— Поэтому давайте заманим сюда мальчика или девочку, — вкрадчиво предложил Памфле. — Это куда быстрее.

В ответ в него полетела грязная сорочка.

— Раз так, я пойду искать это капище! — решительно сказал Аргус.

— Выходить слишком опасно, — предупредил Памфле. — Вы должны хотя бы вспомнить разрушающую магию.

— О, это я запросто! — Аргус взмахом руки обратил в пыль гобелен за спиной дворецкого. — Жаль, что от тебя таким же образом я избавиться не могу. Даже не поленился бы вымести твой прах веничком, собрать в совочек и отправить в свободный полёт из окна!

— Позвольте заметить, господин, вам уже девяносто три, вы слишком стары для путешествий.

Аргус подошёл к зеркалу и, стерев с него пыль манжетом, впервые за долгие годы осмелился взглянуть на собственное отражение. Он придирчиво осмотрел себя, приосанился, закинул длинную бороду за плечо и вытащил застрявшую в лохматых волосах шишку.

— Да я ещё весьма хорош собой! — заявил он, довольный увиденным. — Пусть мир дрожит от страха! Идёт сам Аргус Разрушитель!

Памфле сделал вид, что больше заинтересован узором на ночном горшке.

— Не смею показаться дерзким, но если вы окончательно отдались во власть маразма и решились на подвиги, будьте так любезны, используйте хотя бы чары вашей матушки.

— Это те, которые на самый-самый-самый крайний случай? — встрепенулся Аргус, торопливо доставая из резной шкатулки крохотный пузырёк с прозрачной жидкостью.

— Именно, — кивнул Памфле. — Три капли вылейте в обрядовый сосуд. Оставшиеся выпейте сами.

Аргус поковылял в главную залу. От содержимого флакона трещинки на дне чаши тотчас заросли, а глаза статуи налились краснотой, как будто время вернулось на несколько лет назад. Аргус с удивлением обнаружил, что замок преображается: встают на место разрушенные колонны, к тканям, витражам и росписям возвращаются яркие цвета. Казалось, Гёльфен ожил и отряхнулся, смахнув пыльную паутину. Аргус выглянул в коридор, но ни там, ни в других комнатах ничего не изменилось.

— Разумеется, это ненадолго, — пояснил Памфле. — Но на пару месяцев продлит замку жизнь.

Аргус вздохнул и вытряхнул на язык три оставшиеся капли. Тотчас в глазах у него потемнело, и пол начал ходить ходуном. Аргус упал. Руки и ноги у него стали уменьшаться, а борода и усы как будто врастали обратно в кожу. Старик закричал от страха, но вместо привычного хриплого голоса услышал чужой, звонкий и ясный. Он свернулся на полу калачиком и долго дрожал.

— Господин, не стоит лежать на холодном, вы простудитесь, — заволновался Памфле.

— Что это было?! — воскликнул Аргус и снова не узнал своего голоса.

— Кажется, я не совсем правильно рассчитал количество капель, — пояснил дворецкий.

Аргус вскочил, да с такой лёгкостью и быстротой, что покачнулся и чуть не поцеловал каменный пол. Руки утонули в рукавах камзола, а штаны спали, едва Аргус встал. Он ощупал лицо. Кожа стала гладкой, как шёлковая простыня.

— Это что ещё такое?!

Старик сбросил ставшие большими сапоги, скинул одежду и пошлёпал в опочивальню в одной нательной рубашке. Он шёл бодро и торопливо, а потом понял, что может бежать, и побежал, задыхаясь от волнения. В недавно очищенном зеркале при свете трёх свечей, сального огарка и масляной лампы Аргус не узнал собственного отражения. На него смотрел мальчик лет тринадцати, худенький, светловолосый и испуганный. Выцветшие глаза снова стали насыщенно-фиолетовыми и в тёплом сиянии отливали золотом.

— Памфле! — выдохнул Аргус. — Надеюсь, это тоже ненадолго?

— Боюсь, что до тех пор, пока тело повторно не повзрослеет, господин. Ваша матушка всю жизнь копила обратные чары, чтобы вы смогли вернуть себе прежний вид, если прошляпите молодость и не женитесь.

— Ах ты никудышный сгусток пыли! — Аргус топнул ногой. — И как ты прикажешь мне отправиться на юг в таком теле?! Что, если у меня теперь и магии столько же, сколько было в тринадцать лет? Да я же ничего не умел тогда! Постой-ка! Раз я теперь молод, значит, и моя кровь помолодела?

