- Скала!

Брат мой отозвался не скоро - он, как всегда, отирался в душевой и выглядывал оттуда лишь для того, чтобы сказать про то, как хорошо мыться и как приятно пахнет мыло.

- Скала!

- Слушаю, Хозяин!

- Возьми девушку и отвези ее в деревню на танкетке.

- Зачем, Хозяин? Наши женщины ее не примут.

- Отчего же не примут?

Скала пришел в холл, с его головы стекала вода, на ковре он с видимым удовольствием оставлял мокрые следы. Он отряхивался всем телом, как резвый щенок, и улыбался, обнажая крупные зубы.

- Почему, спрашиваю, не примут?

- Она предназначена Пророку.

- Все видели: я ее не отдал!

- Ну и что, Пророк тоже видел.

- Скажешь женщинам: Хозяин бросит в яму каждого, кто нарушит его волю.

- И бросишь?

- Непременно!

- Я не верю, Хозяин.

- Ты поведешь ее, ослушник? Или мне самому вести?

- Не смею с тобой спорить.

- То-то же!

...Девочка возвращаться не хотела, и Скала, я видел, оглядываясь на гондолу, подталкивал ее шлепками, когда же шлепки не помогли, взвалил сиротку на загорбок и понес, увязая в песке. Жертва Пророка показала себя настоящей женщиной - она царапалась и визжала. Скала сперва с достаточной деликатностью клал ношу свою наземь, но последний раз, прежде чем перевалить за гребень холма, он бросил соплеменницу свою с маху и вознес руки к небу, призывая, видимо, в свидетели Вездесущего и Неизмеримого. Переговорного устройства на груди брата моего не было, он прятал его в узелке на поясе, но я мог догадаться о смысле его стенаний: он говорил о том, что нет на этом свете благодарности и народ черствеет на глазах. Хозяин вырвал эту куклу из рук старого Пророка, спас ее честь и теперь хочет, чтобы эта дура жила среди близких и выбирала себе жениха по вкусу, а она, видишь ли, отказывается от родного дома, да еще кусается и визжит. После короткой, но пламенной речи Скала, не стесняясь, погнал строптивицу перед собой, грозя ей палкой. Две черные фигурки, уменьшаясь, провалились за холм. Мне стало грустно, я понял, как неуютно одному, как прочно связан отныне со здешним народом.

- Голова, показывай деревню. Что там у них? У них там ничего нового не проистекало. Воины были нанизаны на веревку, словно бусы, и работали. Им невдомек было распределиться на две равные группы, они наваливались кучей то на один конец веревки, то на другой. Меньшинство неизменно повергалось, и все закручивалось сначала. Опять тискали и били походя Червя Нгу, который перебегал на сторону победителей, бросая товарищей, и немалой ценой платил за мелкие измены. Нгу был растерзан, но по-прежнему азартен и даже забывал подбирать кровь, сочившуюся из носа. "Изведу ведь мужское население этой проклятой веревкой. Пора, однако, что-то предпринимать. Но что?" Я почувствовал некстати укор совести, растревожила меня собственная черствость; ведь даже не поговорил с девочкой, отдал ее Скале на скорую расправу, не узнал даже как ее зовут. Нехороший я человек!

- Голова, присоветуй, как отобрать у них проклятый шнур - ведь лбы разобьют, последние силы растратят понапрасну?

- Пошлем робота, он справится с задачей.

- Посылай.

3

Робот - белый шар диаметром метра в полтора с короткими подкрылками, похожий отдаленно на увеличенное в размерах насекомое (у него были даже круглые глаза) - завис над деревней, выпустил тонкое щупальце с крюком на конце, ловко зацепил шнур и потянул его к себе. На короткое мгновение воины задрали головы и одинаково округлили рты, озадаченные беспардонностью диковинного существа. Робот их не напугал, он их раззадорил и даже развеселил. Поначалу мужчины с гиком наваливались на веревку - соревноваться, когда же поняли, что силы неравны, разгневались, закричали. Пожилой дядька со шрамом, давно примеченный мною, схватил из-под ног коряжину и запустил ее вверх. Снаряд не достал робота, описал в воздухе дугу и упал на загривок многострадальному Нгу. Парень подпрыгнул от боли и растерялся по первости от дилеммы: кого бить и от кого защищаться? Сперва он намерен был хватить по скуле пожилого собрата, но, поразмыслив, решил, что виноват больше все-таки железный пузырь, и с криком торжества запустил в него камнем, который, славу богу, никого не задел. Толпа принялась кидать в робота чем попало, но быстро озарилась, что стрекоза, висевшая над ними, во-первых, неуязвима, во-вторых, получает явное преимущество, когда часть воинства отвлечена на поиски тяжелых предметов. Мне причудилось, что автомат живой и тоже наливается злым азартом: тянул он веревку расчетливо, с подергиванием, воины скатывались и падали наземь, как зрелые плоды.

