Я выполнил все, что требовалось, мы дошли до лагеря, и тут меня накрыло. Я же в первый чертов раз увидел врага. Я был на расстоянии, на котором даже иракцы могут проделать у меня в голове дырку, несмотря на то, что стрелки из них хреновые. Я был практически безоружен перед ними, и я наконец осознал: я на войне.

Когда мы подошли к командиру, меня вдруг вырвало. Дон оттащил меня в сторону и начал хлопать по спине, а Митчелл терпеливо стоял и ждал, пока мой желудок прекратит опустошаться. Когда я наконец выпрямился, он посмотрел на меня с сочувствием и сказал:

– Парни, вам чертовски повезло. Идите отдыхать.

Я вытер рвоту с подбородка, отдал ему честь и ушел, поддерживаемый Доном.

Понимаете, никто из нас по-настоящему не считает, что он на войне, пока над его головой не пролетит первый артиллерийский залп, пока в миллиметре от его виска не пролетит вражеская пуля, пока он своими глазами не увидит, как сапер обезвреживает вражескую мину. Да, мы учимся убивать, мы готовимся быть бойцами, но в глубине души кто я? Просто парень без семьи, которому не помешает высшее образование. А Денни? Муж той женщины, которая ждет от него ребенка и торчит на базе в ожидании, когда он вернется. Жаворонок – это парень, которому не повезло, но он на деле пацифист, талантливый певец, отличный собеседник. Здоровяк Дон – ему бы работать на ранчо, как делали его отец и дед. Всем нам, я уверен, нашлось бы чем заняться, реши мы выбрать другой путь и другую участь. Но мы собрались здесь все вместе, дружно вытряхиваем песок из ботинок и из задницы, вместе патрулируем местность, вместе отдаем честь и отжимаемся по утрам. Сборище певцов, писателей, риелторов, скульпторов, адвокатов и банкиров, но только не в этой жизни.

– Горячая цыпочка!– крикнул кто-то за моей спиной, и я получил ощутимый тычок в плечо.

Я уже несколько минут рассматривал фотографии, которые прислал Адриан. Мне нравились обе.

Его мать и правда была очень красивой. Такой же была и моя мама: естественная красота женщины, которая не боится признать свой возраст и наслаждается им. Она даже чем-то напоминала мою мать по внешности: может, это были морщинки в уголках рта, когда она улыбалась, или то, как она держала щипцы для барбекю. Но, в любом случае, я очень неохотно отложил фотографию.

На втором снимке был серьезный парень с растрепанными русыми волосами. Он что-то читал и явно не знал, что его фотографируют. Я почувствовал к Адриану какую-то близость, будто он был моим братом или кузеном. Слишком уж мы похожи.

– Ну что, пидрила, отвечаешь все – таки своему другу, а? – Денни подошел сзади и теперь рассматривал снимок Сабины.– Клевая. Его мать или сестра?

– Мать. Прикинь, парнишка тоже любит читать и хочет стать журналистом. Как я в детстве.

– Ты хотел стать журналистом? А я думал, ты хотел быть мальчиком по вызову и всю жизнь натирать маслом престарелых шлюшек.

Я рассмеялся:

– Займусь этим после службы. Зря я, что ли, накачал себе свою бицуху?

Денни закатил глаза и картаво проговорил:

– О да, мальчик, три сильнее, разглаживай эти морщины, ох, какие у тебя сильные руки!

– Фу, Денни! Ты же старшина, мать твою!

– Я повелитель старушек,– моментально ответил он.

Я покачал головой и вернулся к письму. Адриану было интересно, что я из себя представляю, помимо формы, мышц и винтовки, а еще он спрашивал у меня совета по поводу девушки. Я хмыкнул. Мой опыт по части девушек составлял: две шлюхи с ФО (я был очень пьян, так что, возможно, мне это приснилось), лишение девственности с подружкой, когда мне было 16, несколько минетов в старших классах и первая база с моей первой девушкой. В общем, я был не лучшим советчиком по части отношений, но я чувствовал некую ответственность за то, чтобы у Адриана сложилось с его хорошенькой школьницей (я был уверен, что он западает на хорошеньких). Еще он попросил описать моих друзей, и это по-настоящему завело меня в ступор. Я не знал, как выразить словами, да еще простыми, то, что я чувствовал по отношению к моей команде. Я же не могу написать Адриану, что Денни объявил себя повелителем старушек, а Винни однажды выкурил сигарету, на которую помочилась почти вся группа.

