Вериги сброшены

Восемь вздохов назад небо надо мной сияло синевой. Теперь оно пламенело оранжево-красным, затягиваясь чёрными шелками. Огненные языки лизали прозрачные стенки моего бокса, как леденец. Как фруктовое эскимо, которое прошлым летом раздобыла сестра София. (Нам так понравилось, что мы неделю печатали его на три-дэшке, пока нас не застукал отец-настоятель). Стало жарко. Охлаждали слёзы и отрезвлял детский плач. Дым внутрь не проникал. Стоны тоже. Они были, я знаю. За пределами стеклянного куба прожорливая стихия сглатывала людей одного за другим. Всех, кто пришёл в Небесный Храм за напутствием омы. Нет, не всех. Семь вздохов назад. Окошко в бокс было открыто, когда ударил первый взрыв. Окошко, через которое я ежедневно раздавала скрижали. Табличку с последним посланием от Матери я зажала в непослушной ладони. В другой руке надрывно орал младенец. Его успели втолкнуть сюда родители - златовласые ангелы с мягкими улыбками, - а со следующим вздохом проём автоматически запечатался, пискнув напоследок и полностью изолировав меня от внешнего мира. Ноги обмякли, и я бухнулась на мраморную льдину пола. Взгляд ухватился за табличку, как за соломинку. Лучезарная пара просила назвать имя их малыша и ответить всего на один вопрос: смогут ли они в ближайший год переехать в многоэтажки? "Виктор", - говорилось в первой строке, которую я начертала лазерным пером совсем недавно, а вторая точно насмехалась: - "Благополучие и счастье. Мечта ваша осуществится". Такие слова вложила в мою руку Мать. Я скинула с плеч бретельки бледно-голубого платья и притулила младенца к груди. На ресничках крохи скопилась роса, он раскраснелся, не хуже алых маков перед павильоном Три-Д. Однако сосок схватил прытко. Дочки никогда не мяли мою грудь с такой жадностью, а сейчас и молока-то не было, но малыш держался крепко, будто боялся отпустить меня. - Тише, малютка, - промурлыкала я, не решаясь, а может, не желая называть мальчика по имени, - здесь мы в безопасности. Кивнула в подтверждении своих слов. Мой бокс для публичных молитв и благодеяний был прочнее некуда. Сколько раз по нему колотили монтировкой иноверцы-вандалы, пару раз стреляли из ружья. Ни выбоинки. Но взорвать прихожан? В голове не укладывалось. А Мать? Почему не послала весточку? Почему не направила меня? Этому должно быть объяснение. "Не стоит искать толкований, - тут же вспомнились слова настоятеля Бинаро, вылетающие из-под серой мочалки усов. Он с сухим треском воздевал руки к небу и говорил: - Ты должна лишь верить". Хлопок! По стеклянной стене трусливо разбежались трещины. - Мать небесная, - пробормотала, задыхаясь, - защити, защити, защити... Не это ли кричали родители малыша да и все остальные, кто сгорал заживо? Замолкла, ошарашенная. Из лёгких вышибло весь воздух. Внутри что-то раскололось прежде, чем снаружи. Но рядом, на белокаменном полу, возник чёрный квадрат. Один выпавший пиксель. Из дыры высунулось металлическое ведро с шипами и узкими прорезями-глазами, откуда сочился неистовый зелёный свет. Железная рука с круглым фонариком на запястье и медно-красными выгравированными браслетами бесцеремонно сцапала меня за сизую косу и вместе с младенцем утащила в темноту, спасительную и прохладную. Раздался щелчок, и я как по команде отключилась. - Очнись, эй. - Меня