Шум свалки привлек женщин - они появлялись из недр деревни, выстраивались в ряд, из-под руки смотрели на робота, потом без призыва и команды бросались на помощь мужчинам, но тоже падали, скользя руками по шнуру и отступались, убеждаясь в тщетности борьбы. Робот тем временем открыл крышку на круглом брюшке и начал с легким посвистом всасывать веревку, он поглощал ее, как лапшу, ненасытно, ввергая мужчин в натуральное бешенство. Червяк Нгу вцепился за шнур намертво и толчками поднимался вверх до тех пор, пока не ударился затылком о брюхо автомата. Ударился сперва он нешибко, но машина дала слабину и резко дернула. Нгу на этот раз стукнулся с гулом, будто о пустую бочку, и, ускоряясь, покатился с перекошенным лицом, с маху сел на чье-то задранное лицо и опять был крепко трепан. Я вздохнул уже было с облегчением, радуясь тому, что спектакль близится к завершению, но тут с непонятным еще беспокойством стал вглядываться в небо, усеянное черными точками. В небе маячила вроде бы горсть песка, брошенная кучно.

- Голова, по-моему, стрекотухи летят?

- Да.

- Деревня в опасности, Голова!

- Не уверен.

- Что-то надо делать!?

- Поздно.

- Ты в своем уме, Голова! - Я встал с кресла и приник лицом к обзорному экрану. Мозг был прав: мы ничего не сможем предпринять, потому как серая каша уже кипела над деревней - она расширялась, росла и горбилась, как волна под ветром. Стенка экрана была холодна, и холод этот я чувствовал лбом, руками, щекой. Я закрыл глаза от страха, но и сквозь крепко сжатые веки я, кажется, видел, как корчатся в предсмертной судороге тела и поднимаются головы к небу, чтобы просить пощады.

- Как же так, Голова? Почему ты их не заметил раньше?

- Я их не воспринимаю, Ло!

- Почему?

- Пока не знаю.

- Ты же все должен знать, Голова!

- Возможности мои не беспредельны, Ло.

- В школе меня учили, что мы, земляне, можем все! Это я виноват, Голова!

- Никто не виноват.

"Сейчас я открою глаза. Я обязан открыть глаза и запомнить картину, которая останется жить во мне вечным и непроходящим укором. Это я виноват в их гибели; они - дети и я, самонадеянный и сытый, хотел стать их добрым гением, болван!"

- Что там, Голова?

- Пока ничего особенного.

Действительно, ничего особенного: стрекотухи качались над деревней, облако меняло форму - то слипалось в комок, то рассыпалось, составляя идеальный круг. Никто из деревенских не успел убежать или спрятаться. Многие попадали на колени и лежали, закрыв головы руками, переваливались на вытоптанной площадке, будто она была горячая. Робот тем моментом, заглотив злополучную веревку, тихо поплыл прочь, но стрекотухи уйти ему не дали,. они облепили плотно поверхность шара, и круглый живой" ком взмыл высоко.

Мозг сказал:

- Он потерял управление.

- Кто?

- Робот.

- Как же он движется?

- Непонятно.

Это все было теперь неважным и второстепенным. Я вытер пот со лба: опасность: кажется, миновала. Деревня запоздало и поспешно укрывалась от нашествия, она опять напоминала мне ржавый шлем, упавший когда-то на поле брани.

- Еще поживем! - сказал я.

- Они летят к нам, - ответил Мозг бесстрастно.

- Они настроены агрессивно?

- Вопрос сложный. Вряд ли.

- А конкретней? - Не уверен.