— Увы, нет, господин. Кровь хранит память, и она точно знает, сколько вам лет.

— Тьфу ты, — Аргус плюхнулся на кушетку. — А я уж думал, что теперь смогу поддерживать Гёльфен ещё лет сто. Ладно. Завтра начну собираться в дорогу, а теперь нужно поспать. Эти потрясения ужасно утомляют.

— Извольте сначала разбудить магический сосуд. Я должен объяснить ему, что нужно делать. Смею напомнить, что теперь до совершеннолетия вы не сможете пользоваться магией без фамильяра.

— Ни за что! — Аргус даже подскочил на месте. — Мне не нужно это занудное животное. Я так радовался, когда смог избавиться от него. Он же твоя копия, Памфле! Я не выдержу такого спутника в долгой дороге.

— Прошу прощения за настойчивость, но вам следует одеться и пойти в подземелье. Я вас провожу, — не унимался дворецкий.

— О, муки предков!

Аргус воздел руки к небу в страдальческом жесте, но всё же открыл шкаф и стал рыться в тряпье. В глубине дальних полок обнаружился целый ворох костюмов и камзолов, но большинство совершенно не годилось для носки. Моль превратила шерстяные кафтаны в кружево из огрызков, вышивка на рубашках истёрлась, и не нашлось ни одного тёплого плаща.

— Может, мне стоит надеть праздничное одеяние? — задумчиво пробормотал Аргус. — Помнится, матушка вышивала его к моей свадьбе, когда мне ещё только стукнул шестой десяток.

— Возможно, стоит поискать в гардеробной. Ваши лучшие вещи она хранила там.

— А-а-а, плевать, пойдём уже будить этот облезлый кусок шерсти, иначе я до утра не сомкну глаз. И без того не спал всю прошлую ночь.

Аргус, зевая, стянул с кровати одеяло, закутался в него и обул старые сапоги. Ему пришлось перетянуть все ремешки, но даже после этого обувь продолжала спадать. Тогда Аргус туго перевязал голенища лоскутами, оторванными от простыни, и пошлёпал вслед за Памфле во двор, а оттуда к потайному ходу в подземелье.

Они обогнули остов южной башни и отыскали в кустах лестницу, ведущую вниз. В глубокой нише, сбоку от прохода, нашёлся чудом сохранившийся факел. Аргус подпалил его, чиркнув спичкой по стене, и спустился по ступеням к двери, окованной железными пластинами. За ней находилось подземелье, затхлое и тёмное, как настоящий склеп. Аргус закрыл лицо частью одеяла, потому что влажность и тепло породили на стенах и потолочных сводах ядовитую плесень всех цветов и размеров. Дышать ей, по словам Памфле, было губительно для здоровья.

Подземелье оказалось просторным и желтоватым в свете факельного огня. Сапоги хлюпали по лужам, и звук шагов разносился во все стороны гулким эхом. Аргус дрожал от страха и затравленно озирался по сторонам, но кроме него и Памфле здесь никого не было, только тощая мокрая крыса прошмыгнула у самых ног.

В нишах мерцала мозаика. Кусочки смальты разных оттенков складывались в причудливые картины, рассказывавшие историю Харвилов. В некоторых местах части рисунка обвалились, но оставшиеся серебрились, как снег на ярком солнце.

Узкий проход расширился и вывел в большую залу, посреди которой стоял позеленевший от времени постамент. На нём восседал огромный лис, вырезанный из цельного чёрного камня. В раскрытой пасти сверкали алмазные зубы, а глаза горели разноцветными опалами.

— Если бы Лури был хоть вполовину так же хорош, как эта статуя, я бы не возмущался, — проворчал Аргус.

Он сунул факел в железное кольцо, затем забрался на постамент и обмазал пасть зверя кровью из уколотого пальца. Статуя задрожала. Аргус отпрыгнул ко входу и спрятался за колонну. Каменный исполин сомкнул челюсть и начал съёживаться-съёживаться-съёживаться, пока не превратился в облезлого чёрного лиса. Животное, больше напоминавшее поеденное молью чучело, фыркнуло, высунуло язык и стало чистить его обеими лапами.

— Какая ме-е-ерзость! Неужели летучие мыши опять нагадили мне в рот?

Голос у Лури был гнусавый, и он так растягивал слова, что когда доходил до последнего, начало предложения уже забывалось. Из-за этого казалось, что лис всё время борется со сном, а его выпученные глаза, напротив, выглядели так, будто он всю ночь распивал крепкий кофей.