и вписываешь подходящее слово. Принеси карандаш.

И я побежал за карандашом, а когда вернулся, папа говорил маме:

– Чего не сделаешь ради покоя в доме!

И они оба засмеялись. Тогда и я стал смеяться. Когда в воскресенье мы остаёмся дома втроём, то отлично понимаем друг друга, и это у нас в семье самое классное. Мы посмеялись, я лёг на ковре, перед папиным креслом, и начал решать кроссворд.

– Император Франции, – прочитал я, – потерпевший поражение при Ватерлоо, восемь букв.

– Наполеон, – сказал папа улыбаясь.

– Столица Франции, – сказал я, – пять букв.

– Париж, – сказал папа.

Он засмеялся. Наверное, классно всё знать, как папа! Жалко, что ему это ни к чему, потому что он не ходит в школу. А если бы ходил, первым в классе стал бы он, а не этот дурацкий учительский любимчик Аньян. Вот было бы хорошо! А ещё если бы папа сидел на уроках, то учительница побоялась бы меня наказывать.

– Домашнее животное, – сказал я. – У него есть когти и оно мяукает, пять букв.

– Кошка, – сказал папа; он положил книгу себе на колени, и было видно, что ему весело не меньше, чем мне.

Он просто отпад!

– Вид живокости, произрастающий на юге Франции. Девять букв, – сказал я.

Папа не стал сразу отвечать. Он почесал голову, подумал, а потом сказал, что это крутится у него на языке и что потом само всплывёт, и попросил читать дальше.

– Семейство двудольных спайнолепестных растений, пятнадцать букв, – сказал я.

Папа снова взял свою газету и сказал:

– Ладно, Николя, теперь немного поиграй сам. Дай мне спокойно почитать.

Но я сказал, что не хочу играть один; тогда папа закричал, что ему нужен покой в доме, что если мне не хочется быть наказанным, то я буду сидеть тихо и что я никогда не стану образованным, если кроссворды за меня будут решать другие. Вид у папы был очень сердитый, и я понял, что не время капризничать, тем более до еды, потому что мама приготовила отпадный яблочный пирог.