Мне предстояло хорошенько подумать над письмом, так что я решил очистить свой разум лучшим способом для морпеха – я пошел в казарму чистить свое оружие.

***

Спустя десяток одинаковых ритуалов по сборке-разбору оружия и его чистке, передо мной лежало письмо. Я не был уверен, что написал все, что надо, но подумал, что Адриану оно понравится. Я постарался рассказать ему о своих товарищах, о своей юности и о том, каким я был до того, как попал сюда. Ему наверняка будет приятно знать, что мы в чем-то схожи. Может, это вообще поднимет его самооценку. Вроде как: тот парень Марк крутой морпех, но в юности он много читал, прямо как я, а значит, я тоже могу стать крутым. Наверное, так рассуждают подростки. Так рассудил бы я в свои 15.

Забавно вспоминать, что у нас в семье почти не велось разговоров на военные темы. Отец, как и положено порядочному американскому семьянину, интересовался политикой, но, насколько я помню, он не одобрял военные действия. Мама никогда не говорила, что думает по поводу войны, армии и организованных убийств людей другой расы, но я был уверен, она бы не была рада видеть своего сына запыленным, в выцветшем камуфляже и с оружием в руках.

К нам во двор однажды забежал чей-то пес, явно домашний, но озлобленный. На нем был ошейник; бедная псина, наверное, убежала от хозяев. Он забежал к нам на участок и просто стал посередине, опустив хвост и голову. Мне тогда было лет 6, но я не испугался. Я стоял рядом с отцом, а он спокойно положил мне руку на плечо и сказал:

– Слышишь, как эта собака рычит?

Я кивнул. До меня и правда доносилось глухое и утробное рычание. Отец, между тем, продолжил:

– Он, может, и не хочет нам навредить, но ему страшно, и он злится. Запомни, никогда не бей того, кому страшно, и кто огорчен. Выясни, в чем дело, успокой, но никогда не бей его, будь это человек или животное.

Он выпустил мое плечо и медленно подошел к собаке. Пес поднял голову и зарычал громче. Отец сел на землю, его голова оказалась на уровне головы собаки, а потом он поднял вверх ладони и что-то негромко сказал. Я и раньше видел, как папе удавалось находить общий язык с животными: с лошадьми на ферме и собаками. В этот раз случилось то же самое. Пес постепенно перестал рычать, а потом слабо завилял хвостом и ткнулся носом папе в ладонь. Отец рассмеялся и потрепал собаку за ухом, а потом подозвал меня, чтобы я тоже подошел. В тот момент, когда я опустился на колени перед псом, а он начал обнюхивать меня, за изгородью появилась пара молодых людей. Они оживились, замахали руками и начали кричать:

– Винни! Эй, Винни, детка! Иди сюда!

Пес снова оскалился и прижал уши. Мой отец подошел к паре и спросил:

– Это ваша собака разгуливает по моему участку?

Молодой человек начал извиняться и говорить, что собака просто вырвалась и убежала, что они гнались за ней, но не могли поймать, но отец перебил его:

– Какого черта ваш пес скалится при виде вас? Что вы с ним делаете?

Парень сразу скис, зато его спутница, сестра или подружка, тут же кинулась в атаку:

– Это не ваше чертово дело, что мы с ним делаем, мистер. Отдайте нам собаку, если не хотите, чтобы на вас повесили кражу имущества.

При этих словах лицо моего отца налилось красным:

– Если вы зовете полицейских, с моей стороны будут выступать члены общества защиты животных. Не похоже, чтобы ваш питомец кидался к вам. Собака на моем участке и не собирается оттуда уходить. А вас я больше рядом со своим домом видеть не хочу.

После этого от девушки я услышал много бранных слов, которые повторил только спустя лет 12, будучи в Пехоте, а парень просто схватил девчонку за локоть и потащил в сторону. Все это время я сидел на газоне, обняв пса за шею, а он шумно дышал мне в ухо.