встряхнули, и я резко, возмущенно вскочила. - Ома Селеста? - проскрипел над ухом механический голос. - Селеста! - с истеричными нотками подтвердила я, вспоминая огонь, смерть, безысходность. Темноту. Меня потряхивало, как перед исповедью. А ведь ома всегда должна сохранять спокойствие. - Идти можешь или тебя на ручки, как деточку? - всё тот же неучтивый голос. - Могу, - ответила я, взглянув на бота и окружавшее нас пространство. Ультрафиолетовый свет фонариков, разбросанных по его рельефному телу, ловил в подземной темноте светящихся созданий: по ржавым поручням и прохудившимся трубам скользили многоножки и прочие твари, в мутной воде, плескавшейся под мостиком-платформой, перекатывались длинные и жирные, как сытые змеи, рыбины. На массивном вздыбленном плече бота горел ярко-красный треугольник - значок повышенной опасности. - Топать недалеко, - сообщила громадина, - мы под храмом, в самой его заднице. Что с кульком? - Спит. - Малыш задремал, так и не отлипнув от груди. - Смотри-ка в оба, ома-ма, а то ко второй крысёныш присосётся, - пророкотал бот, - они здесь бешеные и крайне ядовитые. Мою обнажённую грудь покрыли стайки мурашек. - Ты странный для бота. - Ну да, ну да, - смех с нотками металла. - А что, непорочные девчата эксперты по железякам, а? Мне его тон не понравился. Все ли боты-спасатели такие или у этого мозги набекрень? Но мыслить ясно я не могла - канализационная вонь пробирала до слёз, а о кошмаре наверху я старалась не думать. - Видела таких, как ты, по телевизору. Но вживую вы очень... - Маску дать или по дерьму тащишься? - перебил бот. - А есть? - вздрогнула я. - Конечно, цветочек, - ответил он, протягивая прозрачную силиконовую ракушку. Вскоре вдалеке обозначилось белое пятно светового люка - маячок, выводящий нас к поверхности. Бот затормозил и развернулся ко мне, заставляя поёжиться. Может, он всё же неисправен? Раздался скрежет, и колючая металлическая голова моего спасителя переместилась к нему в руки. На меня смотрел человек. Мужчина. Лицо чёрствое, с серебристой заплатой на щеке и шрамом над левым глазом. Русые, коротко остриженные волосы взмокли. - Не робот... - снова взволнованно проговорила я. "Теряешь стать, ома", - мысленно поругала себя. - Как сказать. Когда-то нас славили, как стальных рыцарей. Теперь мы тупые боты, - усмехнулся он. - Но... - Эй, девчуля, я не собираюсь копаться в драных терминах. Просто спросить хотел. Это правда? - О чём ты? - Ну, про зачатие-то непорочное... Вы что, серьёзно без мужиков справляетесь? Не, любопытно же. В зелёных глазах - ни намека на смущение или уважение к одной из восьми ом столицы. - Как твоё имя? - спросила я, игнорируя его вопрос. - Тео, милая. - У меня трое дочерей, Тео, и я никогда не знала мужчины, - сказала я, проводя свободной ладонью по железной цепи на поясе. - Мать наградила меня даром жизни. Губы его легли в полумесяц. - Никогда. Сладкое слово. В один вздох он сократил пропасть между нами и прижался этими губами-улыбкой к моему рту. - Не подумай ничего, просто стало интересно... Меня пронзило током, в глазах потемнело, и на чёрном фоне, как на экране, запорхали тонкие люминесцирующие крылья, напоминая окружавших нас таинственных существ. Внутри словно заработал неизвестный мне источник электричества. В зелёных глазах - я вдруг тонула.

