— А Древние — они кто? — попыталась разобраться Аня. — Очень старые вампиры?

— Можно сказать и так. Но если бы дело было только в их возрасте, это было бы полбеды.

— А в чем беда?

— Беда в том, Анют, что они родились не просто очень давно, но еще и в совсем другом мире. Там для питания не требовалась кровь. Вот и растили они там свои цветочки, пили цветочный нектар, порхали с ветки на ветку… Пока им не стало скучно, и они не развязали войну. И не погубили свой мир. Горстке выживших чудом удалось открыть портал между мирами и перебраться сюда. А здесь, чтобы не погибнуть, им пришлось начать пить кровь. Человеческую, другая не спасала. И подобной трансформации психика большинства просто не выдержала. Они ненавидят. Самих себя — такими, какими они здесь стали. Этот мир, за то, что он изменил их. Людей, за то, что не в силах не жаждать их крови и плоти. Собственных детей, поскольку мы родились уже в этом мире, и не способны оценить их фальшивых рыданий об утерянном рае. Они его не теряли, они его уничтожили. Сами. И при этом пытаются диктовать, как нам жить…

— Ты их не любишь, верно? Но хочешь взглянуть на сад. На настоящий сад Древних.

— Разве в музей ты идешь оттого, что любишь представителей всех прошедших эпох? Скорее, тебе просто любопытно представить, как они жили. Вот и мне… любопытно. К примеру, такое дерево некоторые Древние могут вырастить из семечка дня за четыре, — он погладил ближайший ствол. Дерево было незнакомым, яркую зелень листвы оттеняли белые кисти соцветий. — А я даже не представляю, как? Какой энергией оперировать, за что цеплять, как тянуть, чем подпитывать? У меня не то, что способностей таких нет, я даже вообразить их в действии не в состоянии. Как можно разделить эмоции с деревом? Как можно разделить с ним свою душу?

— Ну… я не знаю, конечно, — неуверенно произнесла Аня. — Но когда я смотрела, как ты вырезал ту иву… или на те работы, что стоят в доме твоей мамы… мне кажется, именно про такое и говорят «вкладывать душу», «вдыхать жизнь».

— Нет, малыш, это фигурально, это совсем не то. Я работаю с мертвым деревом, режу фигурки из старых засохших коряг… Перенял механические приемы у отца, он был профессиональным резчиком в той, прошлой жизни. Но даже он работал лишь с мертвым деревом, преобразовать живое у него не было сил никогда. Не аристократ, чернорабочий. А здесь… Наш дорогой хозяин явно из очень знатного рода, из тех, в ком природные силы текли рекой… Впрочем, неудивительно, с его-то должностью.

— Как ты это определил? — идти на шпильках по мягкой земле было не слишком удобно. Каблуки чуть проваливались, и Аня опасалась, что позолота на них сотрется, или тонкая кожа попросту поцарапается. Но сад словно манил, и осмотреть его действительно хотелось.

— Чувствую силу. Ауру вампира, вплетенную в ауру деревьев. Он их растил, отдавая свою энергию. Я не представляю, как это сделать технически, но выглядит невероятно красиво. Завораживает…

— Ой, смотри! — Аня потянула его в сторону от основной тропинки. Там, словно спрятанные за пышными кустами, росли несколько деревьев с очень светлыми и гладкими стволами и бледно-голубыми листьями. — Никогда в жизни такие не видела. Это как называется?

— Не знаю. Я их тоже вижу впервые. Полагаю, в природе такие и не растут. Хотя… Помню, в детстве мне рассказывали сказку про дерево с голубыми листьями. Его называли Древом Души, и делились с ним своими горестями и радостями. А оно хранило мудрость целого народа, и способно было шепнуть совет тому, кто готов был слушать.

— Так, может, это оно и есть?

— Ну, что ты, Анют. Наши сказки принадлежат старому миру. От которого давно уже не осталось ничего. Ни единой пылинки. А дерево, видно, просто создано с помощью природной магии. В память о старой сказке.

— Красивое… — Аня задумчиво погладила прохладный ствол. Гладкий, как шелк и чуть пружинящий под пальцами. Нет, не пружинящий! Анина рука замерла на одном месте. Ствол пульсировал, мягко толкаясь в ее ладонь. — Ар, смотри… Нет, в смысле — потрогай. У него словно сердце бьется.

