Не помещается в голове. Просто не помещается. Они же такие… такие люди! В гробах не спят, солнца не боятся, черного не носят… Они живые, они дышат, ходят в туалет, в конце концов, спят ночами… Чушь, о чем она вообще? Вампир — это тот, кто пьет кровь, а ее кровь, вместе с плотью, отдана вампиру Аршезаридору в вечное владение и использование. И от того, дышит он или не дышит в процессе дегустации своей собственности, для собственности ничего не меняется!

Ну, как же так, мысленно стонала она, ведь этот же Арик, ее Арик. Ее Аршез, ее Артемка. Ну, как он может желать ей смерти?.. Жена Синей Бороды, наверное, думала так же, стоя на коленях посреди комнаты, полной отрубленных голов. Плакала и думала, что ее муж не мог, только не он, он — не такой. А если даже и такой, то с другими, не с ней, с ней он так никогда не сможет… А он приехал и смог. Вот и Арик приедет и ее убьет. Чего ему дальше скрывать свою сущность? Поиграл, и хватит…

И как они так быстро сумели вычислить, кто она? Аршез ее фото разослал по всем отделениям? И при чем здесь тогда Ринат?

Взгляд упал на окно, не забранное решеткой. Нельзя просто сидеть и ждать Аршеза, надо попробовать выбраться. Надо пытаться спастись, никогда не стоит сдаваться! Здесь всего лишь второй этаж. Если окно на безлюдную улицу…

Нет, окно выходило во двор отделения, полный милиции (как они тут называются?), машин и… Поздно. Народ во дворе был не просто так. Они готовились встречать очередного вампира, чья белая машина уже спускалась с небес на землю, расчерчивая небо, словно падающая звезда.

Застыв на подоконнике, она с ужасом смотрела, как машина приземлилась, открылась дверца, вышел ОН… Аршез, ее Аршез! Такой родной, такой привычный… Только серый какой-то весь, замученный…

Он сделал шаг в сторону крыльца и тут же остановился, мгновенно найдя ее взглядом. И сразу взлетел — напрямую к ее окну, не обращая ни малейшего внимания на людей, столпившихся во дворе.

Она дернулась было назад — бежать, прочь, скорее… Но не смогла оторвать от него глаз. Так и стояла коленками на подоконнике, глядя на его неминуемое приближение. Он подлетел. И тоже опустился на колени. На подоконник. С внешней стороны от окна, которое Аня так и не успела открыть. Коснулся руками стекла напротив тех мест, где за стекло держалась она. И замер, не сводя с нее взгляда. Так и стояли, молча глядя глаза в глаза, и лишь оконное стекло тихонько вибрировало между ними.

Его глаза были тусклыми, словно выцветшими. Цвета больной бирюзы. В уголках рта залегли горькие складки. И веяло от него такой тоской. Скорбной, беспросветной. А где… радость победителя? Азарт охотника, загнавшего наконец свою добычу?

Нет, не загнал. Всего лишь испугался, что она выпадет из окна, пока он будет подниматься по лестнице. Она чувствовала это. Она по-прежнему его чувствовала. И в нем по-прежнему не было ничего… ни рогов, ни клыков, ни жажды смерти, ни агрессии. Это все еще был Ар. Ее Ар.

Проклиная себя за самую большую и непоправимую глупость в жизни, она протянула дрожащую руку и открыла окно. Затем спустилась с подоконника и отступила назад, позволяя ему войти.

Он подошел. Очень медленно, будто боясь спугнуть. Затем поднял руки и притянул ее к себе. Обнял. И замер, прижавшись щекой к виску, одной рукой обнимая ее за спину, пальцами другой — зарывшись в волосы на затылке.

— Прости меня, маленькая. Пожалуйста меня прости! Я не хотел… Столько раз собирался тебе все объяснить… Так и не собрался… Прости…

А она только всхлипнула жалобно, вновь ощутив тепло его рук, и потонула, захлебнулась в густом мареве его ауры, вдруг заполнившем ее легкие, ее сердце, ее разум. Аня чувствовала, как его сила струится внутри нее, протекает сквозь, словно растворяя и контуры ее тела, и даже границы собственного «я». И это ощущалась таким правильным, таким нужным ей сейчас, бесконечно, жизненно необходимым. Она уже не понимала, как она вообще продержалась так долго в этом безвоздушном пространстве — в пространстве, что не было заполнено воздухом его природной силы.