***

Настоятель предупреждал. А я не послушалась. Он говорил: "Ома, перед тобой вся любовь мира. Ты никогда не подаришь своего сердца одному человеку. Это эгоистично. Оно - для всех. Мать послала своих дочерей на землю. Вы самодостаточны. Вы можете сами давать жизнь дочерям, поддерживать преемственность ом". - Но почему всё устроено именно так? - не унималась я. Он говорил: "Не спрашивай. Верь". А потом давал мне голубые капсулы, чтобы я впустила Мать в свой разум. И всё было славно. Пока меня не спас стальной рыцарь. Бот. Человек. После взрывов и пожара я неделю провалялась в бреду. Снились лица, которых я не знала. Но они неизменно покрывались коростой, искажались, превращаясь в маски страха, боли, гнева, а потом рассыпались в прах и золу. Снился Тео. Он протягивал мне железную лапу, а когда я пятилась от него, призывая все силы небесные уберечь меня от искушения, он качал головой и шептал: "Глупышка". Рифмуется с "пустышка". Один раз, дрейфуя среди миражей и туманностей, я вдруг пришла в себя. Глаза открыть побоялась, вдруг этот огромный яркий мир раздавит моё неокрепшее, нестабильное Я. Надо мной пролетали голоса, сухие, безучастные, как осенние листья. "...чип седьмой выдаёт сбои... почти не реагирует на импульсы капс... уровень внушаемости близок к ну... пробуем заменить?.." И я снова скрылась под поверхностью. На дне чёрного, вселенского океана, где я размышляла над всем случившимся и собирала из камушек головоломку, мне нанесла визит Мать: из мрака явилось худое треугольное лицо, в нежно-голубых глазах не было ни капли нежности. - Почему ты прячешься? - рассердилась она. - Я... я не знаю. - Неправильный ответ. Моя дочь не может сомневаться. - Матушка, я бы очень хотела стать прежней, но что-то изменилось... Мне мало верить. Я хочу знать. - Это удел Матери и отцов-настоятелей. - Я хочу знать! - прикрикнула я, заставляя Её отпрянуть. Но как я осмелилась? Ум ли зашёл за разум, взбаламутив чувства? - Что именно? - Она снова приблизилась, поглаживая мою руку ледяным когтем, тонким как игла, царапая им вену на сгибе. - Что значит жить. Как обычный человек. И любить. - Ах... - Мать понимающе кивнула и обняла меня. - Дело в том мужчине? Забудь. - Нет. Не могу. Я хочу выйти! - Я завертелась, вырываясь из Её объятий. Мать держала меня крепко. - Я хочу выйти! Хочу выйти! Пусти! - Иди... - вдруг шепнула она, разжимая руки и выбрасывая меня в свободный полёт. Полностью очнулась я под зорким взглядом отца-настоятеля. Он следил за мной из-под белого капюшона, пожёвывая морщинистые губы. Вылитая черепаха с усами, как звала его София, когда мы с сестричками собирались на вечерние посиделки в наш свободный час, сбросив наконец увесистые вериги. - Селеста, - прошелестел настоятель, вскидывая скрипучие руки, - ты снова с нами. Люди ждут твоего пробуждения, ведь тебя спасла сама Мать... - Меня спас человек, - шепнула, отводя взгляд. - Не могу я так. Столько людей погибло, а я осталась жива. Неправильно это, - зачастила я, освобождаясь от проводков и трубочек. - Я не должна возвращаться, разве вы не понимаете? - Не горячись, дорогая, это же твоё предназначение. Ты рождена омой. - Я просто... не могу. Капюшон склонился набок, губы снова зашевелились, но беззвучно. Спустя несколько секунду настоятель энергично закивал. - Пожалуй, так будет даже лучше, - пробормотал он. - Вы отпустите меня? - не поверила я свои ушам. Отец Бинаро с такой лёгкостью дал согласие! Наверное, понял, как мне сложно. Или же дело в другом? - Да. Ты сможешь уйти, дорогая Селеста. - А мои дочери? - спохватилась я. - Я с ними увижусь? - Ты умрёшь, а они займут твоё место. - Отец-настоятель на мгновение замер, как зависшая на экране картинка, а потом потёр костистые ладони, чуть бренча зажатыми в них деревянными чётками. - Великолепная будет троица. Да, это вовсе недурно.