— Тебе тоже рассказывали в детстве сказки про деревья с бьющимися сердцами? — чуть улыбнулся он, не поверив. Но руку послушно приложил. — Нет, ребенок, не чувствую. Ты фантазируешь.

— Да нет же! — она ощущала пульсацию слишком явно, какие уж тут фантазии. — Вот здесь прикоснись, где я!

— И даже вместе с тобой, — он накрыл ее прижатую к дереву ладошку своей. Ее пульс — единственный, который ему хотелось сейчас ощущать. Вторая рука сама легла на девичью талию, он прижал ее спиной к своей груди и шепнул на ушко: — Вот теперь — чувствую. Тебя. Твое сердце бьется в моей груди, твоя кровь бежит по моим венам. И ничего другого уже не надо.

— Ой, — пораженно выдохнула она, ощущая, как ее ладонь мягко погружается в ствол, ставший вдруг податливым, словно глина. Голова закружилась, цветочный аромат показался излишне приторными, стало душно. Она прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться лишь на биении пульса, она уже не могла бы сказать, чьего — дерева, своего, Ара. Ей казалось, что он один, общий.

И тут в нее словно ударила волна силы. Вампирской силы, схожей стой, что исходила обычно от Ара, но иной, куда более мощной.

Обернулись они с Аршезом синхронно, отдергивая руки от дерева. В десятке шагов от них стоял Ринат. Вернее, Древний вампир и Верховный куратор. Впервые на Аниной памяти — без очков. Он держал их в руке, замершей у лица, и одна из дужек упиралась ему в щеку. Но он, похоже, не замечал. И смотрел не на них, мимо. На дерево.

— Что вы сделали с ним? — поинтересовался вместо приветствия.

Они недоуменно пожали плечами и оглянулись. На стволе остался отчетливый оттиск ладоней. Очень глубокий — Аниной, и едва заметный — Аршеза.

— Простите, — смутилась девочка. — Мы случайно. Мы не хотели. Это ведь разгладится?

— Вряд ли. Идите в дом, я вас догоню, — он надел очки, вновь пряча свои невероятные зеленые глаза, словно вобравшие в себя всю зелень этого сада.

— Простите, — еще раз прошептала девочка, проходя мимо.

Он не ответил, лишь чуть отступил назад, уступая дорогу. Затем подошел к поврежденному дереву вплотную. Вновь снял очки, пристально разглядывая оставленные на стволе отпечатки.

Аршез лишь скривился мысленно, да поспешил вывести свою деву из зоны действия кураторской ауры. Древний, что с него взять? Тот, кто ценит человеческую жизнь дешевле срезанного цветка. Удивляться ли, что какое-то дерево ему важнее тех, кого он вызвал к себе на ковер? Явиться вовремя не соизволил, приветствие опустил, теперь будет с деревом демонстративно обниматься, чтоб подчеркнуть, как сильно они его испортили.

Аня оглянулась. Ринат поднял руку, словно хотел потрогать след их ладоней, оставшийся на стволе. Но так и не решился, замер. И только рука дрожала.

Они наконец ушли. А он все так же стоял, не в силах осознать, поверить, справиться с нахлынувшими внезапно эмоциями. Стоял и плакал, впервые за сотни лет. Слезы катились из глаз, а он уже просто не помнил, что нужно сделать, чтоб это остановить.

Он все-таки дожил до этого дня. Давно уже не верил, но… все-таки дожил. А значит, все было не зря, все эти годы, свившиеся в мрачный клубок столетий, были не напрасны. Он сумел воссоздать Древо. Не образ, не подобие, как он думал долгие годы. Настоящее, живое Древо. Просто спящее. До поры. До этой самой минуты.

Он стоял и слушал, как бьется сердце дерева, разбуженного человеческой девой. Сумевшей стать проводником. Сумевшей соединить душу этого мальчика, рожденного без корней, и средоточие души этого мира.

К чему это приведет? Чем это обернется — для мальчика, для девочки, для мира? Он не знал. Но чувствовал, что теперь у его народа появился хотя бы мизерный шанс выжить.

* * *

Он вышел к своим гостям минут через пятнадцать. Спокойный, уверенный, невозмутимый. В черных очках, защищающих юную человеческую деву от воздействия его ауры.