— Так это и бывает, да? — слабым голосом спросила девочка, и сама прижимаясь к нему всем телом, обхватывая руками. — Вы нас убиваете, а мы тонем в вашей ауре, не имея сил даже отстраниться, и мечтая лишь о том, чтоб никогда больше не покидать ваших объятий? Так это и действует — притяжение вампира, да?

— Да, — так же тихо и горько ответил Ар, — так это и действует… Ты потерпи, — встрепенулся он, — сейчас станет полегче. Это из-за разлуки. Энергетическое истощение. К ауре моей ты привыкла, и вот результат. Сейчас пройдет, ты не бойся.

— Теперь ты меня убьешь? — она не очень поняла его объяснения. А, может, и не услышала.

— Да ты чего, ребенок?! Как ты подумать только такое могла?! — у него даже руки разжались от возмущения.

— Я читала. Там все написано. Имеешь право. В любой момент! По закону!!! — воспоминание о контракте заставили ее избавиться от наваждения почти мгновенно.

— Ну, тихо, ребенок, тихо, — он поймал кулачки, которыми она отчаянно колотила ему в грудь, — перестань. Я ведь тоже это читал, верно? Что я тебе сказал? Я — твой опекун. Твоя жизнь мне дана, чтоб беречь ее и хранить. Как самое большое сокровище.

— Ложь! Ты таблетки купил — первым делом, сразу! Кровь мне восстанавливать. Это после чего, после усиленного хранения?!

— Для усиленного хранения, маленькая, — качнул он головой. — Тогда я еще не мог знать, как быстро и насколько близко мы с тобою сойдемся. Вот и перестраховался. Это не лекарство, это витамины. Их пьют заранее, курсами. После их пить бесполезно.

— Что значит «насколько близко сойдемся»?

— Это значит, что мужчина и женщина, живущие в одном доме, порой способны испытывать друг к другу очень сильное сексуальное влечение. И не видеть причин его сдерживать, — чуть улыбнулся, глядя на ее покрасневшие щечки. — Но вместо женщины мне подсунули ребенка, поэтому таблетки я отложил.

— Ты это специально, да? Надеешься меня смутить и уйти от темы?! Я не спрашивала тебя про секс, хотя, конечно, впечатлена, что я обязана служить тебе наложницей. Я говорила о твоих намерениях питаться моей кровью!

— Кровью разумных не питаются, Анют, она слишком уж драгоценна, — Аршез обхватывает ее руками за талию и сажает на стол. — Ей наслаждаются, — он осторожно раздвигает ей коленки и встает между ними. — Цедя по капельке, по глоточку, — его руки, скользнув по бедрам, крепко обняли ее за спину. — И только во время секса, — негромко закончил он фразу возле самого ее уха.

Она дернулась. Он не пустил.

— Именно поэтому эти два пункта всегда стоят вместе, в любом контракте, неважно, пожизненный он, или заключен лишь на одну ночь. Одно без другого не бывает. Жажда крови для нас неотделима от жажды плоти. И если ты соглашаешься на одно, то должна понимать, что при этом соглашаешься и на другое.

— Я не соглашалась на подобное! Пусти! Да как вообще на такое можно согласиться?!

— Есть такое слово, ребенок, «страсть». Людям оно тоже ведомо. Сгорая от нее, можно согласиться очень на многое … Будучи взрослым, конечно. А ты пока дитя. И, разумеется, ни на что подобное не соглашалась. Поэтому я тебя и не трогаю. И даже не собираюсь.

— Да? А сейчас ты, по-твоему, что делаешь? Да мне вздохнуть тяжело…

Он чуть ослабил хватку.

— Прости. Сейчас я просто не даю тебе сбежать.

— Конечно! А кто смотрит на меня порой так, что от одного взгляда одежда плавиться начинает?! А кто к шее моей по пять раз на дню примеривался, как бы зубы точнее в вену вонзить?! Это так ты «не собирался»?!

— Желать и реализовывать свои желания — разные вещи, малыш, — он мягко коснулся рукой ее щеки, вгляделся в лицо. — Да, ты желанна. И я наслаждаюсь тобой: и когда смотрю, и когда прикасаюсь, и когда целую… И я не собираюсь вонзать в тебя зубы, мне просто нравится запах — твоих волос, твоей кожи, твоей крови. Вот здесь, — он нежно провел пальцем по ее шее, — идет очень мощный поток крови и очень близко к поверхности. А кожица такая тонкая, такая нежная. Когда прижимаешься губами, возникает ощущение, что она просто растворяется, а кровь струится между зубов…